Литмир - Электронная Библиотека
A
A

По вечерам она садилась на тахту, у камина, сняв домашние туфли, спрятав ноги под юбку платья и, склонившись над романом или томиком стихов, читала, а может быть, только делала вид, что читала. Я же садился напротив в кресло и, теряясь в безмолвном пространстве, любовался её красотой. За всё это время она ни разу не поднимала глаз и ни разу не взглянула на меня. На протяжении всего нашего романа я часто задавал себе вопрос: «Любит ли она меня так, как люблю её я?» Любовь слепа, страх потерять любимого человека не оставляет времени задуматься над тем, как ты выглядишь в его глазах. Некоторые вещи, которые вчера ещё были табу, сегодня прощались с лёгкостью за одну улыбку, одно ласковое слово, за один поцелуй. Я был уверен, что она любит меня так же бескорыстно, и готовность положить весь мир к её ногам ждала только приказа. Сейчас, по истечении многих лет, я понимаю, что с её стороны были какие-то чувства, но всё же это была больше игра в любовь. Да, она отвечала мне взаимностью, но в этой взаимности не было страсти.

Хотя однажды страсть всё-таки была, и это была та страсть, которую в дальнейшем я не наблюдал никогда. Весна выдалась на редкость тёплой, и цветущий Баден-Баден стал для нас немного тесен и многолюден. В начале мая мы решили скрыться от множества глаз и уехали на несколько дней в Эльзасс, насладиться тишиной и красотой природы этих чудесных мест. В один из солнечных дней, после завтрака, мы вышли на прогулку. Гуляя по берегу реки, зашли очень далеко, времени до обеда было достаточно. И тут, в течение пяти минут, налетела туча, грянул гром и начался ливень. В поисках убежища мы помчались к стоявшему неподалёку сараю; добежав до него, мы уже успели промокнуть до нитки. К счастью, замка́ не было. Я пропустил Мэтти и закрыл ворота изнутри. Это был обычный сеновал, там царила тишина, запах полевых трав и цветов, а через маленькое решетчатое оконце можно было видеть стену дождя и зигзаги молний.

– Я очень боюсь молнии, – сказала Мэтти, – обними меня.

Немного растерянно я обнял её, мокрую и дрожащую. Капельки воды упали с её шляпки мне на лицо. Мы смотрели друг другу в глаза, и она первой поцеловала меня. Та божественная страсть, которую обычно называют грехом, не имела ничего общего с земными чувствами. Та близость, которая произошла между нами, стала для меня эталоном на всю оставшуюся жизнь. Очнулись мы, когда яркий луч солнца уже пробрался через оконце. Дождь закончился так же внезапно, как и начался́, опять запели птицы. Сложилось такое впечатление, как будто гроза специально пришла, чтоб загнать нас в этот сарай. Эта была только наша гроза и ничья другая. Ни до, ни после нам не было так хорошо, как на этом сеновале.

Два пути

Вернувшись в Баден-Баден, Мэтти заболела. Это было похоже на обычное отравление, и я предложил послать за врачом, но она наотрез отказалась: «Ничего страшного, денёк полежу, всё пройдёт». На следующий день самочувствие не улучшилось. Я всё же отправил за доктором. Низенький старичок с дежурным саквояжем пришёл незамедлительно. Он провёл в спальне около получаса; выйдя оттуда в приподнятом настроении, прошёл в ванную комнату, чтобы вымыть руки.

– Что-то серьёзное, доктор? – спросил я, подавая ему полотенце.

– Да, – ответил он, улыбаясь, – серьёзнее не бывает. Недель девять–десять, я думаю. Мой милый князь, я Вас поздравляю, скоро Вы станете отцом.

Эта новость ввела меня в ступор. Я ожидал чего угодно, но только не этого. Сам ещё ребёнок, вырвавшийся из маминых рук и не успевший до конца насладиться всеми вкусами и запахами свободы, я не представлял себя в роли отца. А реакцией мамы на эту новость мог быть и сердечный приступ. А если бы был жив отец, последствия были бы непредсказуемы. До обеда я так и не зашёл в спальню к Мэтти, а просидел в зале у окна, задавая себе один-единственный вопрос: «Что делать?»

К обеду она вышла в зелёном платье, в том, в котором я увидел её впервые на концерте Рахманинова. Бледность лица, немного растерянный взгляд выдавали безысходность сложившейся ситуации. Никто из нас не проронил ни слова. К супу Мэтти не притронулась, и только после смены блюд не спеша взяла столовые приборы.

– Может быть, ты мне объяснишь, – сказал я спокойно, – почему эту новость я узнаю от доктора, а не от тебя?

Она так же не спеша вернула приборы на место, опустив руки на колени. Выдержав короткую паузу, подняла глаза.

– Хорошо, – произнесла тихо, – наверное, пришло время всё объяснить. Мне девятнадцать лет. Через две недели исполнится двадцать, – она слегка улыбнулась предстоящему событию. – Единственная женщина, которая занималась моим воспитанием, была мама. Я её смутно помню. Она умерла, когда мне было шесть лет. Помню только, что она меня очень любила. Ты, наверное, ждёшь от меня каких-то дворянских грамот, титулов? Я дочь мельника, из маленькой польской провинции на границе с Австро-Венгрией. Извини за то, что разочаровала. С шести лет я уже должна была уметь убирать, стирать, готовить, следить за скотом. Ни гимназий, ни институтов я не кончала. Три класса деревенской школы, и то благодаря тому, что там преподавали «Закон божий». До семнадцати лет я не прочитала ни одного романа. В нашем доме была только религиозная литература, а там ничего не рассказывалось о беременности, и о том, как она протекает. Там говорилось только о беспорочном зачатии, поэтому я, как и ты, только сегодня узнала о том, что у нас будет ребёнок. – Она поправила себя. – У меня будет ребёнок.

Мой отец был строг, даже деспотичен. Фанатичный католик, который до сих пор верит в правоту инквизиции и готов жечь еретиков на кострах, уходя на работу, давал мне задания по дому и, открыв псалтырь, говорил, тыкая в него пальцем: «От сих до сих наизусть». Я целый день носилась по дому, стараясь выполнить все указания, и учила псалмы, а вечером он проверял и, если я хоть немного сбивалась, нещадно наказывал. Так продолжалось изо дня в день. В одиннадцать лет я не выдержала и сбежала из дому. Он нашёл меня, избил до полусмерти и посадил на цепь такой длины, чтоб до калитки доставала, но не дальше. Каждый раз, уходя на мельницу, пристёгивал меня к ней, как собачонку.

Когда мне исполнилось семнадцать, ко мне посватался мясник, старый друг отца. Беззубый, бородатый старикан с большим животом и огромными ручищами. Его жена умерла год назад, хотя все говорили, что он её убил. Я просила отца, чтоб он не выдавал меня за него, но он был неумолим. Выручил случай. Возле нашей деревни стал лагерем полк гусар. Один из них, подъехав к нашему дому, попросил воды из колодца, напоить коня. Увидел цепь на моей ноге, стал расспрашивать. А через два дня, когда полк снялся, приехал утром с топором, перерубил цепь и украл меня. Привёз в Вену, внезапно куда-то исчез на месяц. Я ему сильно не нужна была, в нём горела только жажда подвига. Потом он снова появился, и мы поехали в Баден-Баден. По приезду, через несколько дней, он проигрался…

– Дальше не надо, – прервал я Мэтти, – я всё знаю.

Она посмотрела на меня с удивлением и ненавистью.

– Ах, Ваше Высочество навели на меня справки? – в голосе зазвучали иронические нотки. – А как же слово высокородного господина, что Вы не будете интересоваться моим прошлым? После всего этого Вам, наверное, должно быть жаль меня, но, поверьте, князь, мне Вас жаль ещё больше. Простите, что поставила Вас перед выбором, но у Вас сейчас два пути: один против течения, другой против совести.

Она встала и удалилась в спальню, закрыв за собою двери. Я понимал, что выгляжу ничтожеством в её глазах, что не стою даже её мизинца. Во мне боролись два человека: я – князь и я – гражданин. Сейчас, пройдя гражданскую войну, эмиграцию, фашистскую оккупацию, лишения и унижения, иначе как трусостью свой поступок назвать не могу. Но тогда мне было двадцать четыре, я видел перед собой перспективы карьерного роста, приемы и балы, светскую жизнь высшего общества, в котором не было места дочери мельника.

Ирония Чехова

Позже я, конечно, вымолил у Мэтти прощение, сославшись на доктора, который бестактно влез в наши отношения. Вопрос о женитьбе поверхностно возникал, я не отказывался от него в принципе, но и не определял конкретных сроков. Для себя же решил попросту откупиться от Мэтти, пообещав ей подарить дом к рождению ребёнка. Эта новость помогла вернуть в наши отношения спокойствие, но спокойствие это было уже построено на недоверии.

3
{"b":"722565","o":1}