Он искал и выбрал лицо, на котором, шекспировски говоря, -- достоинство могло короноваться! Он видел её невыразимое обаяние. Её уникальный облик успешно использовали потом сторонние режиссеры.

   У этой изящной леди сонетов оказались характер и воля, как у многих девочек, закалённых годами подросткового спорта или балета.

   Он требовал отдачи перед камерой, а она считала, что он, конечно, очень умный, но всё-таки муж, и мог бы поменьше давить на неё на съемочной площадке. А дома, где ему, в общем-то, было всё равно, она потихоньку становилась главной.

   Он был аккуратист -- листок к листку на письменном столе, а она говорила -- завтра придет домработница. Он был щёголь -- ему нужны были глаженые брюки, а она полагала, что мужские носки не её проблема.

   Еще пару лет назад она каждый вечер стирала спортивную одежду, чтобы к утру она уже просохла, а здесь получила возможность тратить, сколько считала нужным.

   Он пришел как-то с ней к Фане Абрамовне в гости, посидел и пошёл на "Мосфильм", попросив вызвать для Нины такси. Фаня Абрамовна лепила с ней на кухне вареники с картошкой:

   -- ...У Миши никогда не было семьи. Он не знает, что это такое. Создайте ему, Ниночка, семью. Семья держится на женщине, а не на мужчине. Да, у вас есть домработница, но если вы сами для него что-нибудь сделаете, он будет признателен, почувствует, что близок вам. Мой муж тоже не самый простой. Быть женой не всегда приятно и сладко. Но она и пожинает все плоды. Мише ведь много не надо -- поесть да чистую рубашку, и чтобы он мог работать. Чуть-чуть внимания, и он это оценит. Он будет знать, что у него есть дом.

   И, о чудо -- Нина начала готовить по выходным.

   Да, она хотела быть актрисой.

   -- Хотелка моя, -- подшучивал Михай, -- хотеть это ещё не профессия, надо мочь.

   Трудности начались с героинями взрослыми -- её возраст и ощущение жизни противоречили страданию, глубинным переживаниям, переходам настроения, которые надо передать.

   У нее появилась слава и известность, но это надо было подтверждать. Девочка-очарование с нежным голосом никак не подходила на роли горячих смуглянок-молдаванок. Требовался большой заметный фильм. Им должна была стать "Айседора".

   На киностудии "Молдова-фильм" существовал невинный трюк -- в сценарий любого фильма вставлялся эпизод с видом на море. Это давало съемочной группе возможность пробыть летом недели три в Одессе. А "Айседора" снималась в столицах мира. И можно было убить двух зайцев, соединив приятное с полезным. Это был шанс.

   За столиком в Центральном Доме Журналистов выпивала компания.

   -- Проталкивает жену, -- сказал о Монтяну большой режиссёр с уменьшительной фамилией. -- А кто у них главный? Если баба рулит, то и результат будет бабский.

   -- Было у меня с ней интервью, -- иронически произнёс столичный журналист, -- там ума палата.

   -- Ему даже на выезде необходимо щупать женскую грудь, -- ядовито вставил редактор "Мосфильма", -- иначе он творить не может.

   -- Режиссер не может не любить свою актрису, она его продолжение, лучшее, что в нём есть, -- заметил молодой сценарист, сейчас он работает в Голливуде. -- Это как Пигмалион. Это он себя любит.

   Всем, кто смотрел неудавшуюся "Айседору", казалось, что эту картину делал совсем другой человек. Было даже непонятно, зачем вообще понадобилось снимать этот громоздкий нудный фильм. Конечно, мастер подстраховался -- в кадре была жена, озвучивала её большая актриса, а танцевала за неё большая балерина. Но заложенные поначалу меркантильные моменты расходились с его естеством, и фильм не получился. Она действительно старалась. А уж он, как ни старался...

   Один из бывших однокурсников Монтяну, склонный к язвительным экспромтам, тут же пустил по кругу стишок:

   Эх, Михась,

   Краса и гордость края.

   Тебя сгубила

   Дева удалая.

   Валюты было потрачено немеряно, а зритель зевал и уходил. Ермаш гневался:

   -- Я в ваших тонких материях не понимаю. Мне важно, в чем причина и кто виноват.

   Павленок вынужден был высказаться, потому что тень ложилась и на него:

   -- Он при рыхлой сюжетной линии взял на главную роль неопытную актрису.

   И Ермаш сказал:

   -- Кукиш ему! Больше он ничего не снимет!

   Всё! -- Михай попал в опалу.

   Потом мама Нины, уже перебравшаяся в Москву, рассказывала многим, что Монтяну страшно ревнив, и ударил дочь, и, дескать, поэтому дочь и разводится. Выпивающие кинематографисты понимающе кивнули -- значит, допекла мужика...

   Вранье! Он не мог поднять руку на женщину. Он, любимец женщин, был ревнив? Он, который был в себе уверен, как никто другой? Михай хотел сделать её хорошей актрисой, а Нина собиралась его правильно воспитать.

   Монтяну пошёл к Фане Абрамовне за пониманием и мудростью -- вдруг она скажет что-нибудь волшебное, и всё наладится. Там в гостях сидел Норштейн, которого Фаня Абрамовна звала, конечно, Юрочкой. Пили чай с печеньем и малиновым вареньем. Михай, кстати, принес торт и молдавские конфеты "Вишня в шоколаде".