– Это же змеи. Они не любят шум, запах чеснока и собачьей шерсти.

– Так просто? Чеснок у нас на участке растет. Шерсть можно у Аленки выпросить: она своего Снежка каждый день вычесывает. А вот шум… Это что же, надо будет орать и ногами топать?

Коловерша округлил желтые глаза:

– Тая, это неизящно. Твоя бабушка, к примеру, включала перелистникам «Металлику»!

Весь следующий день Тайка мастерила для Маришки оберег, вот только та его не взяла:

– Фу, убери. Воняет!

– Оно и должно вонять, это для…

– У меня аллергия на чеснок, – Маришка вырвала пахучий мешочек из Тайкиных рук и зашвырнула в кусты. – И выруби эту ужасную музыку.

– Но так нельзя!

Тайка, охая, втянула руки в рукава и полезла в высокую крапиву. Кусачие стебли жалили даже сквозь рубашку, на плечах вздулись красные полосы. Когда же Тайка вылезла из кустов, сжимая в кулаке свой оберег, Маришки уже и след простыл.

На опустевшей лавочке хрипела Тайкина колонка: кажется, в ней садились батарейки. А на том конце улицы две едва различимые фигуры уходили вдаль, и дурное предчувствие вновь нахлынуло душной волной. Тайка бросилась за ними, но, увы, не догнала.

А сразу после заката к ней приковылял дед Федор – раскрасневшийся, с трясущимися руками и бородой:

– Беда у нас, Таюша. Маришка моя вернулась с гулянки и слова сказать не может. Лишь мычит и плачет. Околдовали ее, не иначе.

Тайка, вздохнув, накинула на плечи вязаную кофту и пошла разбираться.

Старик не соврал: Маришка в самом деле мычала, размазывая тушь по щекам. Вся комната пропахла валерьянкой.

– Это Мир сделал? – Тайка тряхнула ее за плечи, и Маришка закивала.

– Где мне его найти?

Дед Федор сунул внучке в руки бумагу и карандаш. Та ухватилась за него, словно утопающий за соломинку, но буквы плясали, не желая складываться в слова. Грифель, хрустнув, сломался.

И тут Тайку осенило:

– Не можешь писать – рисуй!

Маришка хлюпнула носом и, закусив губу, взяла другой карандаш. Она нарисовала знакомое Тайке дерево – старый вяз с дуплом-расселиной: один из известных ходов в дивье царство. Ну хоть не змея, и на том спасибо!

Тайка неслась к дереву, едва не теряя по пути босоножки. Кофта сползла с плеч, волосы растрепались. Оберег с чесноком и собачьей шерстью чуть не выскользнул из вспотевшей ладони. Только бы успеть, пока перелистник не рассыпался искрами.

Она бежала по полю, спотыкаясь на кочках, колоски хлестали по ногам. Дерево было уже близко, и дупло слабо светилось в ночи. Там точно кто-то был.

– Мир?! – закричала Тайка что было мочи. – А ну стой, подлец ты этакий!

Кусты зашевелились, и навстречу ей вышел белоснежный крылатый пес. Ух, и здоровенный! Оскалившись, он зарычал на Тайку, и та присела, цепенея. Нужно было бежать прочь, но ноги не слушались.

Симаргл подошел ближе и ткнулся носом в ладонь с оберегом. Почуял, видать, запах своего щенка… может, теперь не сожрет?

– Меня звала?

Из темноты показался тот самый парень из дивьих, которого Тайка встретила в купальскую ночь на папоротниковой поляне. К его ноге жалась вторая собака – обычная овчарка.

– Это ты, что ли, Мир? – Она рассмеялась, стараясь не показать страха.

– Вообще-то Яромир, – он отозвал симаргла щелчком пальцев. – Чего хочешь, ведьма?

Тайка, зажмурившись, выпалила:

– А ну быстро вернул то, что взял!

– И не подумаю. Певунья отдала голос по доброй воле. Я спросил, она сказала «да», все по-честному, – его глаза сверкнули зеленью.

Ох, совсем не о такой встрече с дивьим мальчиком мечтала Тайка. Этот был какой-то неправильный. Вредный. Но выбирать не приходилось.

Нагнувшись, она подобрала в траве белое перо из крыла симаргла.

– Будешь перечить – закрою тебе путь в Дивнозёрье навек. Уж это в моих силах – бабка научила. Куда хозяин, туда и пес, так ведь у вас говорят?

И ведь подействовало. Яромир, нахмурившись, сжал кулаки.

– А ты не так проста, как кажется… давай сговоримся подобру? – Он протянул раскрытую ладонь с россыпью зеленых камней. – Твоя певунья сможет продать эти изумруды и безбедно жить до самой старости.

– Нет! – Тайка мотнула головой.

– Упрямица! – Яромир спрятал самоцветы в карман. – Хочешь, покажу тебе дивье царство, чтобы ты от меня отстала?

Вышла луна, и Тайке наконец-то удалось рассмотреть его получше: широкоплечий, остроухий, волосы длинные, светлые, перехвачены на лбу плетеным ремешком. Он был одет в вышитую рубаху цвета молодой травы, из-под которой виднелся алый подол. Рукава перевиты кожаными обмотками, на поясе меч. Значит, дивий воин. Стало еще страшнее: такой убьет – недорого возьмет. Сердце забилось часто, как у птички.

– Покажешь, как же… В дупло заглянуть я и сама могу, а дальше все равно ходу нет.

– И в кого ты такая смышленая?

– В бабку Таисью, в кого ж еще!

Услышав эти слова, Яромир побледнел.

– Погоди… ты, что ли, внучка царицы Таисьи? – Он ткнул пальцем в медный пятак, висящий у нее на шее на шнурочке.

Тайка разинула рот.

Нет, она и прежде догадывалась, что помолодевшая в одну ночь бабушка не просто так отправилась в дивье царство погостить к старому приятелю. Но одно дело догадываться, и совсем другое – знать наверняка.

– То-то я чую дивью кровь… – Яромир поклонился и отступил на шаг, поближе к вязовому дуплу.

– Э, нет, так не пойдет! – Тайка ухватила его за рукав. – Если бабушка вышла за вашего царя, то он мой дедушка. Стало быть, я дивья царевна. И приказываю тебе отдать Маришке ее голос!

– Да подавись, – огрызнулся Яромир и, вложив ей в руку теплый кусочек янтаря, вырвался из цепких пальцев. – Ничего ты не понимаешь, дивья царевна!

Развернувшись, он шагнул во тьму и исчез в расселине дерева. Следом за ним прыгнули и собаки. А Тайка еще долго глядела им вслед…

Домой она заявилась под утро. На крыльце клевал носом домовой Никифор с надкушенным яблоком в руке. На его плече крепко спал Пушок.

Тайка стала было оправдываться, но Никифор ее остановил:

– Не нужно. Главное, что ты в добром здравии, хозяйка. Кстати, пока тебя тут не было, Майя заходила.

– Ой, я совсем забыла, – Тайка всплеснула руками. – Как неудобно.

– Весточку тебе оставила, – Никифор огладил пышную бороду. – Мол, нашлась нужная поляна. А вот что там растет – тебе самой лучше увидеть. Словами это не передать.

Вернуть кусочек янтаря, а вместе с ним и Маришкин голос, удалось только утром. Первым делом та, как ни странно, извинилась:

– Прости, я больше никогда не буду над тобой смеяться.

– Ну что, теперь веришь в чудеса? – Тайка улыбнулась.

– Да… а еще я поняла, что чудеса чудесам рознь, – Маришка оглянулась на деда и зашептала: – Слушай, я там в подвале, кажется, напортачила. Зашла за огурчиками, вижу – чеснок на полу валяется. Ну и подмела: ты ж помнишь, у меня аллергия. И вдруг какая-то тень заметалась под ногами и прыгнула в окно. Это очень плохо?

Тайка ахнула: никак упырь сбежал! Теперь же его ловить придется!

– Н-нет, все в порядке. – Уж лучше Маришке было не знать, что она натворила.

А та уже думала совсем о другом:

– Не знаешь, Мир еще придет?

Тайка пожала плечами, задумчиво вертя в руках перо симаргла. Может, запечатать ему вход, и делу конец? Нечего тут шляться.

– Ты передай, что я его простила, – Маришка покраснела.

М-да, а немоту оказалось вылечить проще, чем влюбленность…

Впрочем, в одном Тайка была с ней согласна: такого хоть раз увидишь – век не забудешь, это точно.

С тех пор, как Тайка стала ведьмой-хранительницей, дни будто бы летели: оглянуться не успела, а уже половина лета позади. Порой ей так не хватало бабушкиного мудрого совета – особенно сейчас, когда вместо томного июльского затишья жизнь в Дивнозёрье бурлила, как молоко в кастрюльке: того и гляди, упустишь.