И он излагал мысли, которые я не принимал всерьёз, как и наши рассуждения о ликвидации опасного чиновника. Если б он возненавидел нас только за эти рассуждения!.. Или посчитал деятельность объекта критики правильной. Но он говорил о той ситуации, что случилась недавно, – он ждал её, готовился к ней. Его нисколько не смущали жертвы грядущей войны. Но и за это я не стал бы мстить – всё-таки обошлось довольно мягко. Он ненавидел тебя, и именно за твою любовь. Он питал те же чувства к объекту твоей страсти – но был далеко не столь щепетильным человеком. Боюсь, именно он первым известил власти о наших беседах. Причём далеко не из идеалистических побуждений. И не из благих. Он добился своего, убрав тебя с пути. Она стала его женщиной. Он добился своего, когда произошёл переворот, а вот смерть во время перестрелки – это обычный результат подобных деятелей. Только вот мстить теперь некому. И за тебя, и за всех нас.
Уж прости – надо было когда-нибудь тебе рассказать. Странная штука – жизнь. Мы готовимся к смерти – и прячем друг от друга тайны, чтобы легче было умереть в неведении. Не спрашивая, хотел ли об этом не знать несведущий. А во время жизни молчим, чтобы было легче жить… Готовимся к смерти, хотя страстно хотим жить, – но с гневом встречаем событие, что даёт нам эту жизнь. Да, я рад дарованной вновь жизни, но вот что будет теперь с окружающим нас миром, который безвозвратно рухнул? Дорогой ценой досталась нам жизнь… Мы живём снова – и мир вокруг снова новый. Мы когда-то родились, росли, познавая неизведанное – самое простое, самое обыденное. Потом привыкли, стали взрослыми, и обычное перестало тревожить, и перестало радовать, и мы его даже не замечали – глаз замылился. А вернее – ум. Но вот – мы родились опять, и надо заново узнавать окружающий мир. В этом плане нам повезло, конечно… Тем, кто был в городах, – им труднее, мир-то переменился, стал чужим, – а они и не умирали вовсе, и не могут теперь родиться заново, как мы. Нет, определённо не знаю, как бы мы жили, если бы приговор отменили, а всё осталось по-прежнему. Надо жить, будто ничего не случилось, а ты ведь заново всё узнаёшь. Но на самом-то деле – знаешь…
Вот такая интересная жизнь. Вот такие интересные люди. В том числе и мы. Но это так, частности. Сумею и без мести прожить. Мстить могилам глупо. Мстить можно только живым. И это тем более – новая жизнь, новое рождение. Пока живёшь, накапливаешь долги. Кто должен тебе, кому должен ты сам. И эти долговые расписки уносишь с собой на тот свет, оставляя живых с носом. У одних – не сходится баланс, потому как сумма не внесена; у других – непонятно куда девать платёж, предназначенный умершему. Сумма-то списана… Но вот умерший ожил, и все опять строятся у постели выздоравливающего. А у нас? Никого не осталось. Мы опять пришли без долгов. Чему я рад.
А всё-таки этот общий недруг стоит передо мной… Что он сделал с нами? Заставил познать то, чего мало кто знает, пройти через то, что мало кому удалось пройти. Если вообще удалось… Но он же избавил нас от своей участи, погибшего в войне, причём глупо погибшего. Или участи живого, но всё равно погибшего, ибо погибла часть нас, если не всё, что было у нас. Старый друг вон боится, как бы не повторилось ещё. Не знаю. То, что произошло, – случай исключительный, почти невероятный. Не выяснить бы, что мир в принципе невероятен и исключителен. Но это – потом. Это – не сейчас. Сейчас мы – живее живых. А если повезёт, как и сейчас, – таковыми и останемся. Вот и спас недруг нас от гибели.
Но вот тебя лишил самого важного в жизни. Кто-то скажет – и больше, чем жизни. Не знаю… Начну тебе советовать, мол – не твоё твоим никогда и не будет, а твоё – никогда и никуда не исчезнет. Но это – фальшиво, и притом – больно. Хотя куда уж больней… Можно снова встретиться с ней, сделать вид, что ничего не было. Но вот она – это тот осколок прошлого, тот якорь, что надёжно держит корабль на месте. Не знаю, что было бы, если бы её тоже не стало. Но она есть. Она хранит память о былом, а мир вокруг неё рухнул и отстроился заново, но ей в нём места нет. И мне много легче – я с прошлым миром ничем не связан, кроме смертного приговора. Но судьба вынесла приговор миру, а он – не успел надо мной привести в исполнение… Я ожил и живу в новом мире. А вот ты… Да, ещё моя месть. То, что я знал, что мне известно. Вот о тебе думаю.
Если бы он не дал показаний, то может быть, ты был бы счастлив с ней. И даже рухнувший вокруг мир не смог бы разрушить этого счастья. И даже сама смерть… А мы… Нам бы пришлось туго. У нас не было этого счастья. Но я без разговоров пожертвовал бы своим во имя твоего. Но – что было, то и прошло. И сослагательного наклонения не терпит. Месть горька, и не даёт счастья. Это ведь только долг, ещё один моральный долг. Кому отплатить. И чем отплатить. Кому добром, кому – лихом. И ушёл наш общий недруг, унося долговые расписки; и баланс мой так и не сошёлся. И я тебе, уважаемый приятель, ничем не заплачу – средств не хватит.
Видимо, так и рождаются дети должников. Долг на тебе уже висит, неподъёмный, а потому будут только штрафные проценты набегать. И дальше – передаётся по цепочке… Но ведь и кредитор никогда долга не получит, и сам разорится. Он так же нищ, как и ты сам. И вы вместе скитаетесь под крышей неба, в поисках крошки хлеба на помойке. А баланс – миллионы… На бумаге вы – богачи. Весь мир можете купить. А потом продать. А можно ли зачесть долги друг другу? Так ведь оно уже и так – всё зачтено! Богачи, которым все вокруг должны, скитаются по свету. Сколько тебе должны? Миллионы. Сколько должен ты сам? Миллионы. Взаимозачёт – и в итоге ноль. На том и разошлись – по свету счастья искать, которое в корке хлеба, не сильно плесневелой. Или пошли вместе.
Ну, до встречи, уважаемый приятель! Долго думал, стоит ли рассказывать. Надеюсь, почтальон в промзоне не заблудится.
хх. хх. хх. г.
Здравствуй, добрый товарищ! Обо мне не шибко беспокойся. У твоего уважаемого приятеля только один враг: это он сам. Других врагов у меня нет, и никогда не будет. Да и есть ли они у нас, враги-то эти самые? Только внутри нас: они терпят поражения, когда мы проигрываем, и они же терпят поражение, когда побеждаем. Сладу с ними никакого. Вот его победил, так и выиграл.
Из твоего письма понял, что ты, сознаваясь, что-то не договариваешь. Впрочем, исключительно твоё дело: каждый из нас имеет право рассказывать о том, что посчитает нужным, и право умолчать. И никто не имеет права требовать признаний или хранения тайны. И месть твоя – она ни к чему. Это никого не вернёт, и никому не сделает легче. Вот человек, что убил твоего близкого. Если убьёшь, воскреснет ли ближний? Нет. Ведь убийство – это чисто социальная и педагогическая задача: вот этот человек изведал вкус крови, и может убить кого-то ещё: значит, надо его остановить. Либо изолировать, либо обездвижить. И чтоб другим неповадно было: глядите, что будет, если сделаете так же. Но и это, как показывает многовековая история, никого ничему не учит и не останавливает. Человек абсолютно свободен и неуправляем: его невозможно сделать рабом, невозможно заключить в темницу, невозможно запугать: он остаётся свободным в выборе зла.
А мне – остаются только мои воспоминания. И непонятно, хорошо это или плохо. Больней мне от этого или, наоборот, легче. Кто знает… В первую очередь не знаю я сам. Ты прав: я оставался на промке только потому, что надеялся, что удастся встретиться с ней. А если нет, то хотя бы видеть её лишь изредка. Безумец ли я??? Пожалуй, да, как и все влюблённые. А те, кто не любит, намного ли нормальнее? Вот мы все: пошли прятаться от неизбежного. Хотя можно сослаться на то, что выбор был невелик. Либо камера смертников, либо вот такая жизнь. Причём очень недолгая: ну, кто из нас рассчитывал, что нам так повезёт??? Мало того: мы и не рассчитывали, что сменится власть. И не просто сменится, а полностью исчезнет. И вот – мы свободны. Могло повезти и мне. Могло… А вот – не повезло. Приблизительно на это я и рассчитывал, оставаясь на промке. Впрочем, теперь никаких чудес.
