По дороге мне стало стыдно, что я подставила заведующую, и я решила позвонить ей из дома и извиниться.

– Ты что, детка, впервые с этим столкнулась?.. Ха! Да я живу всю жизнь с этим. Не переживай. Я открыла ей кабинет и сказала: «У нас есть еще казахский и литовский врач. И я – еврейка, – выбирайте. Русских врачей сегодня еще не завезли».

Скорее всего, заведующая и приняла скандалистку, так как больше я эту пациентку не видела.

Тем не менее в целом наши художники были людьми благодарными и время от времени одаривали медицинский персонал то залежалой шоколадкой, то акварелью в собственном исполнении, то книжкой о себе, любимом.

Но медсестре из терапевтического отделения повезло больше всех. Катя была стройной женщиной с длинной копной рыжеватых волос и легким безумием в глазах. Очередной воздыхатель – из большого числа желающих написать ее в стиле ню – подарил ей некое изделие китайской текстильной промышленности, которое напоминало гипюровые колготки, но надевалось на все тело (что-то вроде боди-комбинезона). Свободной от всего этого великолепия оставалась лишь голова и та часть, которой интересовался даритель. Там ткань немного расходилась и вновь соединялась на уровне копчика.

Недолго думая, Катя скинула с себя всю одежду, включая трусы, надела гипюровое изделие, а сверху белый халат и пошла по кабинетам, демонстрируя щедрость своего поклонника. Особенно ее впечатляло, как изящно расходятся швы у того места, которым она собиралась отблагодарить поклонника за столь роскошный подарок…

Жизнь в поликлинике била ключом до того момента, когда в здание ворвался ОМОН в полной амуниции и закрыл ее за долги. Оказалось, что Браз Великолепный был обыкновенным ворюгой. Мало того, что он присваивал все деньги за аренду, так еще ухитрился годами не платить за электричество и другие коммунальные услуги.

Итак, я неожиданно для себя лишилась работы. Как раз тогда, когда казалось, что в жизни наступила некоторая стабильность. Все документы остались в поликлинике, здание которой было опечатано, сотрудники бросились врассыпную – никто ничего не понимал.

В частную клинику, расположенную в районе Юго-Западной, меня взяли на работу с испытательным сроком. За это время я должна была добыть свою трудовую книжку, затерявшуюся в недрах опечатанной поликлиники.

На работу приходилось ехать минут 45 на метро, а потом полчаса идти пешком. Осенью, когда я попала туда, это было даже приятно, но зимой, в метель, после целого дня напряженного труда, возвращаться домой уже не было сил.

А ведь нужно было еще успеть забежать в детский сад за сыном, который теперь находился тоже не близко, потому что с сентября его перевели в старшую группу в другом здании. Однажды пришлось задержаться с пациентом, и я пришла в сад, когда всех детей уже разобрали и мой ребенок сидел один с воспитательницей. Хотя официально рабочий день еще не закончился, она устроила мне выволочку и объявила, что в следующий раз, если я опоздаю, она вызовет милицию и отдаст мальчика им.

Эх, мне бы тогда сегодняшние мозги! С высоты своего возраста я теперь понимаю, как хамски и жестоко обращались с моим сыном в том саду. До сих пор вспоминаю эту воспитательницу – Людмилу Петровну, которая довела ребенка до нервного срыва. Пусть ей икается всю жизнь!

Но тогда я могла только рыдать, как дурочка. От безысходности. Потому что отказаться от сада мы не имели возможности.

И здесь мне тоже вспоминается врач детского сада, пожилая еврейка, благодаря поддержке которой я не свихнулась. Как тактично она разруливала конфликтные ситуации, не подставляя сотрудников сада и успокаивая меня надеждой на то, что в трудностях закаляется характер человека! А ведь она в ту пору потеряла 35-летнего сына… Ее, скорее всего, уже нет в живых – она уже тогда была женщиной весьма почтенного возраста. Пусть это воспоминание станет благодарностью ей за то, что она тогда сделала для нас…

Но я забежала вперед и не рассказала, как раздобыла свою трудовую книжку.

К тому времени Браз благоразумно скончался от инфаркта, что избавило его от суда и следствия. После того как я, обзвонив всех сотрудников поликлиники, вышла на заместителя главврача, та сообщила, что моя трудовая находится у вдовы Браза и дала ее номер телефона.

Я, обрадованная скорым разрешением проблемы, позвонила ей, представилась и попросила отдать мои документы. Достойная своего мужа вдова без зазрения совести назвала сумму, за которую она вернет мне мою же трудовую книжку. То бишь, продаст. Я решила, что обойдусь без нее и отказалась.

Но приближался конец моего испытательного срока в клинике, и муж решил все-таки выкупить мои документы. Прижимая купюры к груди, вдова клятвенно обещала, что на эти деньги осыплет могилу мужа цветами. Что, как вы понимаете, не утешило меня в ситуации финансового цейтнота, в котором мы тогда находились…

– Доброе утро, Наира Григорьевна! Это Борис Яковлевич, ваш сосед! Поздравляю вас с Новым годом! Желаю вам всего наилучшего!

На часах восемь утра, на календаре – 1 января.

31 декабря я отработала полную смену и еле улизнула с новогоднего застолья в клинике, чтобы успеть хоть что-то сделать дома. Гости ушли около трех ночи…

– Спасибо, Борис Яковлевич… Я вас тоже поздравляю. Всего вам наилучшего, – бормочу я в трубку и бреду досыпать.

Через некоторое время – снова телефонный звонок. Разлепляю глаза и вижу на часах 10:00.

Еще более бодрым голосом:

– Доброе УТРО, Наира ГРИГОРЬЕВНА! Поздравляю ВАС с Новым ГОДОМ! Всего вам НАИЛУЧШЕГО!

Через два часа в трубке слышится еще более воодушевленное сообщение:

– ДОБРОЕ УТРО, НАИРА ГРИГОРЬЕВНА! Я ПОЗДРАВЛЯЮ ВАС С НОВЫМ ГОДОМ!

И так раз пять еще в течение дня.

(Точно так же Борис Яковлевич будет поздравлять меня и с 8 Марта, и с 9 Мая, и со всеми другими праздниками. Непременно с раннего утра, с семикратным повторением –закрепляя материал для особо тупых соседей. Милый старик!)

Однако звонки соседа возвращают меня к реальности. У ребенка каникулы в саду, а я не смогу не выйти на работу – это вам не поликлиника Худфонда. Перебираю варианты: сказаться больной, например. Нет, шито белыми нитками. А если «ребенок заболел»? Не годится. Во-первых, я суеверна и никогда не скажу про своего сына, что он заболел, когда он – тьфу-тьфу! – здоров. Во-вторых, руководству частной клиники глубоко безразличен твой ребенок. Если ты стоишь в графике, то только апокалипсис считается уважительной причиной.

И тут мне в голову приходит милая старушка Анна Васильевна, которая работала у нас в Худфонде санитаркой. У меня с ней были отличные отношения. Только я поздравляла ее с праздниками и, вопреки субординации, относилась к ней просто как к пожилому человеку, а не как к уборщице.

Анна Васильевна обрадовалась, услышав мой голос в телефоне, и с радостью согласилась «посидеть с милым мальчиком». Так у меня появилась няня на подхвате, которая покорно играла все второстепенные роли в постановках моего сына. В главных ролях, разумеется, всегда был он. Мне пришлось сшить ему плащ из старой юбки и купить меч со щитом. Роль коня неизменно принадлежала швабре.

Единственным недостатком Анны Васильевны было то, что она так и не научилась гладить утюгом с паром. Хотя я ее не просила брать на себя домашние заботы, но сидеть без дела после очередного спектакля ей было скучно. Чтобы увлажнить сухие вещи, она неизменно набирала полный рот воды и брызгала ею на рубашки моего мужа…

Жизнь опять стала более или менее налаживаться. Но впереди было еще немало сюрпризов и забот. И даже приключений…

Через год мы переехали с Нижней Масловки.

Художница С. Н., когда мы решили выехать из ее квартиры (в связи с грядущим пополнением в семье и необходимостью расширить жизненное пространство), умоляла нас остаться. Даже бесплатно.

Все-таки мы с ней здорово подружились к тому времени.