Я бросаю тряпку и сажусь на пол, доставая банки и пакеты с мукой, которые, плюхаясь на пол, выпускают белые облачка и недовольно вздыхают, возмущенные тем, что их потревожили.

– Пипа!

Дилан задержался на две недели, и я была размером с кита. Мои лодыжки распухли, а ребенок опустился так низко, что на осмотры к врачу я ходила вперевалку, как утка. Макса со мной не было.

– Это слишком… – он помедлил, подбирая подходящее слово, – неприглядно.

Я вытаращила глаза.

– Не глупи. А когда он родится? Это будет тоже неприглядно?

Выражение лица Макса предполагало, что это не исключено.

Когда это наконец произошло, Макс не нашел в родах ничего неприятного. И я тоже. Я знаю, что мы генетически запрограммированы забывать ужасные моменты из прошлого и помнить только хорошее, вроде дивного чувства держать на руках ребенка, в прямом смысле созданного тобой. Клянусь, только это я и запомнила. И сияющие глаза Макса.

– Сын, – сказал он. – У нас с тобой сын.

– Пипа! – Громкий окрик прерывает мои воспоминания.

Я изумленно оглядываю груду консервных банок и пакетов с рисом и макаронами.

– Их нужно выбросить, – говорю я.

– Ничего подобного.

– Нужно! Посмотри на этого тунца – он изготовлен… – Я ищу дату изготовления, но не могу ее прочитать. Впрочем, это неважно. – Сто лет назад! А эта фасоль…

– Прекрати.

– Нет, я хочу…

– Пипа, прекрати немедленно!

– Значит, ты можешь уткнуться в свой ноутбук, чтобы заниматься там бог знает чем, но я не могу убирать в кухне, когда она грязная.

– Я пытаюсь найти лечение для нашего сына!

Макс проревел эти слова, и если бы я не сидела на полу, они могли бы сбить меня с ног. Но я лишь застываю с банкой фасоли в руке. Что я делаю?

– Должно же быть что-то еще. Может, они упустили какой-нибудь способ лечения. Или еще не знают о нем.

– Но они же врачи, Макс.

Он смотрит на меня.

– И это делает их лучше нас?

– Нет, но…

Я встаю и смотрю на продукты, которые зачем-то вытащила.

– Они же специалисты.

– Они не могут быть специалистами во всем, правда? По каждому виду рака, по каждой группе крови, по каждой нервной системе?

Он продолжает говорить, скользя глазами по экрану и не переставая стучать по клавишам.

– Ты помнишь, что сказал терапевт, когда мы впервые показали ему Дилана?

«Вы лучше знаете своего сына».

– Что-то с ним не так, – сказала я тогда, ожидая, нет, отчаянно надеясь, что доктор с благосклонной улыбкой отошлет нас домой, про себя посмеиваясь над чрезмерно тревожными родителями.

После отдыха на Канарах мы не переставали суетиться вокруг Дилана. «Разве нормально так много спать? Близнецы Элисон так часто не падают. Тебе не кажется, что он слишком бледный?»

– Он какой-то не такой, – сказала я доктору. – Но, может быть, нам это только кажется.

– Вы лучше знаете своего сына, – ответил доктор, выписывая направление на обследование, и в мрачном выражении его лица отразилось наше будущее, хотя тогда я этого не поняла.

– Мы лучше знаем нашего сына, – говорит сейчас Макс. – В больнице сотни пациентов, и за доктором Халили закреплено не менее тридцати. Каждому из них она уделяет всего по несколько минут – от силы десять-двенадцать в день. Двенадцать минут. – Он мимолетно встречается с моим взглядом. – Разве может она знать о ребенке больше, чем родители, которые проводят у его кровати по двенадцать часов в день? Родители, которые провели почти три года, держа его за руку?

У меня кружится голова. Я пытаюсь вспомнить, когда я ела в последний раз.

– Мы должны как следует изучить этот вопрос. – Макс поднимает на меня глаза, чтобы убедиться, что я его слушаю. – При правильном лечении Дилан может прожить еще около пяти лет. Он может полностью выздороветь – о таких случаях все время пишут.

С тех пор как мы вернулись домой и Макс погрузился в поиск обнадеживающей информации, он почувствовал прилив энергии, которой так не хватает мне.

– Подумай сама: разве могут врачи найти оптимальное лечение для каждого? Учесть все особенности организма? У них просто нет такой возможности.

Теперь я вижу Макса, которого знаю. Макса в режиме поиска решения проблем. Он анализирует, ищет варианты, ничего не принимает на веру. Макс смотрит на часы:

– У нас сейчас восемь вечера… значит, в Чикаго – два, а в Вашингтоне – три.

Он встает и берется за телефон.

– Ты хотя бы куртку сними.

Он сбрасывает куртку, и она соскальзывает со спинки стула.

– Я сейчас включу отопление.

Пару месяцев назад мы остановили таймер, который включал отопление, согревающее дом с четырех до десяти вечера. Какой смысл был включать его, когда мы возвращались поздно вечером и сразу же валились в постель?

Я иду в гостиную и включаю газовый камин, ожидая, что Макс останется за кухонным столом. Но он проходит за мной и, тяжело опустившись на диван, кладет на колени ноутбук, бросая телефон рядом с собой. Я сажусь рядом. В углу комнаты стоят корзинки, в которые аккуратно сложены игрушки Дилана. В тот день, когда его положили в больницу, я прибралась в доме. Игрушки и газеты, казалось, были везде. Я усадила сына у телевизора и пронеслась по дому, наводя порядок перед отъездом, ни на секунду не задумываясь о том, что Дилан может не вернуться. Сейчас мне жаль, что я не оставила все так, как было, и пусть его игрушки валялись бы повсюду, словно он только на минуту отвлекся от игры.

– Я позвоню маме.

Макс не реагирует. Похоже, он вообще не слышит меня. Я набираю номер из детства, представляя, как мама, глядя на отца, удивленно спрашивает: «Кто это может быть?» – потому что после девяти им никто не звонит. Потом она отложит вязание и поднимет трубку.

– Это я.

Я слышу, как на том конце провода ахают.

– Что случилось?

Моя семья практически не пользуется телефоном. Мы звоним, только когда что-то случается.

Я открываю рот, но слова душат меня, и я издаю лишь тонкий звук, который заставляет Макса оторваться от экрана.

– Дилан… – выдавливаю я, сгибаясь пополам в бессловесном вопле, и Макс забирает у меня телефон.

– Карен? Нет, он жив… – Он замолкает, и я не знаю – то ли его перебивает мама, то ли он собирается с силами. – Но, боюсь, у нас плохие новости.

Из своего воображаемого кокона я смутно слышу его голос, сообщающий маме о том, что доктор Халили сказала нам утром. Макс столь же спокоен и бесстрастен, как была сегодня она. Как ему удается совладать со своими эмоциями? Разве он не чувствует эту ужасную боль в груди? Разве он не испытывает ту же боль, что и я сейчас? Боль, которая не дает дышать. Разве это не убивает его так, как убивает меня?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.