— Ты береги НАШУ дочку!..

Мы с Наташей прошлись по тем местам, где я рыбачил, куда ходил купаться… Я рассказывал ей о том, о чем рассказываю в этой книге, но ей во все не очень-то верилось. Я говорил о чистоте реки и о том, как мы пили прямо из нее, а она видела мутную воду, пахнущую нефтью; я показывал, где вытаскивал свой улов, а она видела там песок: река очень сильно обмелела. В том месте, где были понтоны и я ставил свои «закидушки», раскинулся пляж. Иртыш уступил земле более ста метров, и мне почему-то стало очень и очень грустно…

Мне кажется, то лето было пиком моего увлечения рыбалкой. Во всяком случае, я больше не помню подобного всплеска в дальнейшем, хотя и не раз бывал приглашен порыбачить. Иногда я, чтобы вспомнить былое, не отказывался, но таких острых ощущений никогда не испытывал…

Тот год запомнился и первыми настоящими брюками, которые мама подарила мне к школе. До этого я все время ходил в школьной форме, которая была существенно дешевле и от которой меня, честно признаться, уже начинало тошнить. Да и стыдно становилось: почти все пацаны моего класса уже отказались от формы и щеголяли в самых настоящих, «взрослых» брюках.

И вот свершилось! У меня настоящие брюки: с карманами по бокам и одним сзади. Такие красивые, черные… А к ним еще и новые ботинки…

Стояла осень… В этот день было пасмурно и дождливо, что меня нисколько не смущало: мне хотелось во что бы то ни стало поделиться своей радостью хоть с кем-нибудь из друзей. Я быстро натянул брюки, влез в ботинки, натер их до зеркального блеска, накинул пальто и вышел из дому… Улицы были совершенно пустынны. Казалось, город просто вымер, а я остался один на целом свете. Я уныло бродил по двору в надежде встретить хоть кого-нибудь…

«Люди, посмотрите, у меня же новые брюки! Как вы не понимаете: новые, самые настоящие брюки!» — так хотелось мне закричать во весь голос, и я с огромным трудом сдерживал слезы от того, что никто не видит моего триумфа.

Вдруг, о радость, из арки мне навстречу вышел Юрка Рычков. Он был самый натуральный бандит, во всяком случае, такая слава за ним была. Юрка был года на три старше меня, но учился только в шестом классе и был круглым двоечником и злостным хулиганом. Он всегда задирал меня, но я не мог дать сдачи, так как был намного слабее его. К тому же он нередко угрожал мне ножом. Но тут я обрадовался ему, словно лучшему другу:

— Привет, Юра! — миролюбиво поздоровался я.

— Да пошел ты на… — Он грязно выругался и, проходя мимо, топнул ногой по луже и облил грязной водой мои новые брюки.

Испачкал мои новые брюки!!! Этого я стерпеть никак не мог. Переселив страх, я кинулся на него с кулаками, но ударом в лицо был сбит с ног, вскочил, снова был сбит в грязь, и Рычков с яростью принялся пинать меня куда попало…

Домой я вернулся весь в крови, а мои брюки и ботинки невозможно было узнать, и было непохоже, что они всего час назад были новыми. В те дни у нас гостил Володя, сын покойной маминой сестры. Он только что пришел из армии и решил навестить родных в Омске. Увидев меня избитым и в грязи, он сразу спросил:

— Кто это сделал?

Сквозь слезы я рассказал ему все.

— Где живет эта гнида?

— В соседнем доме…

— Веди к нему!

Мы поднялись на нужный этаж, Володя позвонил в дверь. Открыла мать Рычкова. На ней был видавший виды халат, прическа «недельной давности».

— Кого надо? — не очень дружелюбно спросила она: видно, успела принять не одну рюмку водки.

— Позовите, пожалуйста, Юру! — вежливо попросил Володя, прикрывая меня своим телом, чтобы женщина не догадалась о причине нашего визита.

— Юрка! — зычно крикнула она. — К тебе! — Потом повернулась и направилась в комнату, бормоча сквозь зубы: — Шлындают тут всякие… покоя от них нет…

— Кто там? — выкрикнул Юрка, выходя на площадку.

Володя молча схватил его за грудки и как звезданет между глаз.

— За что? — испуганно всхлипнул Юрка, размазывая кровь, хлынувшую из разбитого носа.

— Видишь Витю? — спросил Володя, отступая, чтобы тот заметил меня.

— А что я… Я ничего… — плаксиво и испуганно залепетал Рычков, извиваясь как змея и пытаясь освободиться от железного захвата моего родственника.

— Ничего? — разозлился Володя и еще раз так засандалил по его физиономии кулаком, что Юрка пролетел через весь коридор, шмякнулся спиной о стену и сполз на пол, словно сопля по губе.

Услышав шум, в коридор выскочила Юркина мать и завопила на весь дом:

— А-а-а! Помогите, люди добрые! Убивают!

На ее крик никто не откликнулся: для всех соседей драки и скандалы в неугомонной семье алкоголиков были вполне привычным делом. Эту семейку никто не любил, но все побаивались: взрослые — Юркиного отца, дважды отсидевшего за поножовщину, дети — «злого Юрку».

Володя, не обращая внимания на причитания женщины, грубовато отодвинул ее в сторону, подошел к лежащему на полу Юрке, приподнял его одной рукой за шкирку и буквально прошипел ему в лицо:

— Еще раз, гнида, тронете моего братишку, ты или твои дружки, я тебе яйца оторву и в твою засранную жопу засуну! Ты понял?

— Понял-понял! — запричитал тот испуганно, а Володя еще раз ткнул ему в лоб:

— Ну, смотри, козел драный… Пошли, Витек, отсюда!

С того дня Рычков и его приятели с опаской обходили меня стороной и никогда не только не трогали, но и не смели задевать даже словами. Видно, Юрка красочно и правдиво передал им угрозу «бешеного Витькиного брата»…

Осенью пятьдесят девятого года маму обвинили в растрате, арестовали и посадили в следственный изолятор. Помните, рассказывая историю про мой «кок», я заметил, что у нее на работе были какие-то неприятности? Дело в том, что ее сменщица Зинаида, с которой они были очень дружны, стала любовницей директора столовой, в помещении которой и находился их буфет. Однажды Зинаида присвоила всю недельную выручку, а вину свалила на маму. Сумма оказалась довольно значительной, и собрать ее не было никакой возможности, а доказать свою непричастность маме никак не удавалось: сменщицу прикрывал ее любовник.

Скорее всего мама так бы и получила года два-три за растрату государственных денег, но когда следствие уже близилось к завершению, а к тому моменту мама находилась в следственной тюрьме уже более восьми месяцев, Зинаида, которую жестоко побил по пьянке ее любовник, неожиданно пришла к следователю, который вел дело мамы, и рассказала, что директор столовой, оказывается, приказал отдать деньги, ему. Он был начальник, она — подчиненная и ослушаться его не могла: он пригрозил, что уволит ее. Не пришла раньше потому, что тот ее запугивал, но после последнего избиения она не выдержала и решила рассказать следователю всю правду.

Зинаида представила настолько веские доказательства, что директора сразу взяли под арест, а маму через сутки отпустили с извинениями. Вороватому любовнику дали четыре года, Зинаиду приговорили к выплате «государственных алиментов» — двадцать процентов зарплаты в течение года у нее удерживали в доход государства.

К маминому освобождению я закончил шестой класс, и на этот раз мои отметки маму порадовали…

Эти месяцы без мамы были самыми эмоционально тяжелыми в моем детстве. Многие учителя в школе меня жалели, но были и такие, кто в глаза оскорблял, заявляя, что я — сын уголовницы. Отвернулись и некоторые ребята, которых я считал друзьями. Они старались не водиться со мной и избегали встречаться вне стен школы. Остались верными только Акимчик да те, кто входил в «великолепную четверку». Учиться-то я начал лучше, но поведением похвастаться не мог: стал нетерпимым, дерзким и драчливым. Чуть что — сразу в драку.

Очень популярным развлечением нашей «четверки» был один прикол, к которому мы довольно часто прибегали. Посылаем какого-нибудь пацана лет десяти вперед, и он, подойдя к незнакомому мужчине, просит:

— Дяденька, угости сигареткой! — или: Дяденька, дай денег!

Тот, естественно, его матом, а то и подзатыльник отвесит. Тут-то один из нас и объявляется: