Он так давно мечтал об этом, что кое-чего не учел.

Что при виде ее он опять, как много лет назад, потеряет дар речи. Что не сможет даже приблизиться к ней, чтобы взять ее шубу в гардеробе. Что всю свою неуверенность выльет на незадачливого менеджера ресторана, тут же поняв, что поставил спутницу в неудобное положение. Что не сможет за столом сказать те слова, которые отрепетировал до встречи. И это он, у которого было столько женщин: молодых, прекрасных, разных!..

Он понял, что все рухнуло, в момент, когда она стала задыхаться в его присутствии. Все остальное уже было грустным эпилогом долгожданного вечера.

Знал, что назавтра не найдет ее страницы в «Одноклассниках». И что он больше не найдет в себе сил снова создать мир, в котором ей захочется находиться…

ПУТЕШЕСТВИЕ

Она была и оставалась маленькой девочкой. Волосы, собранные пучком на голове, и узкие брючки контрастировали с сероватой, рано постаревшей кожей. Солидная специальность, женатый сын, и даже внуки не поколебали ее уверенности в том, что она по-прежнему девочка, и всё впереди.

Но что было впереди, она никак не могла сформулировать даже для себя.

Каждое утро, собираясь на работу, она по-прежнему собирала теперь уже седоватый «девичий» пучок, подводила стрелками глаза и слегка потяжелевшей, но такой же беспечной походкой направлялась на работу, где начинала свою карьеру и дослужилась до небольшой руководящей должности.

При этом даже от подчиненных она требовала называть ее по имени и на «ты». Молодежь поначалу стеснялась, но потом привыкала. Ребячливость никак не мешала ей прекрасно выполнять свою работу, а также быть заботливой женой и мамой. Внуков она воспринимала как побочный результат жизни – с небольшим недоумением: как же так, я – и бабушка?..

Старость нагрянула внезапно. Друг за другом, с разницей в несколько месяцев, умерли престарелые родители. И единственная избалованная дочка вдруг осознала, что никакая она не девочка, а самая что ни на есть бабушка, и осталась теперь на «передней линии».

И пучок закрутился раковиной. И походка стала не задорной, а шаркающей. И вдруг оказалось, что очки, которые она отвергала с негодованием многие годы, стали необходимы. А панибратство молодых стало раздражать и вызывать недовольное брюзжание.

Контраст был настолько разительным, что знакомые не успели привыкнуть к переменам, произошедшим в ее характере… Жалость быстро сменилась усталостью от вечных придирок, а на работе стали поговаривать о ее выходе на пенсию.

Она и сама хотела покоя. Надоели даже стены учреждения, знакомые с молодости. Но что делать, если не ходить на работу?.. Сын вырос, у него своя семья, муж живет собственной незаметной жизнью (чаще на даче, которую она недолюбливает). Отношения с внуками ограничиваются подарками ко дню рождения и их вежливой благодарностью.

Она принялась интриговать и бороться за свое место. Некогда добродушная бессребреница, стала искать влиятельные знакомства, дабы остаться на месте.

И добилась своего. Осталась. Вечно недовольной, брюзжащей и интригующей старухой. Которую некогда любили за веселый нрав и бескорыстие, а сейчас начали презирать за высокомерие, интриги и придирчивость.

Ровесники уходили на пенсию, а она сидела и сидела в своем невысоком кресле мелкой начальницы, «гнобя» молодых. Работу свою, впрочем, по-прежнему выполняла безупречно. И часто не только свою, а еще и чужую, за которую она в общем-то по делу и критиковала. Но кого это интересовало? Грымза и есть грымза…

За последние двадцать лет ни разу не прогуляла и даже по болезни не отсутствовала. Всегда на месте и всегда раньше всех.

И поэтому, когда в один из дней она не явилась на работу, это восприняли как гром среди ясного неба. Позвонили домой: справиться о здоровье. Она взяла трубку и сказала, что отравилась, видимо.

Но это был инфаркт. Муж уехал на дачу. Сын – в командировке.

Она ощутила это как приключение…

Мама и папа рядом, а она, с неизменным хвостиком, задорной походкой, держась за их руки, ушла туда, где ее ждало будущее. Настоящее будущее.

ПЕРСИК

Звенящий августовский зной. Густой и вязкий, как мед, воздух наполнен жужжанием и стрекотом, шуршанием и пением. Скучающее солнце взирает сверху на небольшой винный заводик, облепленный домами и садами, и на ровные ряды виноградников поодаль.

Но вдруг райскую тишину этого места нарушает звук мотора, и на авансцену вплывает большой, белый туристский автобус. Он останавливается перед входом в здание винзавода, и спустя несколько минут из автобуса вываливается оживленная толпа туристов.

Туристы хоть и утомлены дорогой, но предвкушение дегустации и обеда, а также жара гонят их внутрь здания.

И через пару минут на улице остается лишь одна девочка-подросток. Она начинает медленно обходить здание и останавливается перед одним из домов по соседству.

Дом стар. Когда-то его строили любовно и тщательно – это видно. Но время, неумолимое и безжалостное, выглядывает из каждого облупленного, хотя и чисто вымытого окна.

И вдруг девочка замечает движение в саду, на уровне высокой травы. Подумав, что это собака, она бежит посмотреть на нее. Но вдруг резко останавливается.

В саду копошится старуха. Увидев девочку, она выпрямляется, и оказывается, что они одного роста: щуплая, слишком маленькая для своих ранних подростковых лет девочка в очках с диоптриями и старуха – черная от солнца, покрытая морщинами и такая же приземистая, как дом.

Они некоторое время молча стоят, изучая друг друга. Кажется, что старуха выросла из земли, на которой стоит. Кажется, что она была здесь и сто, и тысячу лет назад. И так же работала в саду. Вокруг строились и разрушались империи и государства. Возводились и уходили под землю дома, и храмы, и дороги, а она стояла здесь и изо дня в день, изо дня в день делала свою работу. Уже не зная для чего и для кого. Не понимая ни смысла, ни начала, ни конца этой жизни. Сажала, полола, собирала, убирала… и потом снова сажала, полола…

Не отрывая глаз, слившись дыханием, долго-долго стоят они друг перед другом. В этом взгляде вся история одиночества каждой из них.

На крыльцо винзавода вышла невысокая круглолицая женщина и окликнула девочку. Та вздрогнула и отвела взгляд. Мать подошла к ней и взяла за руку.

– Вы извините, она нездорова, – сказала женщина.

Старуха улыбнулась беззубо и протянула большой спелый персик. Девочка оглянулась на маму и, получив одобрительный кивок, сделала пару шагов к старухе. И вдруг обняла ее… Старуха прижала девочку к себе и погладила ей волосы. Та взяла персик и убежала к маме. Потом она снова оглянулась на старуху и ушла.

– Что это с ней? – спросила женщину одна из туристок, вышедшая вслед за ней.

– Не знаю… Ты видела, как она смотрела на нее? Прямо в глаза! А ведь это впервые… – задумчиво ответила мать.

Автобус, заполненный разморенными обедом и дегустацией туристами, отъезжает. У окна сидит девочка, прижимающая к груди большой персик.

В саду, провожая глазами автобус, стоит одинокая и древняя, как эта земля, старуха. Она будет стоять здесь всегда: через год, через сто лет, через тысячу…

ПРО ВАСЮ

Вася был крут. Вася был велѝк.

По крайней мере, он сам так про себя думал. С тех пор, как под нажимом еврейской мамы написал диссертацию и из категории «встань наконец с дивана, ленивая скотина!» перешел в категорию молодых преподавателей одного из московских вузов.

От мамы Вася унаследовал черные глаза с поволокой, а от «паспортного» папы (выбранного мамой ради фамилии) – леность и рыхлость. Впрочем, для студенток гуманитарного вуза с эстрогенной интоксикацией и рыхлый Вася был лирическим героем романа. В пандан к глазам он отпустил демоническую бородку и стал плести паутину для зазевавшихся мушек-цокотушек.