– Ну, это я понял, – сказал Хельги.

– А я понял, что ты не только красавчик, но и настоящий воин.

Тут Хельги тоже снял с запястья браслет, и они обменялись обручьями. Однако бьёрново широкое обручье тут же скатилось с руки Хельги, а хельгов браслет не желал налезать на медвежью лапу Бьёрна. Но оба решили оставить у себя украшения в память о знакомстве.

Бьёрн пригласил Хельги выпить примирение. На что Хельги ответил, что прежде ему нужно испросить разрешение у своей повелительницы.

– Конечно, спроси, – сказал Бьёрн и ухмыльнулся.

Едва Хельги добрался до длинного дома, его тут же позвали к Асе. И Аса сурово спросила:

– Ты без моего разрешения дрался на поединке?

Хельги ей рассказал, как было дело, попросил прощения и сообщил о приглашении.

Аса тогда перестала хмуриться и милостиво разрешила принять приглашение, добавив:

– Такому человеку, как Бьёрн, не стоит отказывать. Но учти: с этим семейством надо держать ухо востро. Они из тех викингов, от которых всякое можно ожидать.

По лицу Асы всегда было трудно понять, о чем она думает. Но было похоже, что она знала о поединке еще до того, как Бьёрн стал задираться к Хельги. И что все произошло так, как ей, Асе, хотелось.

Надо ли говорить, что это был тот самый Бьёрн, который несколько раз гостил у Асы и отцом которого был знаменитый Рагнар Лодброк. Весну и осень он проводил в походах, а летом и зимой жил то в Скани, во владениях своего отца, то в Дании у конунга Хорика, сына Годефрида.

Своего дома в Харальдстадире у Бьёрна не было, так что в тот раз пировали они у его агдирского гостеприимца.

Пир был обильным едой и пивом. Хельги, по обыкновению, пил немного. Бьёрн же в выпивке себя не ограничивал и чем дальше, тем веселее рассказывал о том походе, который он совершил пять зим тому назад.

Дело было во Фраккланде. На шестидесяти кораблях они вошли в реку Лигер. Считалось, что в разгар лета ни один чужестранец не сумеет пройти по этой реке. Но они искусно миновали многочисленные песчаные мели и незаметно подобрались к большому и богатому городу Намнету. Его жители в это время отмечали большой праздник. Боевые корабли викингов они поначалу приняли за купеческие суда и не взяли никаких мер к защите, не ожидая такой дерзости от чужеземцев и чувствуя себе в безопасности за высокими и крепкими стенами. Они едва успели закрыть ворота, когда поняли, какая опасность им угрожает. Но Бьёрн и его люди по лестницам взобрались на стены, выбили ворота тараном, ворвались в город и захватили богатую добычу. Сокровища и множество пленных они погрузили на корабли, спустились к устью реки. Там они выгрузились на острове, который франки называют Нуармутье, Черный Монастырь. Монахи, ясное дело разбежались, а Бьёрн и его люди стащили на берег добычу и пленных, выстроили себе хижины и остались зимовать на этом красивом и удобном острове, будто стеной окружив весь рейд кораблями.

Описывая свои подвиги, Бьёрн три раза сообщил, что было ему в ту пору всего семнадцать лет, а люди его слушались так, как слушаются его отца, знаменитого Рагнара Лодброка. И два раза напомнил, что его прозвали Железнобоким, так как мать его, Крака, в раннем детстве заворожила сына от всякого оружия, и люди не раз видели, как от него, юного викинга, стрелы и копья отскакивали, не причиняя ему ни малейшего вреда.

При этом он ни разу не упомянул о том, что походом командовал не он, Бьёрн Йернсида, а Хэстен, которого разные народы по-разному называли: Астингусом, Гастингом, Остеном или Эйнстейном. Хэстен родился в Стране Франков, хотя родом был даном и уже тогда прославился среди викингов. Не сказал Бьёрн о том, что коварные мели и водовороты им помог миновать франкский граф Ламберт. Тот питал непримиримую вражду к королю франков Карлу Лысому за то, что тот отказал ему в Нантском графстве, и с помощью викингов, с которыми договорился, жаждал заполучить Нант себе. Он-то и нанял проводников, которые помогли викингам подняться вверх по Луаре, и на некоторое время завладел-таки городом, хотя и жестоко разграбленным.

Бьёрн также не стал рассказывать о том, как они убивали на улицах и в домах тех, кого в плен не брали: воинов, монахов, стариков и старух.

Бьёрн об этом не говорил, и Хельги глаз не сводил со своего нового знакомца, восхищаясь его подвигами и его славой.

Но слава Бьёрна и в сравнение не идет с той славой, которую снискал его отец, Рагнар Лодброк, Кожаные Штаны.

О Рагнаре следует рассказать. О нем много саг написано и во всех сагах о знаменитых викингах его поминают. Но, правду сказать, в них много разного рода небылиц можно услышать, с которыми трудно согласиться тем, кто трех великих норн почитают и среди них среднюю норну, Верданди.

Начать с того, что датчане считают Рагнара чистокровным датчанином, а норвежцы – норвежцем. На самом же деле он был даном по отцу и норвегом по матери.

………………………………………………………………………………….…….

/Отсюда и далее текст неразборчив и не поддается переводу – Прим. переводчика/

Права была Крака, когда назвала своего мужа морским конунгом. Говорят, именно ему, Рагнару, принадлежат слова о том, что только тот может с полным правом называть себя викингом, кто никогда не спал под закопченной крышей и никогда не пировал у очага. Говорят также, что, когда изредка все же случалось Лодброку ночевать у себя в Рагнарстадире, спал он в своем походном шатре, а не в доме.

Плавал он чаще всего в Страну Вендов, в Самбию и в Страну Эстов. Наведывался также в Нортумбрию, Шотландию и Ирландию. А в год, когда в Ирландии погиб Торгильс, по Секване дошел до Паризия, захватил город и первым заставил франкского короля Лысого Карла уплатить ему первый данагельд, многие тысячи мер серебра. Некоторые, правда, приписывают это деяние Хэстену. Но ведь они могли и вместе грабить Лютецию.

Морских королей наподобие Рагнара или Хэстена было, однако, немного. Большинство северных людей лишь на время становились викингами. Как правило, в морские походы уходили с начала весны до летнего солнцестояния и второй раз – после уборки хлеба до наступления зимы. Эти походы так и назывались: весенними и осенними набегами. Летом занимались хозяйством. А зиму проводили на своих или отцовских дворах, упражняясь в воинском искусстве. Многие искали себе жилище у конунгов и славных ярлов, которые с радушием давали приют и с уважением приближали к себе умелых воинов, за что получали от тех дружбу и богатые подарки. Некоторые называют это данью. Но Аса, мать Хальвдана Черного, любила уточнять:

– Это дань преданности мне и благодарности за то, что я им дала и для них сделала.

Профессор налил себе рюмку водки, осушил ее и, не закусывая, объявил:

– Могу доложить. Если я вам не наскучил… Дело было так: Есть у меня студент… теперь, пожалуй, что был… Назовем его Ивановым, хотя он носит другую фамилию, которую я не хочу называть… Этот якобы Иванов в зимнюю сессию получил у меня незачет и в феврале несколько раз пересдавал, являя вопиющее незнание предмета и природную тупость. Зачет я ему поставил на третий раз и лишь потому, что в конце второго семестра у меня экзамен и я всем, даже самым никудышным студентам, даю возможность себя реабилитировать… И этот самый Иванов принялся реабилитироваться с демонстративным усердием: на лекциях сидел в первом ряду; конспектировал в своем… все время забываю, как они у вас называются… эти портативные компьютеры…

– Лэптопы? – услужливо подсказал Ведущий.

– Ну, может быть, – поморщился Сенявин. – И, когда отрывал глаза от этого… как вы только что выразились, смотрел на меня с таким же радостным вниманием, с каким вы сейчас на меня смотрите.