Он не замечает, когда Саша успевает оказаться рядом, осторожно накрыв его плечи ладонями — вздрагивает от грустного «тебе плохо» над ухом.

Торопливо мотает головой. Право на «плохо» он имел бы, если бы смог хоть что-нибудь, если бы смог взять себя в руки, если бы…

Саша вздыхает, осторожно заглянув в его лицо. У Яра от виноватого беспокойства в его глазах замирает что-то в груди и подозрительно щиплет под веками.

— Я что-то не то сделал, — говорит Саша — не спрашивая даже, утверждая.

Яр отрицательно трясёт головой — так поспешно, что ложь очевидна даже Саше, который всё ещё путается в человеческой мимике. Тот вздыхает; с тихим «можно?» осторожно притягивает его к себе, дождавшись еле заметного кивка.

Яр утыкается в его плечо, до боли жмурясь. Такое «спрятаться», если честно, подходит даже лучше изначального плана — сашины руки его успокаивают, хоть немного разгоняя стылую тоску в груди.

Даже когда это не совсем руки — сейчас Яр определённо чувствует накрывшие его почти с головой широкие крылья какой-то птицы, будто Саша на подкорке его желание спрятаться вычитал и понял слишком буквально.

Спрятал.

Яра нахлынувшее ощущение безопасности немного оглушает, голову кружит. Он в комок сжимается под защитой сильных крыльев, устраивает голову на сашиной груди, прячась от его взгляда; вдыхает ставший родным запах хвои. Слёзы, кажется, по щекам текут всё-таки — безмолвно, без всхлипов даже; только не от бессилия уже, не от ощущения того, что его в угол загнали, — от облегчения.

Саша рядом. Хоть у Яра и не получилось, хоть сашино предвкушение зря пропало, хоть он и разочарован, наверное, — он всё равно р я д о м. И не злится.

Так странно — и так тепло вдруг от этого, что никак не удаётся взять себя в руки.

Саша его не торопит. Саша сидит тихо, замерев совсем, и только долгое время спустя спрашивает — не вслух даже, еле слышным шелестом по траве:

— Расскажешь?

Яр тихо кивает. Выдавливает сквозь ком в горле:

— Не получается ничего. А ты… — он болезненно жмурится, сжимается ещё теснее, — ты так хотел, чтобы… чтобы получилось, я просто… прости. Я смогу. Просто… когда ты так смотришь, я…

— Я тебя спугиваю, как ты — этот ручей? — заканчивает за него Саша, когда Яр умолкает, совсем запутавшись в словах.

Яр кивает и вжимает голову в плечи. И — вздрагивает от неожиданности, когда одно из крыльев снова превращается в руку, виновато коснувшуюся его плеча:

— Прости. Попробуешь в следующий раз? А если так и не выйдет, ничего. Когда опасность, всё равно инстинктивно сработает.

Яру хочется начать протестовать, возразить, что может и не сработать, что там, в деревне, был единственный раз, что, может, это вовсе какое-то очень странное совпадение, не мог же он сам действительно это вызвать, он же…

Яр вместо этого просто прижимается к нему крепче, чувствуя, как шершавая — слишком шершавая сейчас, будто древесной корой покрытая — ладонь гладит его по волосам.

Яр, кажется, так в его руках и засыпает, наконец сумев успокоиться.

Саша, осторожно укладывающий его на траву, только фыркает, когда Яр во сне безошибочно кладёт руку там, где подземный ручей проходит ближе всего к поверхности.

***

Утром вчерашний провал вовсе не кажется таким уж кошмарным — Яр легко готов поверить, что это Саша разогнал все дурные мысли. Волком на них нарычал, оскалил страшные клыки — кажется, что-то подобное и снилось — а потом рядом с Яром свернулся, грея и защищая.

Яр обнимает его спросонок чуть крепче; сонно трётся щекой о рубашку на груди.

Чувствует, как немного сильнее смыкаются на спине руки. Урчит счастливо.

Он не уверен, что Саша вообще спит в привычном смысле этого слова. Саша может волком чутко задремать в теньке или человеком пригреться на солнце, лёжа головой у Яра на коленях и подставляясь под его руки, ласково перебирающие волосы, но спать ему, насколько Яр успел понять, не нужно. Ему не нужно — и не очень-то нравится — даже всё время сохранять человеческий облик; днём он часто растворяется в воздухе, ветерком шурша в ветках или веселя Яра причудливой игрой тени в листьях.

Яр такие моменты тоже очень любит — Яру дышится очень легко ощущением, что он окружён ласковой и любящей его силой.

Будто нечеловеческие, нематериальные объятия.

И всё-таки — спится лучше в объятиях обычных. И странно всё ещё — что кто-то рядом, что кому-то не наплевать, что кто-то всю ночь остаётся рядом, охраняя его сон — потому только, что Яру спокойнее так просыпаться.

Яр никак не привыкнет к этому. Он притихает снова; замирает, будто пытаясь сделать вид, что всё ещё спит. Тепло впитывает жадно — на подкорке крутится вечное «это оборвётся в любой момент». Яру всё кажется, что его так легко могут оттолкнуть прочь — особенно после снов про родную деревню.

Так странно, что лес смог стать его домом — сделать то, что родной избе так и не удалось.

Может быть, он просто с домовым не подружился правильно?..

Саша рассеянно гладит его по спине, нарушая полусонный расслабленный ход мыслей. Яр жмётся крепче.

— С добрым утром, — фырчит тот.

Яр согласно мычит и тянет руку, не открывая глаз. Зарывается пальцами в мягкие волосы — Саша льнёт к руке — и прочёсывает пряди.

Ни звериных ушей, ни иголок. Яр по его затылку скользит ниже, оглаживает плечи и спину — чувствует, как Саша чуть сводит лопатки под его рукой.

Это уже традиционной игрой стало — найти на ощупь то звериное, что Саша «забыл» убрать. Оба знают, что Саша делает это специально — оба знают, что Яр будет ворчать притворно на то, что Саша никак не научится, а тот насмешливо-виновато фыркать и обещать вот в следующий раз точно…

…и что в следующий раз обязательно найдётся что-нибудь другое.

Яр ладонью ведёт чуть ниже спины — Саша хмыкает тихонько в его волосы, — проверяя, нет ли хвоста. Спину гладит снова, забравшись руками под просторную рубашку; вверх поднимается по груди. Саша чуть задирает голову, доверчиво подставляя под прикосновения шею; Яр тихое мурлыканье, вибрацией прошедшее по его горлу, пальцами ловит и улыбается восхищённо. Скользит на подбородок, гладит по щеке, чувствуя, как растягиваются в улыбке губы; смахивает со лба чёлку, по переносице проводит, убеждаясь, что нос тоже вполне человеческий.

Обводит мягкие губы — и тянется за поцелуем, не открывая глаз.

Убедиться, что нет клыков, разумеется.

Саша ладонью проводит по его спине, отвечая на расслабленно-нежное прикосновение губ; одной рукой зарывается в его волосы. Яра тихое, спокойное счастье затапливает с головой…

…и ощущение, что что-то не так.

Точно.

Он, не отрываясь от сашиных губ, находит его запястье и тянет его руку со своей спины. Чувствует, как Саша в поцелуй улыбается.

Угадал, значит.

Он чуть отстраняется, целуя его в центр ладони — и невесомо касается губами основания даже на ощупь жутких когтей. Вот почему сашина ладонь, лежавшая между лопаток, ощущалась как-то странно — держал пальцы так, чтобы не оцарапать.

— Поранишься, — тихо фырчит Саша.

Яр чувствует, как когти втягиваются, прикидываясь короткими человеческими ногтями; трогает губами подушечки пальцев и открывает, наконец, глаза, лениво потянувшись всем телом и прищурившись на солнечные лучи. Саша ласково чмокает его в переносицу.

Яр улыбается, теряясь в тёплой зелени его глаз.

Как-то очень верится, что сегодня он сможет уговорить собственную магию откликнуться.

========== Никто ==========

— Пойдём?

Яр непонимающе наклоняет голову. В лесу темно, луна давно светит, они уже спать обычно ложатся в это время — но Саша азартно дёргает волчьим ухом, залихватски торчащим из копны волос, и тянет его за руку, заставляя подняться.

— Идём, идём. Ты же родился ровно… сколько лет назад?

— Двадцать, — Яр за ним шагает со ставшей родной полянки. — А откуда ты… я и сам сбился, сколько я здесь!

— Чувствую, — исчерпывающе объясняет Саша и на обиженный взгляд разводит руками: — Ну не знаю я, как объяснить тебе, правда. Чувствую, и всё. У тебя сегодня особая ночь, особая… — он озадаченно хмурится, сдувая упавшую на лоб прядь, — энергия? Я эту особость чувствую, вот и всё.