Лесник выдохнул дым и в очередной раз потянулся за бутылкой.
- Ну и... я ему со страху: сам, говорю, пшёл! Щас, говорю, дробину в задницу словишь - быстро умотаешь с моего лесу! А он мне, знаешь, что? - мужик опрокинул рюмку, на сей раз даже не поморщившись. - Это мой, говорит, лес! И таким матом меня покрыл, Чона! Я половины не понял! И шипит, и рычит, а ветками ещё затрещал - я думал, там и кончусь.
Шоно не удержался и коротко рассмеялся. Очень уж живая вышла картинка.
- А ты чё?
- А чего я? - лесник развёл руками, наконец обнаружив в движениях некоторое опьянение. - Я стрекача оттуда. А ты бы чего сделал?
Шаман почесал затылок, окинув взглядом пыльную сторожку.
- Не знаю.
Лесник приподнял брови, одновременно опустив уголки губ, будто говоря "вот и я не знаю". Курево и крепкий алкоголь сделали своё: мандраж прошёл окончательно, и лесник начал постепенно погружаться в мягкое осоловение.
- Ладно. - Шоно лениво поднялся из-за стола, попутно с неудовольствием вспоминая, какой низкий в сторожке потолок. - Посмотрю схожу завтра на ваш истеричный пень. На карте мне место означь, пока не уснул.
- Пасиб, Чона, - пробормотал лесник - и в который уже раз опрокинул стопку. Крякнул. Понюхал рукав. Положил в рот ломтик мяса. - Родина не забудет.
Лес бормотал.
Не шептал, не пел, не скрипел и рычал - бормотал. Тяжко вздыхая, изредка глухо треща ветками - слишком старый, слишком дремучий, чтобы притворяться безопасным.
Наверное, только близкий к духам человек способен ощущать лес как один огромный организм. Древнего седого старика, заросшего мхом и засыпанного иголками, из-под которых выступают неправдоподобно огромные корни. Там, где родился Шоно, Тайга никогда не была неприветливой. Не настолько, как здесь.
Лес бормотал не первый месяц. Будто колоссальных размеров декорация к фильму ужасов, старик ворчал и бухтел не переставая.
Шоно потрогал шершавый бок ближайшей сосны. Ствол тёплый, но прикасаться к нему дольше необходимого не хотелось. От дерева веяло чем-то отвратительным, вызывающим противный мелкий озноб по локтям.
Шаман уже забрался на полдюжины вёрст вглубь чащи - здесь, далеко от хоженых троп тонким и слабым деревьям места не нашлось. Косматые лапы закрывали почти всё небо, у бурых узловатых корней, покрытых мшистым ковром и хвоёй, царил застарелый полумрак. Сырой холодный воздух ещё пах грибами и какой-то ягодой, но чем дальше в бор забирался шаман, тем больше над всеми прочими запахами преобладал хвойный.
Прекрасный осенний денёчек.
Вторая старуха-сосна у тропы тоже не была ему рада. Как и следующая, и следующая... Деревья все как одно излучали недовольство, кто - холодное, а кто - острое, почти яростное. Были бы собаками - наверное, покусали бы.
Если верить нестройным описаниям лесника, большая часть пути уже пройдена. Скоро должна начаться запущенная просека. Бор в военные годы активно вырубали - на доски, на дрова, да и просто ради расчистки места. Со временем посреди непроходимой чащи образовалась обширная проплешина. Однако позже, годов с пятидесятых, просеку забросили. Шрам на теле леса за десятилетия зарубцевался, и следы человеческого пребывания окончательно растворились во времени.
Слева заскрипело. Странный звук. Хруст старой размокшей древесины, больше похожий на рык. Только деревья ведь не рычат... Оглянувшись через плечо, Шоно рефлекторно потрогал кобуру на поясе. Брать с собой ружьё он отказался: слишком громоздкое, но идти в чащобу совсем без оружия было глупо.
Скрип повторился. И почти сразу перешёл в затихающий шелест. Лес тяжело вздохнул.
То ли мнительность проснулась, то ли недовольство леса дало по нервам...
Что тропинка наконец вышла на старую просеку, Шоно понял, когда случайно наткнулся на тонкую ель. Вряд ли больше метров трёх в длину, хилую, отчаянно тянущуюся к солнцу. Пространство стало светлее и просторнее, появились молодые деревья, но даже они зло щерились иголками. Явно брали пример с престарелых соседок. Птицы пели где-то очень высоко, почти неслышно. Здесь же, у земли отвратительную гнетущую тишину нарушал только ветер. Ни шороха белок, ни писка комаров...
Шоно недовольно покачал головой:
- Да что ж тебя так напугало-то, старичок?
- Эт-то тебе боятьс-ся надо, - прохрипело сзади.
Шаман замер. Кожа на руках покрылась гусиной кожей, он едва сдержал порыв ругнуться. Ругань духи не любят. Эту нехитрую истину его наполовину русская душа усвоила ещё в раннем детстве. По необъяснимым причинам мат, в особенности русский - одно из сильнейших средств для изгнания нечисти. Возможно, поэтому его родня по другой линии, жившая в тесной связи с духами многие столетия, считала брань едва ли не грехом.
Пальцы сами собой накрыли рукоять пистолета. Пули духу ничего не сделают - естественно он знал. Но рефлекс - увы, рефлекс. Стараясь не делать резких движений, Шоно медленно оглянулся.
Никого.
Ничто не шевелилось в траве, не шелестело в ветвях, не подавало ни единого признака жизни. От унылой серо-бурой чащи всё ещё исходило ощущение угрюмой враждебности, но драться ёлки пока не лезли.
- Бояться - чего? - осторожно уточнил шаман.
Другой, шаря глазами по рядам деревьев и разговаривая с пустотой, наверняка ощущал бы себя идиотом. Шоно идиотом себя не считал. Он не сомневался в том, что слышал.
- Пшёл вон! - вдруг рыкнуло в ответ.
Шаман от неожиданности втянул голову в плечи. Источник рыка должен был быть совсем рядом - буквально в нескольких шагах! Но где именно, он не знал. Не куст же, в самом деле, на него рычит.
