Это только говорят, мол, голова пройдет – и все остальное тоже пролезет. Твердая кора до крови царапала плечи, но дальше не пускала. Перед глазами колыхался густой туман.

– Ничего не получается! – крикнула Тайка в пустоту.

Ей показалось, что кто-то ответил, но голос был таким далеким, что слов не разберешь.

Зато туман немного рассеялся.

Сквозь распахнутые настежь резные врата Тайка разглядела дорогу, вымощенную перламутровыми камешками, и белоснежные стволы деревьев с хрустальными листьями, в которых сверкали лучи солнца. На ветвях среди золотых яблок пели незнакомые птицы, листва мелодично звенела от легкого ветерка, в воздухе сладко пахло сказочными цветами. Вдалеке на холме виднелся белокаменный дворец с зеркальной черепицей, на башенках развевались алые флаги…

Порыв ветра ударил в грудь. Миг – и все померкло.

Очнулась Тайка на земле под вязом, сжимая в руке душистое золотое яблоко. Красивое: ни бочка, ни червоточины.

За прошедшие годы оно не сгнило, не высохло и до сих пор хранилось у Таисии Семеновны в серванте. Твердое: зубы обломаешь. Зато пахло совсем как настоящее.

– И вы никогда больше не виделись?

– Виделись, внученька. Во снах.

– Ну-у, это не считается… – разочарованно протянула Тайка-младшая, качаясь на табурете.

Бабушка рассмеялась звонко-звонко, совсем как молодая.

– Еще как считается! Это ведь он научил меня всему, за что ведьмой прозвали. Как защититься от злых чар, как уважить добрую нечисть и отвадить злую, какие травы от хвори помогают, как зазвать в гости дождь… А я рассказывала ему про наши обычаи. Поэтому в Дивнозёрье люди с дивьим народом могут бок о бок жить. Мы их уважаем, а они – нас.

– Вот это да! – Тайка придвинулась ближе вместе с табуретом; глаза ее сияли. – А почему он сам больше не приходит? Другие-то вон каждый день шастают.

– Нельзя ему, – бабушка вздохнула. – Он теперь царь дивьего народа, привязан к своей земле крепко-накрепко. Такова его доля…

– А меня научишь колдовству?

Тайка никогда не просила об этом и теперь затаила дух, ожидая ответа. Ей с детства хотелось быть ведьмой, как бабушка. Конечно, она не раз помогала собирать и толочь травы, ходила разбрасывать соль у околицы, оставляла дары духам лесным и водным, каждый год зазывала песнями весенние ветра, а однажды даже помогла домовому Никифору, застрявшему в погребе между двумя кадушками. Но это было все не то…

– Какому колдовству? Ты все уже знаешь. А чего не знаешь, то сердце подскажет: в тебе ведь тоже дивья кровь, – бабушка шаркающими шагами подошла к серванту и достала золотое яблоко. – А мне пора… Это они сюда запросто ходить могут, а чтобы мы к ним – раз в полвека дверца открывается. Если не сегодня, то никогда.

Тайка вскочила, уронив табурет, бросилась к бабушке, обняла ее крепко-крепко.

– Ты что удумала, ба? Не пущу! Мамке с папкой до меня дела нет, теперь еще и ты бросаешь?

– Дед Федор за тобой присмотрит. И Пушок.

Невесть откуда взявшийся коловерша спланировал Тайке на плечо, крепко вцепился в ткань платья совиными лапами и курлыкнул.

– А как же Дивнозёрье? Тут без тебя такое начнется!

– Оно твое, – бабушка с хрустом надкусила золотое яблоко. – Теперь ты ведьма, как и хотела. Храни и защищай.

Тайка сглотнула и заревела в голос, размазывая по лицу слезы. Казалось бы, радоваться надо: сбылась заветная мечта, – но на душе было горько.

А коловерша щекотал усами ее щеку, и от этого клонило в сон…

Наутро Тайка проснулась от топота и вздохов домового. Похоже, тот намекал, что в мисочке закончилось молоко.

– Ба! Никифор кушать хочет!

Никто не отозвался.

Тайка спустила ноги на пол и поежилась от утреннего холода. И тут ее взгляд упал на старый медный пятак, лежащий на прикроватной тумбочке…

Монета оказалась неожиданно теплой. И с дырочкой – будто бы ее носили на шнурке.

– Ба?! – позвала она уже настойчивее.

Опять тишина. Может, в курятник пошла?

Бабушки не оказалось нигде. Хуже всего, что свои же, деревенские, вообще о ней не помнили. Будто и не было никакой Таисии Семеновны…

Когда пришел дед Федор, Тайка третий час мыла уже чистую посуду и ревела.

– Ты эта… расспросы-то прекращай, – старик отставил в сторону свою палочку и шагнул в сени. – Только нам с тобой о Таисье помнить дозволено. Видать, такова была ее воля. Я и пацана этого остроухого помню. Как картошку вместе лопали да под гитару пели…

Тайка шмыгнула носом:

– Деда, но мне шестнадцать всего. А я теперь вроде как за все тут в ответе. Что будем делать, если мамка меня в город заберет?

– Не боись, не заберет, – старик потрепал ее по макушке. – Дивнозёрье тебя не отпустит, так и знай.

Он, кряхтя, опустился на завалинку и достал трубку.

– Приходила ко мне бабка-то твоя, – признался он. – Попрощаться. Счастливая, глаза горят… Еще вчера под семьдесят ей было, а тут гляжу – снова девица. Будто молодильное яблочко слопала: похорошела, расцвела. Всю жизнь ведь прождала своего дивьего кавалера. И, вишь, дождалась. А мы дураки были. Смеялись над ней. Дразнили дивьей невестой. Ведьмой-то ее уже после прозвали…

– Теперь и меня будут дразнить… – Тайка поежилась. – Ну и пусть! Переживу.

– А не проклянешь обидчиков? – Дед Федор усмехнулся в усы, выдыхая дым.

Тайка замотала головой:

– Не-а. Люди же не со зла. Просто страшно им… Деда, а у тебя веревочки тоненькой не найдется?

– У меня в хозяйстве все найдется, – старик покопался в кармане и достал тонкий шнурок. – Держи вот.

Прищурившись, он одобрительно крякнул, когда Тайка повесила на шею пятак – бабкино наследство.

– Вижу, в хороших руках Семеновна Дивнозёрье оставила, – не выпуская из зубов трубки, старик потянулся за палкой. – Ну, бывай. Ежели чего, зови, подсоблю, чем сумею. И эта… про упыря не забудь. Ух, и достал, гад!

Тайка проводила деда до калитки. Тот, выйдя, огляделся и, думая, что его никто не видит, трижды сплюнул через левое плечо.

Впору было снова разреветься от обиды (вот уж от кого не ожидала!), но тут из-под крыльца вылез домовой Никифор в праздничной косоворотке. Он отряхнул колени, поправил картуз, подбоченился и густым басом пророкотал:

– Не кручинься, хозяюшка. Идем-ка лучше к столу. Я тебя с нашими познакомлю. Нынче все пришли, все.

Маленькой ведьмой Тайку окрестил дед Федор, а прочие вмиг подхватили. Ну а какая же еще: мелкая, чернявая, глаза как вишни. Ей зимой всего-то шестнадцать стукнуло. Вот бабка Таисья – то старшая ведьма была. Но бабушка еще в начале весны ушла в дивье царство, оставив все хозяйство на Тайку. А хозяйства того было немало: почитай, все Дивнозёрье.

Так уж вышло, что в этих заповедных местах волшебный народец то и дело совал свой нос в людские дела. Встретить лешего, русалку или кикимору было здесь в порядке вещей. И даже в качестве охраны Тайка держала не цепного пса, а чуткого коловершу по имени Пушок. Тело и морда у него были кошачьими, а лапы, крылья и хвост – совиными. Красивый – весь в цветах осенних листьев. Но очень наглый.

Тайка единственная в деревне могла видеть гостей из иномирья, даже когда те прятались от людских глаз. А всему виной дивья кровь – только тс-с, никому! Это секрет!

От бабки она знала, как отвести беду и приманить удачу, как напугать или вовсе отвадить нечисть – потому-то ведьмой и величали. Маленькой.

Вообще, Тайке везло: минул месяц, как ушла бабка Таисья, а ничего серьезного в деревне пока не случилось. Только леший (еще молодой да глупый) вместо того, чтобы пугать туристов, накушался с ними самогону и спьяну уронил на дорогу аж четыре сосны. Да у деда Федора в погребе опять откопался упырь, но, почуяв крепкий чесночный дух (Тайка загодя позаботилась), закатил глаза, истерично пожаловался на головную боль и закопался обратно. В общем, с мелочами юная ведьма справлялась.