Разочаровавшись в возможности познать человека, некоторые бросают это «темное дело», переходят на живую или неживую природу. Я представляю встречный поток: тех, кто идет от природы к человеку. Уверен, что человек вообще и его половое поведение в частности как объекты познания принципиально не отличаются от всего остального. А что касается сложности предмета, то, как говорится, по Сеньке и шапка. Поэтому мне ничего не остается, как вместе с поэтом сказать господам агностикам следующее:
С.Я.Надсон 1883 (1862–1887)
Не вини меня, друг мой, – я сын наших дней,
Сын раздумья, тревог и сомнений;
Я не знаю в груди беззаветных страстей,
Безотчетных и смутных волнений.
Как хирург, доверяющий только ножу,
Я лишь мысли одной доверяю, —
Я с вопросом и к самой любви подхожу
И пытливо ее разлагаю!..
Вернемся к стихам. Обычно те, кто «работает» с ними (критики, интерпретаторы, исследователи) ставят своей целью проникнуть в «творческую мастерскую» поэта, постигнуть «механизм» рождения стихов. В истории филологии известны случаи, когда один-единственный сонет служил поводом для написания довольно толстой книги. Большинство поэтов скептически относятся к попыткам исследования их творчества:
Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) Ирландия (пер. Г.М.Кружкова)
Хрычи, забыв свои грехи,
Плешивцы в стане мудрецов
Разжевывают нам стихи,
Где бред любви и пыл юнцов,
Ночей бессонных маета
И – безответная мечта.
По шею в шорохе бумаг,
В чаду чернильном с головой,
Они от буквы – ни на шаг,
Они за рамки – ни ногой.
Будь столь же мудрым их Катулл,
Вы б закричали: «Караул!»
Л.Н.Мартынов 1954 (1905–1980)
Творим мы из чего-то что-то,
А что творим мы из чего —
Не ваша, умники, забота,
И в том – искусства торжество!
М.Н.Воскресенская (р. 1913)
Мир созидания – вечная тайна…
Что в ней обдуманно? Что в ней случайно?
Мир – постижим. Только это одно —
Как осеняет? – постичь не дано!
Михаил Гробман Поэзия эмиграции
Когда филолог всех берет на пушку
И расчленяет слово на слога
И смысл рассекает как лягушку
И упирает в нас свои рога /…/
Беги поэт той алгебры паскудной
Она на вивисекторском столе
Переиначит путь твой многотрудный
И на предметном разотрет стекле
И.М.Губерман (р. 1936)
Навряд ли наука найдет это место,
и чудом останется чудо.
Откуда берутся стихи – неизвестно.
А искры из камня – откуда?
Поэзия – это «звуки сладкие». Она, в сущности, одинаково близка и к литературе, и к музыке. Объяснять стихи так же бессмысленно, как и музыку:
Н.Н.Матвеева (1934–2016)
Вы объяснили музыку словами.
Но, видно, ей не надобны слова —
Не то она, соперничая с вами,
Словами изъяснялась бы сама.
И никогда (для точности в науке)
Не тратила бы времени на звуки.
Скажу сразу: я вообще не ставил перед собой задачу изучать творчество поэтов – авторов любовной лирики. Боже упаси. Задача книги принципиально другая – исследование половой любви на основе их «готовой продукции». Если бы за это дело взялся специалист – профессионал в науке о поэзии или в науке о любви, то перед ним сразу же встали бы неразрешимые проблемы. Для того, чтобы правильно и безошибочно использовать какой-либо стихотворный текст (а именно это – свойство профессионала), ему пришлось бы получить о нем точную научную информацию: когда и при каких обстоятельствах личной и социальной жизни поэт создал данное стихотворение, насколько искренним он был при этом, в какой мере совпадают в этом произведении автор и лирический герой, а также многое, многое, многое другое. Первый вопрос: а этично ли это? Сами поэты уверены, что нет. Как и большинство психически здоровых людей, они резко отрицательно относятся к попыткам вывернуть наизнанку и проанализировать их частную жизнь:
Редьяд Киплинг (1865–1936) Англия (пер. К.М.Симонова)
Я вам оставлю столько книг,
Что после смерти обо мне
Не лучше ль спрашивать у них,
Чем лезть с вопросами к родне!
И.Л.Сельвинский 1964 (1899–1968)
Каждый человек имеет право
На туманный уголок души.
Но поэт… Лихие легаши
Рыщут в нем налево и направо,
Вычисляют, сколько пил вина,
Сколько съел яичниц и сосисок,
Составляют донжуанский список —
Для чего? Зачем? Моя ль вина,
Что, пока не требует поэта
Аполлон, – я тоже человек?
Эпохальная моя примета
Только в сердце, только в голове!
Мы хотим сознание народа
Солнечным сияньем оплесть…
Так не смей, жандармская порода,
В наши гнезда с обысками лезть!
И тут поэты совершенно правы. «Я поэт. Этим и интересен», – говорят они. Этим, и только этим! А все остальное – не наше собачье дело. Если оставить этику в стороне, то встает второй вопрос: а возможно ли получить искомую информацию о происхождении каждого стихотворения? Уверен, что нет. Конечно, имеется целая отрасль науки, которая как раз этим и занимается. Однако опереться на ее достижения даже теоретически очень сложно, а практически – совершенно невозможно. Почему? Во-первых, объем научной и полунаучной литературы, имеющей отношение к потенциально пригодным для использования стихам, совершенно необозрим. Нужна не одна жизнь, чтобы ознакомиться со всем этим хотя бы поверхностно. Во-вторых, серьезными и глубокими исследованиями охвачено творчество лишь очень немногих великих поэтов. Творчество остальных – средних и особенно мелких, изучено слабо или вовсе не изучено. Наконец, в-третьих, наука о стихах, как и любая другая наука, особенно из числа гуманитарных и вдобавок имеющих дело с прошлым, изобилует противоположными, спорными, взаимоисключающими взглядами ученых на один и тот же вопрос. Учитывая все вышесказанное, я принципиально не использовал научное литературоведение в своей работе и попытался забыть то немногое, что мне было известно из его достижений. Я поступил так отнюдь не из пренебрежения к науке, а как раз из уважения к ней. Ведь я не ученый-литературовед, а самый что ни на есть простой читатель – дилетант. «Я не филолог, я логофил», – сказала Вера Павлова. Так вот, она Логофил с большой буквы: открывает слова. А я – с маленькой: мне просто нравятся слова красивые, при этом не лишенные смысла. Как обычный человек читает стихи? Очень просто: он прочитывает стихотворение и понимает или не понимает его так, как хочет и может, т. е. СУБЪЕКТИВНО. В процессе работы над этой книгой было несколько случаев, когда я, уже вставив в текст некий стихотворный фрагмент, случайно узнавал из какого-то источника информации, что поэт написал данное стихотворение совсем в другой ситуации, совсем по другому поводу и вкладывал в него совсем другой смысл. Обычно это было связано с неясностью и двусмысленностью самого стихотворения:
