Я безрадостно улыбнулся.

-Поверьте, я тоже не рвусь вперёд, но альтернатива не лучше. Сидеть и перебирать пальцы, пока вы сражаетесь в самом важном сражении, итог которого либо развернёт, либо предотвратит войну на уничтожение? Нет уж, ни за что.

-Я знаю каким упёртым ты можешь быть, и я хорошо тебя понимаю — я бы тоже не смогла стерпеть пребывание в медотсеке в такое время, но я всё равно предупреждаю — в твоём состоянии ты должен избегать опасностей даже больше обычного. Это снизит твою боевую эффективность, и я боюсь, что ты нам не столько поможешь, сколько замедлишь нас.

-Не знаю смогу ли я одновременно не подставляться и быть эффективным в бою, Шепард. Могу только пообещать, что я буду исполнять ваши приказы и не придумывать себе проблем. — я не пытался убедить её, я пытался убедить себя. — В худшем случае, вы будете жалеть, что не взяли с собой лишнего стрелка, способного склонить чашу весов в вашу пользу. Ради нескольких болезненно долгих минут или часов, нужных Жнецам чтобы стереть нас и переключиться на остальную галактику. Моя безопасность неважна, если из-за неё будет проиграна война, и если вам придётся бросить меня из-за того, что я вас замедляю, то я не буду роптать. Всё честно. Я придумаю что-нибудь.

Риск. Безумный, с точки зрения вменяемого человека, но всяко лучше бездействия, когда на кону всё.

Шепард была недвижима. Пять секунд, десять, двадцать.

-Не заставляй меня пожалеть об этом, Рейвен.

-Я не хочу умереть, Коммандер. Я просто говорю как есть. Никакого фатализма, только реализм.

К моему удивлению, Шепард посмеялась.

-Эшли многому тебя научила. Была бы она здесь, сказала бы то же самое, не сомневаюсь. Приведи себя и своё снаряжение в максимально готовое состояние к прибытию на Ил. Это уже приказ.

***

Я наблюдал за тем, как распадался клуб голубоватой дымки и, плавно вырисовывая круги и завитушки, растекался по всей комнате, оканчивая свой путь в вентиляции. Затем я медленно сделал очередную затяжку.

Беседа с Шепард дала мне пищу для размышления. Мне показалось, что я наконец-то понял её, хоть и частично.

Жизнь на корабле, в большинстве своём, стихла. До Мю-ретранслятора оставался час пути, большинство членов экипажа спали. Это была последняя ночная смена перед тем, как произойдёт всё, что должно произойти.

Приготовления закончены.

Так как у меня не было умений работы в условиях нулевой гравитации, мне не нашлось места в ремонтных работах во время полёта. Ещё одно событие, выделяющее тривиальную простоту моей подготовки. Если я останусь в Альянсе, то мне придётся много нагонять чтобы соответствовать своему рангу.

Если останусь.

Наши перспективы были туманны. Может приказы Удины позже объявят неполномочными? Или может нам придётся предстать перед военным трибуналом, но дело замнут?

Моё выживание меня больше не заботило. Я пережил Вермайр, значит как-нибудь переживу и Ил, и Цитадель.

Я просто бежал от этих мыслей.

Так я оказался у верстака Эшли, держал оружие в приличном состоянии и заряжал его разными модификациями для зарядов, в зависимости от личных предпочтений членов команды Шепард. Бездумная работёнка — оружие в этой вселенной было модулярным — это значит, что главные компоненты легко снимаются и заменяются — спусковой механизм, дуло, пламегаситель… даже генератор массы и магнетические ускорители, среди прочего, могли быть заменены в качестве целого модуля.

Как бы то ни было, я желал чтобы Эшли была рядом чтобы помочь, поболтать и научить чему-нибудь. Слишком уж тихо на инженерной палубе. По крайней мере я знал, что она рано или поздно вернётся… только на эту ли Нормандию?

Раз уж почти всё наше вооружение было прямиком с завода, в основном я возился с Мэттоком. Шепард выдала мне новый, но взяв его в руки, я понял, что он какой-то… не такой.

Да, я банально мог бы модифицировать его до состояния старого Мэттока, но заменив стандартную рукоятку на косую, к которой уже привык, винтовка всё равно странно чувствовалась в руках. Я разобрал её на запчасти и починил своего любимчика.

Может быть у меня тяжёлый случай синдрома Джесси. Или я старею. В принципе, почти одно и то же.

Я уже вижу — я рассказываю Заиду историю своего Мэттока, а он бросает на меня скупой взгляд и говорит: «Дорасти ещё до меня, щенок».

Я усмехнулся с такой глупой мысли.

Прогресс.

В конце концов, сейчас я был у стены отсека космопехов.

Кто-то превосходно вычистил его, но, что странно, не осмелился прикоснуться ни к одной личной вещи, или крайне мастерски создал иллюзию статуса-кво. Я думал, что скарб космопехов отправят родственникам и близким во время пребывания на Цитадели, но… видимо отложили на потом.

Значит у меня ещё было незаконченное дело.

***

Пусть их вещи были убраны, было более чем очевидно, что недавно здесь жили люди. Стол, на котором мы часами играли в покер… такое ощущение, что все вот-вот с шумом вернутся и заведут ещё одну партию. Миллер поздоровается со мной, отпустит тупую шуточку в сторону Катса, а затем усядется и нальёт себе стаканчик крепкого.

Вроде бы я рад, что не знал их лучше, облегчая груз потерь, а вроде бы и жаль, что я не знал их лучше…

Сложно объяснить.

Наверное потому что суть кроется в подсознательном заблуждении. В моей глупейшей ошибке.

Я не осознавал, что они были живыми. Не персонажами, связанными игровой логикой и написанными сценариями, не скриптами, работающими по формуле «Ответить на фразу А фразой Б».

Можете закатить глаза и спросить, о чём я чёрт возьми думал и думал ли вообще. Разве не рисковал ли я собственной жизнью, ещё и попутно разрушая судьбы других в попытке спасти точно такого же персонажа?

Только один ответ: да. Снаружи я думал о них как о реальных людях, но глубоко внутри я не видел в них личностей.

Обособление от их общества только потакало такому образу мышления. Я чувствовал себя сознательным инородным объектом среди актёров, разыгрывающих пьесу. Deus Ex Machina, если это не слишком заносчиво.

И только время от времени, когда какой-нибудь актёр обращался ко мне, я чувствовал себя участником пьесы — и затем снова возвращался к роли третьей стороны.

Одна большая ошибка, осознанная только после того, как Шепард вбила в меня порцию здравого смысла.

Откладывая в сторону мои знания, я был таким же «актёром» как и они. Болезненное осознание.

Я пообещал себе не допустить такой оплошности в следующий раз. Не во второй части, независимо от того, как всё разыграется.

Осознание ранит, но, в определённом смысле, оно также освобождает.

***

Коробка, чёрно-зелёная. Содержимое было для меня тайной, да и не моё собачье дело что там внутри. Я обещал умирающему, что она дойдёт до нужных людей, обещания надо выполнять — всё просто.

Чтобы подойти к шкафчику Миллера пришлось основательно собраться с силами. Ещё больше чтобы открыть его и обыскать. Как ни странно, личные вещи были аккуратно разложены по полочкам. Черта прирождённого солдата.

Только одна полка представляла из себя хаос, сразу привлекая моё внимание. Я был обязан проверить.

Оказалось, что это была разбросанная повсюду колода карт.

Сначала я фыркнул. Конечно, бесславный картёжник всегда держит при себе колоду.

Потом я присмотрелся и потерял дар речи.

Полная покерная колода — 52 карты всех мастей, без джокеров, но без привычной стилизации.

Практически каждый набор карт — что ж, человеческий набор карт, даже вернее сказать европейский — обозначен картинками, ярко заметно по валетам, дамам и королям, но на колоде Миллера не было отпечатанных символов, кроме цифр по углам.

Каждая карта была… раскрашена вручную. В глубочайших деталях.

Я аккуратно и с неподдельным интересом просмотрел каждую карту в колоде. Все они были разрисованы с осторожностью, а точность узоров выдавала твёрдую руку мастера своего дела.

Стая крошечных голубей, кружащая около крылатого туза червей. Ухмыляющийся череп с короной на голове и монетой между зубов был за короля пик. Десять нежных роз с распустившимися бутонами и торчащими на стеблях шипами переплетались друг с другом, образуя непробиваемую десятку червей. Костяные руки держали восьмёрку пик, призрачные — восьмёрку треф. Дробовик, снайперская винтовка, пистолет и штурмовая винтовка обозначали по порядку единицу, двойку, тройку и четвёрку бубен. Пятёркой был нож. Солдат в полной обмундировке с британским флагом на наплечнике, стоящий лицом к могиле, был валетом червей. Сверху от него, в небе, был написал едва читаемый слоган: «Сгореть не страшась». [3]