— Об этом не может быть и речи, — холодно отрезал Джуранский. — Считайте розыск особо секретным. Преступники особо опасны. Мы можем доверить только вам. Начинайте немедленно.

Курочкин посмотрел на фотографию. Благообразный господин сидел в кресле. Справа и слева от него располагались две барышни, третья возлежала на ковре. Та, что сидела справа от кресла, была очень хороша. Да и мадемуазель на ковре больше походила на ангелочка. Конечно же, это были треклятые Рыжая и Бледная! Те самые, что провели сотрудников Филимона. Что же это за несчастье, опять за ними бегать!

— Господин ротмистр… — начал Курочкин дрогнувшим голосом. — А может, все-таки завтра? Завтра я весь ваш. С раннего утра носом землю буду рыть! Только отпустите сегодня, у меня…

Филер попробовал разжалобить Джуранского рассказом о назначенной помолвке. Но его даже не стали слушать.

— Не пытайтесь давить на меня, Филимон. Просьба Родиона Георгиевича!

Это конец! Курочкин сник и спрятал фотографию во внутренний карман пиджака.

— «Сан-Ремо» проверять? — едва слышно спросил он.

— В последнюю очередь, — приказал Железный Ротмистр. — Ну, с Богом, не тратьте время!

А перед глазами Филимона уже вставала страшная картина в ярких красках и с подписью: «Филер Курочкин теряет невесту!»

Недовольно бурча под нос, Глафира отправилась в прихожую открывать раннему визитеру.

— Это еще кто с утра пораньше? — Софья Петровна сердито посмотрела на мужа.

— Софьюшка, честное слово — не знаю! — сказал Родион Георгиевич и быстро отхлебнул из чашки. Кипяток обжег расплавленным свинцом. Ванзаров зажал рот ладонями.

— Какой пример вы подаете детям! — Софья Петровна демонстративно отвернулась от страдающего мужа.

Закрытая дверь в столовую не давала расслышать речь, но Ванзаров разобрал, что кухарка явно с кем-то спорит. Ворчливый басок Глафиры звучал все громче. Кажется, она разговаривала с неизвестным гостем уже на повышенных тонах.

В прихожей раздался глухой шум, что-то стукнуло, и Ванзаров услышал гневный крик Глафиры:

— А ну-ка убирайся, проходимец! Сейчас полицию позову!

Софья Петровна строго посмотрела на закрытую дверь:

— Родион, вам не кажется, что пора проявить хотя бы немного решительности и выяснить, кто там. У людей не хватает такта, они не понимают, что беспокоить нас во время семейного завтрака — это верх неприличия!

— Конефно, Софьюфка, сейфяс, — пробормотал сыщик, стараясь охладить обожженный язык.

Кухарка, решительно расставив ноги и уперев руки в бока, загораживала коридор.

— …чтоб духу твоего не было! — в голосе Глафиры слышалась непривычная угроза.

— Что тут происходит? — Ванзаров постарался, чтобы его вопрос прозвучал сурово и значительно.

Глафира даже не повернулась.

— Идите, батюшка, чай пить, я уже как-нибудь сама тут…

— Глафира, позвольте! — сыщику решительно надоело, что женщины в его доме все решают за него. Кухарка угрожающе зашипела и посторонилась.

У порога стоял приземистый мужичок с аккуратной бородкой, в зимней куртке хорошего сукна, ватных штанах и черных юфтевых сапогах. Фуражка незваного гостя была лихо заломлена. На плече он держал длинную гроздь новеньких домашних тапок с вышитыми цветочными узорами, а за спиной свешивался короб, доверху набитый всевозможными перчатками.

Обычный уличный лотошник. Такие торговцы домашней мелочью в разнос целыми днями ходят по улицам, предлагая товар, и нередко заходят в жилые дома. Как правило, это крепкие, здоровые мужики с зычными голосами и обветренными лицами. Однако этот коробейник выглядел щуплым, говорил тихим голосом, и лицо его было бледным.

— Что вам угодно? — спросил Ванзаров, оглядев гостя.

— У меня к вам сугубо личное дело, Родион Георгиевич.

Сыщик еще не встречал торговцев, которые знали по имени-отчеству чиновника особых поручений сыскной полиции.

— Ишь ты какой выискался, иди, пока в шею не прогнали! — крикнула Глафира из-за спины хозяина.

— Прошу простить, Родион Георгиевич, но я могу говорить с вами только тет-а-тет. У меня дело сугубо служебное и приватное, — незнакомец окончательно перестал притворяться.

Ванзаров кивнул в сторону своего кабинета.

Пока фальшивый торговец складывал на пол товары и плотно прикрывал за собой дверь, Родион Георгиевич сел за письменный стол.

— Я могу наконец узнать, с кем имею честь? — сухо поинтересовался он.

— К моему поручению это отношения не имеет.

— Хорошо, слушаю вас. Только покороче. Вы не вовремя.

Гость расстегнул куртку и протянул желтый канцелярский конверт — в каких министерства пересылают служебную переписку. На конверте не было ни почтового штампа, ни служебной печати Департамента. Ванзаров обратил внимание на то, что конверт был очень тщательно заклеен, без малейшей щели на бумажном клапане.

— Что это?

— Ознакомьтесь.

— Я сделаю это в удобное для меня время. А сейчас прошу извинить — завтрак.

— Вы должны ознакомиться немедленно, — настаивал гость.

— Послушайте, милейший, кто вам дал право указывать, что и когда мне делать?

— Это срочная корреспонденция от господина Герасимова. Прошу вскрыть конверт и при мне ознакомиться с содержанием.

Ванзарову не хотелось, чтобы этот ряженый посыльный заметил, как на него подействовала фамилия начальника Петербургского охранного отделения. Он достал из верхнего ящика нож для бумаг и вскрыл послание.

Внутри конверта оказался еще один — почтовый. На лицевой стороне красовалась надпись: «Г-ну Ванзарову лично в руки». Адресат еще раз воспользовался ножом для бумаг, разрезал конверт по верхнему краю и вытащил плотный, сложенный вдвое лист.

Родион Георгиевич положил вскрытые конверты на край стола, и в ту же секунду субъект схватил их и засунул в карман куртки.

Сыщик медленно прочитал письмо.

Выйдя из Управления на легкий морозец, Курочкин решил, назло ротмистру, все-таки начать с «Сан-Ремо». На извозчике он быстро добрался до знаменитых меблированных комнат, которые занимали высокое четырехэтажное здание с широкими окнами в центре Невского. Войдя вовнутрь, филер направился к стойке, за которой молоденький портье Макар Пичугин лениво разглядывал «Маленькую газетку» с большими иллюстрациями Маньчжурского фронта.

Парнишка с завитыми усиками и идеальным проборчиком напоминал скорее галантерейного приказчика. Портье окинул взглядом высокого худого господина и, оценив его как не очень солидного клиента, манерно промямлил: «Чего изволите?»

Курочкин, сдержав раздражение, вынул фотокарточку, протянул к носу портье и спросил, не видел ли он этих дам? Пичугин мельком глянул на карточку и нахально улыбнулся.

— А вам какое дело будет?

Обычно сдержанный Курочкин вдруг ощутил прилив бешенства. Не говоря ни слова, он аккуратно спрятал фотографию, вырвал из рук опешившего портье газетку, разорвал ее и швырнул на пол. Потом схватил паренька за цветастую жилетку и дернул к себе через стойку.

— Я тебе сейчас объясню, какое мне дело! — страшным шепотом проговорил Курочкин. — Сейчас я тебе все объясню, напомаженное отродье! Ты у меня надолго запомнишь, как разговаривать с полицией! Ты у меня научишься уважению!

Курочкин говорил что-то еще, но Макар уже ничего не понимал. Мертвая хватка филера сдавила ему горло так, что он мог только жалобно хрипеть. Румяное лицо портье стало багровым, глаза выкатились из орбит. Мальчишка задыхался. Филимон вовремя пришел в себя.

Кашляя и хватая ртом воздух, Макар выполз из-за стойки на четвереньках и сел прямо на пол, прислонившись спиной к конторке. Он с ужасом смотрел на Курочкина.

Филимон Артемьевич опустился на корточки перед побледневшим портье и снова показал фотографию.

— Ну как, любезный, расскажешь или продолжим?