И что же отец? Он отреагировал равнодушно: мол, если хочешь, женись. Тебе семью строить, тебе жить… А если бы он усадил сына в кресло в своём кабинете, попросил бы принести письма от Наташи, да коё какие из них перечитать, если бы объяснил, что жену надо выбирать себе вовсе не так, как обувь в магазине, если бы рассказал, как тяжко бывает, когда в брачный союз вступают люди совершенно разного круга, разного воспитания и образования, люди, родителей которых с очень большим трудом можно усадить за один стол по причине их полной несовместимости по мировоззрению, по образованию, по отношению к жизни, да и по многому тому, в чём достичь равенства совершенно невозможно. Если бы он объяснил, как важно и самим вступающим в союз, и впоследствии их детям, чтобы во всей семье был полный лад, и чтобы дети не метались между бабушками и дедушками, видя их полное различие и превосходство одних над другими, страдая от понимания этого.
Если бы отец дал с высот жизненного опыта свою характеристику Наташе, которая могла быть только очень высокой, и если бы заявил твёрдо, что на другие его выдумки, ставшие результатом несерьёзных, поверхностных и сиюминутных связей не даст своего родительского благословения, то Дмитрий, без всякого сомнения, прислушался бы.
Теперь он думал об этом вовсе не потому, что хотел найти виноватого в своей несчастливой в личном плане судьбе, а потому, что старался учиться на ошибках своих и ошибках своего отца. Ведь Дмитрий Теремрин тоже был уже отцом, и у него подрастали сын и дочь, которых ему надо было воспитать так, чтобы они не повторили его ошибок. Впрочем, подобные прозрения у него в то время были ещё очень большой редкостью. Он всё ещё метался по жизни, всё ещё чего-то искал, зачастую путая легковесные связи с настоящими чувствами. Он быстро разочаровывался, начинал новый поиск, который также приводил к разочарованию.
Что он мог сделать теперь? Развестись? Возможно, это было бы лучшим выходом и для него, и для его жены, которую он мучил своими похождениями. Она ведь уже начинала о многом догадываться, потому что вокруг со стократными преувеличениями жужжали подленькие «народные мстители», всякие там тёти Люды, тёти Аллы и прочие сплетницы, коих всегда немало находится среди соседей.
Развестись, конечно, было можно. Но ради чего? Ради кого? С Наташей связь была утрачена безвозвратно. Она была давно замужем. Он попытался решить и ещё одну головоломку. А если бы он, увлечённый в первый лейтенантский отпуск, не потерял бы связь с той девчушкой, если бы звонил, писал письма из гарнизона, если бы навещал, приезжая в отпуск, и дождался, когда она подрастёт, разве не могла у них сложиться хорошая, добрая, прочная семья? Что же остановило его? Быть может, именно то, о чём думал не раз. А думал он о том, что, на какое-то время он оторвался от того круга, в котором оставалась она, и никто не мог предугадать, что сможет возвратиться в него в новом и вполне достойном качестве. Но ведь никто не подсказал ему, что он глубоко ошибается, бросаясь в полымя вредных для него связей.
«Тебе жить – ты и выбирай» – это идиотское правило по чьей-то злой воле навязывалось с завидным упорством, и одновременно сводились на нет старые, добрые традиционные порядки и правила, выстраданные Русью вместе со всем, что выстрадано вековым опытом. «Сам решай!» А кому выгодно, чтобы ещё не окрепший юноша сам решал свою судьбу, не слушая того, что говорит отец? Это выгодно тем, кто хочет разорвать связь отцов и детей, ибо, если эта связь разрывается, страна неминуемо катится в пропасть. Мудрая Российская Государыня Екатерина Великая недаром говаривала: «Знак падения государства, когда не оказывают почтения Государю, начальствующим, когда не почитают ни старых, ни отцов, ни матерей…».
Послушание детей нужно не столько родителям, сколько самим детям, ибо оно, это послушание, уберегает детей от бед, распознать которые просто не хватает жизненного опыта. Теремрин не скоро понял, сколь порочен тезис: «Тебе решать!» Столь же и порочен другой: отступая перед настойчивостью детей, иные родители со вздохом изрекают, что человек, мол, может что-то понять и чему-то научиться только на своих ошибках. Зачем же давать детям ошибаться? Правда, отец, однажды, когда Дмитрий ещё служил в войсках, сказал ему: «Тебе нужна жена, которая будет тянуть тебя вверх в интеллектуальном плане, ибо, надо признать, что и образование твоё, и служба твоя далеки от уровня того круга, из которого ты вышел. Тебе нужна такая жена, которая вернёт тебя в свой круг».
Но он говорил это, когда найти такую жену уже было негде. Когда же возможность найти появилась, когда он оказался в институте, на кафедре, и вокруг было множество прекрасных девчонок для выбора, его вновь словно что-то лишило его разума.
Он перебирал в памяти свои увлечения и всё более убеждался, что не так уж часто сверкали на его горизонте такие звёздочки или такие солнышки, которые могли осветить его жизнь. Теперь эти солнышки освещали другие жизни, светили кому-то другому, но не ему. К подобным солнышкам, он не отнёс Алёну, ибо она сама загасила свой светильник.
Мысли очищали его, настраивали на какой-то новый, незнакомый лад и он не мог не думать о том, что ждёт его завтра. Быть может, Ирина как раз и есть то солнышко, которое столь внезапно осветило его отдых в Пятигорске и которому, возможно, суждено осветить его жизнь.
А дети? Как же быть с детьми? Увы, далеко не все мужчины думают о детях, когда охватывают их чувства или даже иллюзии чувств к посторонним женщинам, кажущимся в разгар чувств самыми желанными и самыми близкими на свете. Не слишком задумывался о том, что будет с детьми и Теремрин, полагая, что всё разрешится как-то само собой. Так он размышлял под колёсный перестук, а стрелки часов уже убежали далеко за черту полуночи. Заснул он поздно, с трудом заставив себя заснуть, поскольку заснуть нужно было – поезд должен был прибыть на Курский вокзал на рассвете, и на сон оставалось немного времени.
Глава третья
Свежий утренний ветерок прогуливался по Кутузовскому проспекту, когда Ирина вышла из дома своей подруги Татьяны, чтобы поймать такси. Транспорт ещё не работал, метро должно было открыться только через час, и тротуары были совершенно безлюдными. Вскоре блеснул зелёный огонёк, Ирина махнула рукой, и бежевая «Волга» с шашечками остановилась перед ней.
– На Курский, – сказала Ирина.
– Поехали, – ответил таксист, и машина помчалась по пустынным улицам. Разворот сделали за Триумфальной аркой, а на Садовое кольцо выбрались через Смоленскую площадь.
Чем ближе был Курский вокзал, тем всё большее волнение охватывало Ирину. Она снова и снова вспоминала разговор с матерью, который состоялся сразу после возвращения из Пятигорска. Всё случилось после звонка Теремрина, который хотел узнать, как добралась она. Едва Ирина положила трубку, мать спросила у нее:
– Кто это тебе звонил? Ты разговаривала, словно с очень близким человеком.
– Ой, мамочка! – воскликнула Ирина. – Кажется, я влюбилась.
– Когда же это? В кого?
– В Пятигорске я встретила замечательного человека, – отвечала Ирина, продолжая сидеть у тумбочки с телефоном.
– На курорте, стало быть, – с укоризной заметила мать.
– Разве в этом дело?
Ирина встала и, взяв сумку, понесла её в свою комнатку.
– Погоди, не убегай, – сказала мать, делая вид, что сердится. – А ну выкладывай всё…
– Сейчас. Только сначала выложу всё из сумки, а потом уже изолью тебе душу, – ответила она каламбуром.
Они говорили за чаем на небольшой кухоньке с газовой плитой, холодильником и столиком у окна. За цветастой занавеской сгущались сумерки.
– Какой же это замечательный человек, – рассказывала Ирина, глядя вдаль за окно. – Умный, красивый, воспитанный.
– Дай Бог, если всё так, как ты говоришь, – сказала мать. – Меня одно беспокоит.
– Что же, мамочка?
– То, что встреча эта произошла на курорте. Наслышана я о курортных романах. Там ведь все мужчины холостые или вот как только вернутся домой, сразу разведутся, – она сделала паузу и спросила: – Как его зовут-то?
