Неизвестно, как в человеке просыпается художник, непонятно, как после одной ученической работы появляется мастер, заворожено рассматривающий мир. Да, это был дар, с первого же фильма "Лунные поляны", где герой с восторгом и замиранием сердца несёт на руках любимую девушку (её играла Ольга). И подкатывало что-то, и также замирало сердце зрителя.

   Он всегда снимал только о молодости.

   II. Любовь-морковь и всё такое

   Писать стихи Монтяну начал рано. Вот взятые наугад строки того времени (здесь и далее подстрочник автора -- М.К.) из газеты "Молдова тынерэ": "Отстреливаясь, с бурами скачу". И -- "Вернись, любимая!/Никогда". Популярна была тогда книга "Капитан Сорвиголова".

   Ясное дело -- романтическое мироощущение с любовной линией, мало общего имеющее с действительностью. Наоборот, стихи с рефреном -- вернись, любимый! -- Михаю будут писать женщины, а он будет отвечать -- никогда!

   Ему была чужда причёсанная под общую гребенку жизнь, и наперекор ей влекли яркие и самобытные национальные нравы.

   Он напишет много лирических стихов, с годами всё лучше и глубже. Женская приязнь витала вокруг него всегда. Она была для него, думается, как энергия существования. Когда он видел красивую женщину, буквально расцветал. Не посмотреть ей в глаза -- без этого он не мог.

   Во времена его молодости общественная мораль была консервативной -- чтобы добиться женщины, надо было на ней жениться. А он обошёлся. Всегда выбирал красавиц. Он был им признателен и благодарен, но не больше. Власти над ним не имел никто -- он был как тот кот, который ходит сам по себе.

   Да, Михай тоже согласен был носить их на руках. Но -- вникать в их проблемы и переживания, слушать, примиряться? Хм, он даже не знал, что это такое.

   Впрочем, его просто любили. Его любили все. Он приехал в передовую, огромную, с удивительным будущим страну, и сам он тоже был особенный.

  Он снимал, кого хотел. Он мог уговорить любого, даже, как тогда шутили, троллейбус. Экстрасенсы растолковывают: у таких людей очень сильное, плотное и стабильное биополе, и окружающие это чувствуют. Мы не сведущи в тонкостях человеческой природы, но догадываемся -- такие, как Михай, делают мир лучше.

   Давным-давно, когда был автор молод и зелен, и сидел на смене в аппаратной рядом с начальницей, она к разговору о Монтяну обронила непонятное:

   -- Он настолько выделяется, что, кажется, сам против себя. -- И добавила: -- Нет более завистливых и мстительных людей, чем творческая интеллигенция...

   Монтяну был ярок, вписался в обстановку и время, и оказал, на поздний взгляд автора, влияние на культурную атмосферу Молдавии. Многие пошли в актёры, журналистику, режиссуру; писать стихи, книги, музыку. Этакий горнист-застрельщик "развитого социализма".

   Его коллеги на него напряжённо "постукивали" -- и в партком и, конечно, куда надо. Им нужно было остановить его неуёмную энергию. Он сидел у них в печёнках, они невольно копировали его стилевые решения. Они тоже учились в Москве, но Монтяну оказался чересчур удачливым. И, непонятно как, отхватил больше известности и благ. А они, в принципе, ничем не хуже.

   Но и он был не промах -- мог подняться на трибуну и под аплодисменты произнести короткую речь на газетном языке. Или накропать стихи для торжественной кантаты о дружбе народов. Он и в правду был интернационалистом, за смешанное население, потому что от этого получаются самые красивые девушки.

   Его заклятые друзья, похлопывающие по плечу и радующиеся его успехам, не могли ничего против него замыслить, он чуял их повадку, как гончая, в потаённой борьбе всегда опережая на шаг.

   Справедливости ради надо сказать -- была на киностудии пара-другая нешумных и тонких режиссёров, "понаехавших" некогда по распределению. Их вклад в развитие молдавского кинематографа значителен. Но они со временем перебрались от национального своеобразия кто в Москву, а кто заграницу. А "раскрутиться" удалось только Монтяну. Именно ему досталось всё золото славы, как олицетворению Молдавского кино.

   У Монтяну была редкая черта -- он не мог отказать представительницам прекрасного пола в помощи: он ссужал их деньгами, устраивал на работу, определял учиться, проталкивал их малышей в детсады и ясли. Мало того, это делалось охотно, ему всё было легко. Думается, иногда его беззастенчиво использовали.

   Он любил, когда его хвалят. Обычно он был занят, не имел свободного времени, но стоило только сказать при встрече в коридоре - 'Я смотрела ваш...' или 'Я читала ваши...' - он останавливался и с интересом выслушивал. А потом уже можно было переходить к просьбе.

   Жена моего тогдашнего коллеги, машинистка редакции кинопрограмм, не могла устроить ребенка в специализированный детсад -- группы по восемь детей, усиленное питание и прочее. Врачебная справка имелась, но мест, считалось, не было.

   Михай зашёл в детсад и попросил взять ребенка. Заведующая его не узнала, и скучно пояснила -- болезненных и ослабленных детей много, и всех принять мы не можем. Михай улыбнулся своей знаменитой улыбкой -- одними глазами, и сказал, что ребенок ждёт в коридоре и хочет есть, а если его не примут, он отправится с ним прямиком в горком партии и попросит проверить -- все ли дети в этом учреждении болезненные и ослабленные... И ребенка "в порядке исключения" тут же приняли.

   А вам встречались такие, как Михай? Really? Так вот -- вся его доброта кончалась на съемочной площадке. Там те же самые дамы тряслись от его рыка, и готовы были обмочиться.