Диктор снова взяла паузу. Олег пробежался взглядом по комнате, ощутив на себе чужое внимание, и отыскал его источник. Взгляд его столкнулся с Васюткиным, на чьём носу уже как пару дней красовался широкий лейкопластырь. Шкет стоял по другую сторону комнаты, но, приметив на себе внимание, не отвернулся. Олег сцепил зубы, сделал шаг назад, когда Васюткин ткнул Палочкина вбок и указал головой на Волкова, а следом как можно аккуратнее направился к лестнице. В спину ему донёсся остаток репортажа, эхом прокатившегося по удивительно тихому детскому дому:

«Мы будем следить за развитием ситуации и напомним, что убийство таджикской девочки Хуршеды Султановой произошло девятого февраля этого года. Ребёнок получил одиннадцать ножевых ранений, несовместимых с жизнью. Убийцы скандировали националистские призывы. Данное убийство стало десятым преступлением, совершённым за последний год на национальной вражде. А теперь к другим новостям…»

Волков достиг холла и, минуя охрану, выскочил наружу. Он договорился вчера, что встретит Марго после дополнительной секции волейбола у школы, но теперь с вмешательством «шкетов» планы пришлось менять кардинально. Уводить к школе — нельзя, батор слишком малый, чтобы скрыться, более того, если они позвали кого из других потоков — точно не скрыться. «Если есть погоня», — вдруг мелькнула в сознании мысль, заставившая его смутиться — что если он неверно интерпретировал сигналы и знаки, полученные тогда в комнате второго этажа?

Олег замер, оглянулся назад и приметил, как вслед за ним шохи таки кинулись, только было их всего двое: Васюткин и Палочкин. Они остановились пока на пороге, набрасывая куртки и осматриваясь, а Волков выжидал. Его взгляд цепко изучил окрестность.

У парадного обнаружились смотритель-уборщик, орудующий лопатой над снегом, и директриса с незнакомыми, скорее также с сотрудницами опеки или с родителями. Чуть дальше виднелся кусочек тропы, уводящей на задний двор и, насколько Олег помнил, там сейчас совершали вечернюю прогулку дети младшего потока. И первое, и второе не спасёт — шкеты как шакалы начнут ходить вокруг территории, и, если на втором ещё можно спрятаться (если это не «Горыновна», которая отвадит к Ольге Петровне обратно в здание), то первая точно отошлёт Олега куда подальше. А там и эти схватят.

«Нельзя, нельзя, нельзя», — взгляд бешено и загнанно метался по окрестностям, пока не устремился на противоположную едва чистую дорогу. Её слегка присыпало снегом, но уводила она на боковую территорию, откуда был выход к берегу и к «дырке» на улицу. Если смотрителя не будет на задних воротах, то к берегу — рассудил Олег, а если ближе, то через дырку на улицу.

«Если следовать будут». Взгляд метнулся обратно на выскочивших преследователей. Мелькнувшая мысль уже склонилась в сторону продолжения — мол обознался, когда взгляды Васюткина и Волкова столкнулись, и «шохи» кинулись к нему с криком «лови!»

«Не обознался». Уличное чутьё оказалось вновь правым.

Олег дал дёру влево.

Расчищенная часть тропинки там вскоре закончилась, а с ней иссякло преимущество — пришлось перепрыгивать снег, под которым в некоторых местах обнаружились ледяные скользкие полосы. Пару раз на них Олег чуть не поскользнулся и не улетел в сам забор. План по выходу к берегу Волков отмёл, а потому надеялся только на зазор в заборе.

Перекрывающая его железка уже проглядывалась посреди белого снега, но тут наперерез к нему как раз к «спасительной дырке» подоспели двое других шкетов — тех, которых Волков не досчитался. И тогда его загнали.

Он замер у забора окружённый, да так и ощетинился, сжимая руки в кулаки, тяжело дыша и осматривая стягивающихся «шестёрок». Старшаков и малолеток не позвали — порешать с ним, видимо, хотели самостоятельно, но едва это успокаивало: четверо против одного, и никакой подмоги.

«Надо вырваться, надо-надо-надо». Олег дёрнулся влево — там ему перекрыл доступ Палочкин, раскрыв руки и пригибаясь. Метнулся вправо — обрезал другой. Вперёд и пробовать не стоит, притеснят с боков. Все трое склабились, щетинились и смеялись, а Олег отступал обратно к забору, продолжая быстро осматривать каждого и думать. Тут его взгляд упал на снег.

«Точно!» Олег припал вниз, ухватил руками горсти снега, и просчитался. На него накинулось сразу трое гурьбой. Бросив лицом в снег, его скрутили, но сначала отпинали, следом кинули к забору, где голову пронзила ужасная мигрень. Олег не сразу осознал, что ударился о металл, и только после того, как в ушах, постепенно затихая, продолжал раздаваться гон, понял: удар был.

Руки заломили, кто-то также ухватил за волосы, после перед лицом выросло пока двойное мутное лицо Васюткина. К горлу подкатила тошнота.

— Добегался, шаврик. — Лицо, наконец, соединилось в одно. Олег скривился от боли и выдохнул, меж тем Васюткин рукавом щедро провёл под носом, шмыгнул им и посмотрел на шкетов. — В коробку его, исправлять будем, русским делать, — свистнув, скомандовал он.

Олег, собрав остатки сил, кинулся на него, да руки тут же заломили сильней, и он зашипел. По мышцам прокатилась судорога, которая отдалась резью «белого шума» в глазах, перед которыми всё снова поплыло.

Позади раздался лязг железки, и в сознании эхом — слова Марго: «Заброшка, да. Она и есть олицетворение второй дороги. Здесь всякое ночует, да наши мордобой устраивают»

Его дёрнули назад.

«Прямо мордобой?»

«Не-е-е, избиение скорее. Сюда старшаки или шкеты водят тех, кто провинился, и чтобы шнури не засекли. В детдоме не сильно накажешь. А до берега далеко»

Мозаика дальнейшего сложилась сиюминутно.

Здание заброшки с улицы высилось неуместным монолитом на фоне малых частных домиков, где некоторые жители ещё умудрялись держать скотину. Последние расходились криками с наступлением сумерек. Поднялся ветер, и на этажах недостроенного здания он гулял сквозняком, задувая все щели. Вонь внутри стояла такая, что слезились глаза. К ней Олег вскоре привык, да и особого выбора не было — когда сдёрнули куртку, перевязали сзади руки, и лицо облили бурой, чёрной и белой краской.

Разводами она стекала по лицу, залила правый глаз так, что тот не открывался, потому Олег смотрел на стоявшего чуть дальше Васюткина только левым. И вся эта жижа, дополненная собранными по всему этажу мусором — какой нашли шохи — липла, застыла и замёрзла, как и перевязанные руки кололо морозом. Олег почти не чувствовал их и практически беспомощно наблюдал, как с сумерками изо рта при дыхании поднималось всё больше облачков пара. Порой он пытался сконцентрироваться только на этих завихрениях, чтобы не ощущать боли — в конце концов, шохи когда-то «наиграются». Только страшно было, и подпитывали его слова диктора из репортажа про убийство детей — таких же, каким был и Олег Волков.

«Погибла шестилетняя, семилетняя в реанимации…»

«Если не сдержатся?..» — паниковало сознание.

— Ты вроде говорил, что русский, м? — Снова этот голос. Хватка на плечах чуть ослабла, зато появилась на волосах. Кто-то из шкетов схватил за них и поднял, тогда взгляды вновь столкнулись.

Присевший перед поставленным на колени Волковым Васюткин продолжал щёлкать зажигалкой. Её дешёвый пластик ловил блики зажжённого не так далеко фонаря, отражал его в пространство, а порой Васюткин и вовсе чиркал по колесу. Тогда перед лицом Олега на пару секунд мелькал небольшой огонёк.

— Вот только русские русских не убивают, — выдохнул он злее почти ему в лицо.

Волков, поджав губы, загнанно продолжал следить за шестёркой, чьё лицо кривилось и мрачнело. А глаза горели болью — только раз Олег видел такой взгляд, когда матери похоронка на отца пришла, но у Васюткина он был другой. В нём разгорались ненависть и ярость, которые, мешаясь с болью, создавали что-то ужасное и тёмное. Злое.

Олег сглотнул.

«Скинхеды убили торговца из Азербайджана…» — эта новость всплыла не из дневного репортажа, а из того, какой Волков слышал когда-то мельком в коммуналке, придя с улицы.