Они въехали в столицу через ворота Семи лучников, и учитель кивком приказал Аче спешиться – толчея была невообразимая. Стояли первые дни осени, праздник урожая. Весь город превратился в один большой базар, текло рекой молодое вино. Общество виноделов выставило бочки вдоль дорог, и подмастерья угощали хмельным напитком всех встречных и поперечных.

Учителя не трогали – тяжелый блеск золотых браслетов будто отводил взгляд торговцев и зазывал. А вот Аче кричали со всех сторон:

– Эй, парень, иди и выпей за здоровье царя и благоденствие страны!

Кто-то ухватил Аче за рукав и потащил к бочке, где ему тут же вручили чарку. Учитель ничего не сказал, лишь бросил на ученика нечитаемый взгляд и перехватил повод его лошади. Аче растерянно посмотрел на рубиново-алую жидкость в высоком и узком сосуде, сделанном из коровьего рога. Такой не положишь на стол, не допив до дна. Ввино разольется – оскорбишь угощающего.

– Пей, пей, парень, не бойся! Вино молодое, почти что сок, – похлопали его по плечу. – Ну, давай! За здоровье царя! Пусть благоденствие, что он принес, продлится подольше!

– Ещё бы женился он, – вздохнула какая-то женщина из толпы.

Стоявший рядом с ней мужчина, опорожнявший чарку за чаркой, крякнул и подкрутил ус:

– Хороший он государь, да будто и не багриец вовсе… Нет в нем доблести, одна гелиатская изворотливость…

Женщина дернула его за рукав, от стыда закрывая лицо прозрачной вуалью, спускавшейся на плечи из-под черной бархатной шапочки.

– Что говоришь, дурак, подумай, – сказала она громким и возмущенным голосом.

Её муж не унимался.

– Вот цесаревич Амиран – истинный багриец, сын своего отца! Вот он и вернет доблесть Багре! Испокон веков мы боролись и с Гелиатом, и с Камайном – и побеждали, а нынешний царь замириться решил! Да разве с двумя львами замиришься? Особенно если сам слабее?

– Если только ты сам не змея. Или лис, – усмехнулся Иветре. Аче удивленно посмотрел на молчавшего доселе учителя. Тот больше ничего не сказал.

Поднялся гомон. Большей частью мужчины были во хмелю, но на ногах держались крепко, а потому в драку лезли охотно. Визжали женщины, бились горшки, плакали дети.

Подоспевшая стража развела раскрасневшихся мужчин в разные стороны. Женщины хватали мужей за руки, что-то торопливо говорили. Начавшая ссору парочка будто растворилась.

– Это были люди царя, – шепнул Иветре. – Проверяют настроение в народе.

Аче поежился.

– Нечестно как-то.

Учитель пожал плечами.

– Что поделать. Народные предпочтения лучше отслеживать и пестовать или, наоборот, пропалывать, чем ждать, что вырастет само.

Они двинулись дальше, по мощённой камнем улице. Аче глазел на балконы домов, украшенные цветами, длинными лентами и яркими коврами. Даже на плоских крышах сидели люди.

– Жил за Рассветным хребтом, в Эуропе, такой замечательный политический деятель, который написал руководство правителям. Конечно, не всё из написанного стоит принимать на веру, а кое-что и вовсе принесёт вред… Но многие из его размышлений весьма годны. Например, что расположение народа – самый верный способ предотвратить заговоры. Наш с вами замечательный и умный царь стоит поперёк горла тем, кто желает воевать. Его замечательный и доблестный брат – наоборот. А вот и он!

– Где? – Аче завертел головой, поднялся на цыпочки и, вытянув шею, увидел наконец светловолосого юношу, с изяществом хорошего наездника сидевшего в богато украшенном седле. Он как раз наклонился к своему собеседнику, с трудом удерживающему гарцующего скакуна. Сквозь шум и гомон толпы до Аче донеслись обрывки разговора:

– Он мог бы и разрешить мне участвовать в военных играх! Что там мне осталось до шестнадцатилетия? Всего ничего!

– Цесаревича окружают сыновья мелких дворян, которым не досталось ни наследства, ни ума, чтобы пробиваться самим, – заметил учитель. – Они не прочь повоевать, глупцы.

Цесаревич заметил их сам. Приветствуя, махнул рукой, одновременно останавливая свиту.

– А, Иветре! Ты вернулся?

Учитель поклонился.

– Кто это с тобой?

– Аче, сын охотника Грдзели, ваше высочество, – пробормотал Аче.

Иветре улыбнулся, мягко и смиренно.

– И он будет благодарен, если вы, ваше высочество, осените его своим покровительством.

Цесаревич посмотрел на Аче сверху вниз, протянул руку. Улыбка осветила его юное, безбородое лицо, придавая ему ещё больше обаяния. Он был почти на два года младше Аче, но выше ростом и шире в плечах.

– Разве вам не покровительствует мой брат?

– Однако и от вашего доброго расположения многое зависит, – ответил учитель.

Цесаревич тряхнул волосами.

– Мое расположение мало что значит, Иветре.

– Вам только так кажется, ваше высочество.

– Ну-ну, я ведь не дурак… Впрочем, быть по сему. Аче, ты знаком с военными играми?

– Я умею обращаться с кинжалом и малым щитом.

– Этого мало, – махнул рукой цесаревич и вновь взлетел в седло. – Как обустроишься во дворце, можешь приходить на мои тренировки, я тебя поднатаскаю. Я занимаюсь каждое утро в… Впрочем, мне сейчас недосуг объяснять, Иветре знает…

Юные витязи умчались так быстро, будто и не люди были вовсе, а духи из свиты Небесных Всадников. Люди расступались перед ними, махали руками. Кричали, приветствуя цесаревича:

– А-ми-ран! Амиран!

– Мальчишка грезит войной и славой полководца. Одна беда: пока жив его брат, Багра в войну не ввяжется.

– Мне кажется, он хороший человек, – ответил Аче, глядя вслед уже исчезнувшим из виду всадникам.

– Неплохой, – ответил Иветре. – И народ его любит. Народу нравятся такие государи: открытые, обаятельные. Им прощают многое: и проигранные войны, и высокие налоги.

– Разве нашего царя не любят, учитель?

– Эта любовь во многом искусственная. Рассудочная. Царь Исари умеет показывать, как сильно его следует любить и бояться. Хорошее качество на самом деле. Постарайся войти к цесаревичу в доверие. Меня мальчишка к себе не подпускает. А мне понадобится человек при дворе, когда нынешний царь умрет.

– Умрет? – удивился Аче.

– Это, кажется, знает каждый. Впрочем, такие хлипкие существа, как он, долго способны дышать на ладан и всё не умирать.

– Вы говорите о царе без всякого уважения, учитель, – пораженно прошептал Аче. Такие крамольные мысли были ему внове.

– Я видел, как из ничего рождалось царство Багрийское, и, быть может, увижу, как оно превратится в ничто. Мне почти четыреста лет – ты ведь знаешь, что маги, даже лишенные силы, живут очень долго. За что мне уважать царей, по сути слабых и никчемных, не будь у них поддержки свыше?

– Вы о Небесной Всаднице Багре, учитель?

– Разумеется. Вот тебе клочок правды, слишком безумной, чтобы в неё верили: без силы Багры, всё ещё служащей этому роду князей-выскочек, наше с тобой царство давно распалось бы. Впрочем, для разговора сейчас не время и не место. Пойдём.

Они двинулись к дворцу.

– Я покажу тебе свою первую работу, Аче – храм над её могилой.

Лёгкая паутинка коснулась лица Аче, едва они подошли к стенам дворца. Аче несколько раз провел рукой по лицу, пытаясь избавиться от ощущения липкости.

– Это магическая охрана, – бросил учитель. Ничем не примечательная калитка в высокой стене охранялась двумя стражниками, пившими чай из пузатого медного чайника, стоявшего на столике, прислонённом к стене сторожки.

При виде Иветре стражники поднялись и поклонились:

– Господин Иветре! Рады вас видеть!

Учитель кивнул, передал поводья подбежавшим откуда ни возьмись конюшим, обернулся к Аче.

– Идём.

К главному храму дворца они прошли через сад, по знаменитым цветным дорожкам. Покровительница страны по решению международного совета жрецов не считалась Небесной Всадницей, что не мешало багрийцам молиться ей и возводить храмы и домашние молельни. Ради соблюдения приличий её рисовали без крыльев, хотя и помещали за спиной безликую крылатую фигуру, намекая на настоящее положение дел.