Кровать, предусмотрительно стоящая в комнате, оказывается жесткой, вот только никого это не волнует, когда они вместе буквально валяется на нее, попутно какими-то резкими, порывистыми и хаотичными движениями срывая друг с друга остатки одежды. И даже в полумраке комнаты Оби-Вану удается разглядеть то, как поблекшие линии татуировок обвивают все тело девушки в разных местах. Он не удерживается и прикасается к одной из таких линий — той, что начинается в районе бедра. И ведет прямо по ней, впиваясь пальцами в мягкую кожу. Замысловатая линия заканчивается под грудью, а рука Кеноби поднимается ближе, сжимая сначала осторожными движениями, а потом, будто бы получив разрешение, касается куда более уверенно. Руки хаотично бегают по всем доступным участкам обнаженного тела, а губы скользят по длинной шее, на которой отчетливо виднеются покрасневшие пятна, идущие дорожкой до ключиц.
Вентресс, даже не пытаясь как-то это скрыть, уже стонет в открытую как только губы добираются до груди, осторожно смыкаясь вокруг ставших вдруг до ужаса чувствительными сосков, прикусывая и оттягивая чуть вперед. А по телу дрожь после каждой подобной манипуляции с чувствительными местами. Асажж вжата в жесткую постель и лишь позволяет Оби-Вану так жадно исследовать ее тело. Ее ноги обвивают его торс, а руки теряют контроль, прикасаясь к каждому доступному миллиметру кожи. А стоит бывшему джедаю медленно, словно дразняще провести ладонью по внутренней части бедра и переместить руку еще выше, так девушка хочет выть от возбуждения, от острого желания, завязывающегося тугим узлом внизу живота. Один тихий стон обрывается глубоким поцелуем, превращаясь в блаженное мурлыканье, не хватает только прикрыть глаза от удовольствия.
Кажется, удается, наконец, принять это извращенное, пугающее, абсолютно ненормальное нечто, бывшее между ними на протяжении всех тех лет. И вместо слов, объяснений, зачем они спасали жизни друг друга вместо убийства, достаточно лишь этого безумия. Оно объясняет все красноречивее любых слов.
Ему хочется прикасаться к каждому сантиметру бледной и исполосованной шрамами кожи. Оби-Ван скользит губами по длинной шее, осторожно прикусывает кожу, и словно оставляет свои собственные метки на до безумия желанной Асажж, которая, в свою очередь, покрывает его спину сетью царапин. И она охотно делает шаги ему на встречу, и с наслаждением на лице разводит ноги в стороны, позволяя рукам мужчины спускаться ниже. Он словно дразнит ее, прикасаясь сначала лишь только подушечками пальцев к горячей, влажной плоти, и с каждым прикосновением желание окончательно сорваться, и разбить на осколки эти дурацкие прелюдия, только нарастает. Нарастает вместе со жжением по всему телу.
До костей. До чувств словно до оголенных проводов, которые нельзя трогать, но дотронуться хочется именно из-за того, что это запретно.
Похотливые длинные пальцы девушки бегают по его торсу и постепенно она ведет рукой все дальше, дальше, желая доставить удовольствие и ему. Ее рука плавно двигается вверх-вниз по крайне возбужденному члену, в то время как на губах датомирки играет хитрая, азартная ухмылка. Кеноби прикусывает ее губу, его пальцы резко впиваются в ее бедра, сильнее, чем раньше, но Асажж не останавливается. И вновь она чувствует жадные поцелуи-укусы на своей шее, понимая, что следы, схожие по цвету с ее татуировками, обязательно останутся. Постепенно ее руки опять перебираются на плечи мужчины.
Кеноби не спрашивает ее разрешения только потому, что знает, что боли датомирка не боится, а хочет его также сильно, как и он ее. А он едва ли не на грани. Все получается как-то резко, как-то слишком неожиданно, когда он входит в нее, когда он чувствует ее горячее, пульсирующее желание. Он похотливо сминает ее грудь, кусает за шею, даже не пытается соблюдать законы приличия и девушке это нравится. Тугой узел сильнейшего возбуждения постепенно сменяется желанной разрядкой. Асажж в промежутке между очередным рваным, каким-то даже диким, животным поцелуем криво усмехается, отметив, что зря в свои годы магистр Кеноби держал себя в руках. А она ведь знала настоящего его — страстного, неудержимого, и в то же время моментами нежного с ней.
И каждый толчок, каждый новый синяк на ее бедрах — все это в полсилы. Оби-Ван все еще боится сделать ей больно.
Вентресс не больно чувствовать его внутри, не больно от резких движений, ей охота кричать и стонать в голос, но требовательные поцелуи не дают девушке этого сделать. Она хотела бы кричать о том, как же хорошо от каждого толчка, когда Кеноби проникает все глубже и глубже, доводя ее до состояния эйфории. Она хотела бы стонать в моменты, когда его пальцы касаются клитора и поглаживают чувствительную точку медленными, дразнящими движениями.
Дышать становится тяжело, воздух воспламеняется, кожу обжигает ощущение острых ногтей на спине, Асажж исполосовывает его вдоль и поперек, в то же время двигая бедрами ему навстречу. Она извивается в его руках, сбивчиво шепчет это «да», что звучит для него словно через толщу воды. Оби-Ван не помнит себя, слетает с тормозов, и двигается все быстрее, быстрее, поняв, что можно не бояться причинить боль датомирке. Ее выражение лица, ее тихий шепот, ее действия — Асажж этим наслаждается, желая лишь, чтобы момент не заканчивался. Он чувствует себя сорвавшимся с цепи зверем, который желает утолить свой голод.
Словно дикие животные, для которых не существует ни законов приличия, ни правил, ни норм, только резкие движения навстречу друг другу, только тяжелые вздохи и стоны, только дикая, слишком дикая, звериная страсть.
Не доходя до того самого пика наслаждения, Вентресс отстраняется от мужчины проворным движением, заставляя его принять сидячее положение, и она садится сверху. Даже сейчас хочет почувствовать себя выше, хочет управлять. И в то же время она блаженно прикрывает глаза, позволяя Кеноби творить с ней все, что вздумается, а она будет лишь получать удовольствие. И она медленно привстает с колен, и также медленно опускается обратно, не удерживаясь от того, чтобы томно простонать от приятности ощущений. И постепенно темп ускоряется, девушка скрещивает длинные ноги за спиной Оби-Вана, в то время как его губы терзают ее, а языки сплетаются вместе. Он кусает ее за нижнюю губу, оттягивая чуть назад, и в то же время толкает обратно на кровать, нависая сверху.
Вентресс зарывается пальцами в рыжие пряди волос, и блаженно запрокидывает голову. Дыхание сбивается, и дышать тяжело, в маленькой и темной комнате становится слишком, просто невыносимо жарко. И высшая точка наслаждения приходит резко, неожиданно, как волна тока, которая поражает каждую мышцу в теле девушки, заставляя ее, забывшую, как правильно дышать, упасть на кровать. Глаза бегают в разные стороны и в какой-то момент она ловит затуманенный страстью взгляд Оби-Вана. Он валится на жесткую кровать через пару минут после нее, отчаянно пытаясь восстановить дыхание, в то время как в глазах словно мелькают искры. Он не может взять свое тело под контроль, и может лишь смотреть на блаженно прекрывшую глаза Асажж, лежащую повернувшись к нему лицом.
Девушка невесомо - непривычно нежно, несмело - касаетсяего его губ дрожащими своими, и первая поднимается с кровати, наскоро стирая капельки пота со лба, и принимаясь водить взглядом по комнате в поисках одежды. Кеноби только молча за этим наблюдает, пытаясь более-менее трезво оценить ситуацию, но у него не получается. Тяжело осознать, что из серого существования его жизнь всего лишь на несколько часов превратилась во что-то яркое, настоящее, то, что можно назвать именно жизнью.
Но отчего-то он даже не знает что сказать, не знает, что делать и не знает, нужно ли вообще что-то делать. Он не думает о будующем, которого на самом деле нет и быть не может, и он не думает о том, останется ли Асажж здесь, или вновь исчезнет, и на этот раз навсегда. Оби-Ван сознается в том, что хотел бы, чтобы датомирка осталась, ведь впервые за годы одиночества он почувствовал себя живым, а сейчас чувствует, как в груди кровоточит очередная рана, на этот раз оставленная этой ведьмой. Она не знает о том, как долго мужчина сдерживал в себе желание подобраться к ней ближе, ведь тогда она была врагом. А сейчас это уже абсолютно неважно.
