— Хватит. Иди отсюда!

— Ругать будут!

— Никто не будет, слово императора! — и сыну кивнул, отодвигая ее от себя. Тот не особо церемонясь, выставил старуху за дверь.

— Убирать? — расстроено указала на лестницу перед собой.

— Да-да, здесь и убирай, — не глядя на нее, дверь захлопнул.

— Это что такое было? — Лорвейн, кивнул на дверь.

— А, — махнул рукой император, — служанка старая. Сама себя не помнит.

— Так прогони ее.

— Я ей вроде как обязан. Жену мою выходила, когда та хворь неизвестную подцепила.

— Тоже мне услуга, — хмыкнул один из серебряных, за что тут же взгляд убийственный от обоих сыновей императорских словил, — извините.

— Она слышала о чем мы говорили, — серьезно проговорил один из гостей серебряных.

— Она саму себя постоянно забывает, — отмахнулся Кейран.

— Уверены?

— Найда у нас уже лет тридцать. Безобидная старая дура, для которой главное в этой жизни — щетку свою не потерять.

Найда шла вперед, заметно прихрамывая, хаотично проводя щеткой то по стене, то по вазе попавшейся на пути, то по цветку. Все равно что, лишь бы тереть. Поднялась по лестнице крученой на самый верх, где голуби почтовые в башне жили. Она часто сюда приходила. Сидела, слушала их гомон, или стояла возле бойницы маленькой, глядя на облака, что плыли над Тродосом.

В карманах у нее всегда крошек полно было. В этот раз почерпнула горсть и на открытой ладони вперед протянула. Тут же несколько птиц, суматошно размахивая крыльями, к ней опустились. Привыкли, что ходит постоянно, подкармливает, доверчиво на руки салились, мягко прищипывая кожу, когда крошки клювами подхватывали.

Служитель башни, что за птицами ухаживал, да по приказу императора весточки рассылал, снисходительно относился к старухе, которая часами могла стоять, глядя на голубей суетливых. Пусть стоит. Не мешает и ладно.

Сегодня тоже отошел в сторону, едва заметив, как порог башни переступила, а потом и вовсе по делам своим ушел, оставив ее в горлом одиночестве.

Найда кормила птиц, приговаривая ласково, хваля их за красоту оперения, за хвосты пышные. И вскоре среди всего этого гомона голубиного услыхала трель звонкую.

Синичка на окне сидела, задорно голову наклоняя то в одну сторону, то в другую. Прыгнула два раза, ближе к краю подбираясь. Черные глаза бусинки блестели весело.

Найда, тряхнула рукой немощной, отгоняя голубей назойливых, и подошла к окошечку. Протянула ладонь с тремя крошками оставшимися. Синичка тут же запрыгнула, коготками острыми в палец вцепившись. Только крошки не стала брать, просто смотрела на женщину, словно ожидая чего-то.

Та осторожно погладила по грудке желтой, достала из-за манжета затертого, лоснящегося записку, ровным твердым почерком написанную, и приделала к колечку, что на лапке у птицы поблескивало.

— Лети, — шепнула, руку выше поднимая.

И синичка тотчас в окно шмыгнула. Пронеслась над городом бойко, задорно и скрылась вдали.

Найда выдохнула тихонько. Подхватила щетку, спутницу свою верную и пошла дальше дворец императорский прибирать.

А синица тем временем за пределы города выбралась, не привлекая к себе внимания. Никому и дела не было до пичуги мелкой, бестолковой.

Спустя несколько дней добралась до хижины среди лесов затерянной, опустилась на подоконник деревянный, устало крылья сложив, и клювиком острым в окно постучала. Один раз, второй третий: дробь заковыристую отбивая.

Внутри кряхтение послышалось, ворчание старческое. Потом лампа ночная тускло светить начала. В окне показался пожилой мужчина вида неопрятного. Посмотрел хмуро по сторонам и уже хотел, было бранью разразиться, да птичку увидел, сиротливо на окошке сидевшую.

Тут же распахнул створку, в ладонь бережно синицу взял и в дом забрал.

— Давно тебя не было. Совсем старика забыла? — с усмешкой приподнял ее к глазам ближе, пытаясь в тусклом свете рассмотреть, — поди, опять пустая.

Наощупь лапку ее нашел, и замер, когда нащупал бумагу свернутую.

— Не пустая. Надо же.

Открепил записочку, а птицу на стол посадил к блюду почти пустому, на котором остатки от ужина скудного лежали, а сам тем временем развернул и читать начал. И с каждой строчкой все больше хмурился. Потом и вовсе собрался и из дому ушел быстрым шагом, торопливым, понимая, что времени совсем не осталось.

Он не появлялся дома весь день, и Дэниэль не знала, что думать. Почему оттолкнул, ушел, и теперь явно избегает с ней встреч? Что она сделала не так? Неужели играл просто с ней? Не могло этого быть! Просто не могло!

Весь день, как в тумане. Стоя у Ильфида, не могла сконцентрироваться, все надеялась, что Вэллиан на площади появится. Санмэй ворчал на нее, ругался, потому что даже ладони в этот раз не хотели кобальтом покрываться. Не до Песни ей было! Все мысли только о нем. Но его не было, даже когда на Вар'шаану опустилась глубокая ночь, Вэлл так и не пришел домой.

На следующий день ждала его каждый миг, каждую секунду, шагами комнату меряя, руки заламывая от душевных терзаний. Только без толку.

Все равно ждала упрямо, спать не ложилась, сидя в комнате темной и глядя перед собой отсутствующим взглядом. Почему он отвернулся от нее? Из-за слов, что с губ сорвались неожиданно?

Когда времени уже было за полночь, услыхала шаги тихие. Выглянула в окно, шторы не отодвигая и увидела Вэлла, бредущего домой. Сердце зашлось от вида его. Хмурый, серьезный, ни следа не осталось от того мужчины, что на празднике с ней танцевал. Отпрянула в сторону, еле дыша от волнения.

Поговорить с ним надо! Обязательно! Прямо сейчас! Выяснить, почему отстранился, оставив ее одну, когда на все ради него готова была.

Дождалась, когда к себе поднялся и решительно к выходу направилась. Перед его дверью остановилась в нерешительности, пытаясь гул в груди унять безумный, а потом выдохнула резко и без стука внутрь вошла.

Вэллиан стоял у окна, сложив руки на груди, смотрел на звездное небо. Плечи широкие дрогнули, когда услыхал ее, но не обернулся, только вздохнул тяжело, невесело, чуть заметно головой покачав.

— Поговори со мной, — попросила тихо, прикрыв за собой дверь и прижимаясь к ней спиной, — что произошло?

Не готов он к этому разговору был, но отступать некуда. Развернулся, посмотрел сумрачно исподлобья, и глаза синие мерцали, словно камни драгоценные, а у нее оборвалось все внутри от предчувствий нехороших, больно в груди стало, жгло, давило.

— Вэлл, — прошептала она, подходя ближе. Облизав пересохшие губы посмотрела на него, чувствуя как сердце в груди рассыпается, — я не нравлюсь тебе?

— Нет! Что ты! — хрипло выдохнул. Не в силах сдержаться, руку поднял и провел большим пальцем по пухлой нижней губе, искусанной от волнения, — ты прекрасна.

— Почему ты тогда ушел? — все внутри сжималось от непонятной тревоги.

Чувствовала, что на краю обрыва стоит, и вот-вот вниз сорвется.

Он смотрел на нее горько, скользил взглядом по лицу. И в этом взгляде ей приговор мерещился.

— Вэлл, пожалуйста. Скажи мне, — жалкий шепот, только на него сил хватило.

— Я ушел, потому что мне нечего тебе дать. — Наконец произнес кобальтовый. И каждое слово через силу давалось. — Зимой. Когда настанет самая длинная ночь в году. Я женюсь на Динерре. Этот брак давно предопределен. Таков закон. Владыка кобальтовых всегда берет в жены ту, что может обращаться. Чтобы наследники были истинными драконами.

Словно углей раскаленных за шиворот высыпали. Вскинула на него взгляд растерянный, надеясь, что это шутка нехорошая, но Вэллиан без единой эмоции смотрел в ответ. Лишь поджал губы в жесткой усмешке.

— Все, что я могу тебе предложить — это роль содержанки. Любовницы, к которой буду приходить по вечерам, если выпадет свободное время. Согласишься на это?