– Так вот, о чём это я? А! К горшку мы Люка приучили в год.

– Кого? – Алёна решила, что ей мерещится.

– Ну, как кого, Люка. Мы так сына назвали. Необычно, да?

– Да уж… Необычно, это подходящее слово! – потрясенно кивнула Алёна.

– Вот и нам так кажется, во, смотри, какой важный, – фото задумчивого ребенка, восседающего на горшке, моментально напомнило Алёне, что токсикоз очень коварная вещь. И ничего, что у неё его не было. Вот так глянешь на фоточку, осознаешь, как зовут несчастного ребенка, и сколько именно подобных фоток-доказательств недалёкого ума его матушки уже разбросано по сети, прямо-таки тошнить начинает. – Ну, как тебе? А? – Сонька ответа не ожидала, листала галерею дальше, тарахтела, комментируя следующие фото, и сильно удивилась, когда получила нежданное:

– А ты не думаешь, что лет через десять-четырнадцать, мальчику очень не понравится, что куча его фото «а-ля натюрель» в общем доступе размещено?

– И что? Подумаешь… Сейчас таких фоток полно!

– Таких полно, а ему его личные фотки поперёк горла стать могут!

– Ты просто ничего не понимаешь и завидуешь, – выдала Сонька.

– Да уж… Куда уж мне, – Алёна встала со скамейки. – Ладно, пойду, у меня дела!

– Погоди, ты ещё про себя ничего не рассказала! – опешила Соня. От неё, как правило, никто так просто не уходил, а уж тем более такая рохля и размазня как эта…

– Зачем? Ты же про меня всё лучше меня самой знаешь, – рассмеялась Алёна. Ей как-то стало так наплевать, что и как будет о ней думать Соня! Звонок смартфона перебил Сонькин вопль по поводу того, что они непременно должны ещё встретиться, а сейчас Алёна должна ей дать свой номер.

– Да, была, отлично всё. В парке. Нет, ничего покупать не надо, всё есть. Не задержишься? Вот и хорошо. Жду тебя.

– А это кто? А ты с кем-то встречаешься? Слууушай, а чего ты не рассказала? А фото есть? Ну, покажи. Или в ВК пришли! Ну, чего ты такая?

– Какая такая? Сонь, это моя жизнь и я жадная! Я ни с кем не буду ею делиться. Ни рассказами, ни фотками. Ничем! – рассмеялась Алёна, глядя на бескрайнее, безграничное изумление, попросту не помещавшееся на широковатой Сонькиной физиономии. – Пока!

– Наверное, когда у головастика отпадает уже ненужный ему хвост, это приятно! – думала Алёна, шагая по аллее. – Не нужно общаться с теми, кто тебе несимпатичен, не нужно пытаться выполнить указания начальства, которые тебе не под силу. Не нужно рассказывать о том, о чём говорить не хочешь. Приятно, однако, когда нет нужды тянуть на себе то, что только отбирает силы, путается и мешает! Есть у меня теперь куда тратить силы и время!

Она покосилась на своё отражение в луже, оставшейся после ночного дождя, и вдруг сама себе понравилась! – Спасибо, Сонечка! После фоток Люка на горшке, я себе кажусь вполне – вполне миловидной!

Реакция домочадцев на рассказ о её встрече была неоднородной… Бабушка хохотала до слёз. Матильда призадумалась, а Лёха сделал вид, что его тошнит.

– Это жуть! Нет, честно! Это ночной кошмар любого подростка. Мамские фотки, это такое… Только подумать, что это ж всё вывалено на разглядывание! Бееее! Хорошо, что у меня мама не того… Ну, ей не интересно было. А Андрюха с матерью несколько лет назад поругался даже. Я не очень понял, что там были за фотки, но, видать крайне того… голопопные и горшочные! Ну, чего вы ржете? Я ж серьёзно! Вот как нормальному парню нормально жить, если это могут все разглядывать? Если одноклассники, ну, или девчонки? Это ж вааащщщще! – Лёху выразительно передёрнуло от неприязни к таким жутко дискредитирующим фоткам и видео.

– Между прочим, чую, что через несколько лет, будет просто вал претензий выросших детей к таким мамашкам. На западе это уже началось, – Матильда явно примеряла нормы Гражданского кодекса к возможным искам. – С одной стороны, мама-это святое, а с другой, собственная пятая точка, выставленная на обозрение без твоего сведения и разрешения, это тоже вещь важная, личная и подлежащая всесторонней защите!

Она тактично дождалась, пока Лёха удалится по делам, и рассмеялась, – Между нами девочками, у меня тоже такие фото Паши имеются. И я их даже временами пересматриваю, но посторонним их предъявлять… Это полный отстой! А ты, Алёнушка, между прочим, молодец! Ты справилась и вышвырнула эту девицу туда, где она и должна быть – подальше от твоей жизни.

Сидящие рядом псы переглянулись.

– Зачем? А? – ротвейлер недоуменно склонил тяжелую голову на бок, пытаясь уяснить эти вопросы, такие сложные для собачьего понимания. – Разве кому-то интересен чужой щенок?

– Нет, конечно. Или интересен, но только, чтобы решить, что этот хуже, а собственный лучше! – объяснил Урс.

– Тогда зачем?

– А не все это чуют! Чутьё пропало, наверное. Любая сука млеет над своими детьми, но показывать их посторонним не будет – лишнее это. Да и к чужим щенкам без нужды не пойдёт – и так дел хватает. А люди позабыли, что их дети – это их радость, их, и их стаи. А остальные собаки чужого щенка любить не обязаны. Ну, то есть люди не обязаны умиляться над чужими детьми. Многим людям даже собачьи детеныши чаще нравятся, чем чужие людские.

– Тогда зачем своих детенышей всем под нос пихать? Странно, да? – Бэк вздохнул. – Не понимаю!

– Видишь, и Алёна не понимает. И Павел тоже. Многие не понимают. Хорошо, что наши стайные люди такие же как мы… Непонимающие!

– Ну, я вот тоже не понимаю! Людские щенки они такие… Огромные, громкие и пахнут странно. С одного конца приятно, а с другого, бывает, что и не очень! – Тенька у своей заводчица ребенка видела и, хотя сама была крошкой, его отлично запомнила. – И они совсем без шерсти. Обидно им, наверное… Только родился, а уже так некрасиво жить! – посочувствовала она младенцам.

Вечно так бывает, кажется вот только бы дожить до отдыха, и будет возможность делать всё, что хотелось, и дух перевести, и заняться тем, о чём так мечталось… И как обычно, получается это как-то совсем не по задуманному.

Началось с того, что на дачу решила приехать Алёнина мама.

– Я так давно тебя не видела, а ты совсем меня не вспоминаешь! – начала она сходу, – Вот родишь, поймёшь, как оно, всю себя отдавать детям, а они потом тебе в душу плюют!

– Мам, никто тебе в душу не плевал, – Алёна только вздыхала на тирады мамы о том, что её все покинули, бросили, на мужиков променяли, носу не кажут.

– Да вам со Светой псы вонючие и то дороже родной матери!

– Люда, что ты тут устраиваешь? – строго спросила Марина Сергеевна, выходя на крыльцо.

– А ты, ты всех их поддерживаешь, хорошая, да? А я, значит, плохая? – ещё пуще завелась Люда. В принципе, она понимала, что несёт её куда-то не туда, но как назло, как раз накануне, её дачная соседка, которая из закадычной подруги и почти сватьи превратилась в страшную врагиню, язвительно поинтересовалась, и где же это её дочурки-то?

– Сбежали, да? На штаны променяли? Вот они дочери! А мой сыночек со мной! Он меня любит и уважает, не то, что твои дочурки!

Людмила невольно покосилась на рыхлого, вечно сонного соседкиного сыночка и скривилась. Ответила она, конечно, достойно! Так достойно, что соседка на некоторое время даже дар речи утратила, а когда обрела его вновь, оскорбительницы уже и след простыл!

Пока Люда ехала к младшей дочери на дачу, завелась пуще прежнего и прибыла уже словно грозовая туча. Как назло, на даче были только Алёна и Марина Сергеевна, так сказать, все свои, стесняться было некого, вот и понесло Людмилу.

Марина Сергеевна только тяжело вздохнула. Знала она чудесно эту дочкину особенность. Надо было срочно переводить разговор на какую-то другую тему.

– А вообще-то очень хорошо, что ты так вовремя приехала! – Марину осенило и она довольно потёрла руки, – Кто как не ты сумеешь посоветовать, как нам поступить.

– С чем? – против воли заинтересовалась Людмила.