Я взошел на вершину холма, остановился. Фаготекс замер рядом. Если он до сих пор не сожрал меня, значит, уже не тронет. Поэтому я позволил себе закурить сигарету и немного поиздеваться над новым приятелем – выпустил в него струю дыма. Откуда-то из середины фаготекса высунулась тонкая лапа и заколыхалась в струе, как шелковая ленточка, а затем приблизилась почти вплотную к сигарете. Не долго думая, я сунул в лапу зажженым кончиком. Сигарета исчезла в лапе, вынырнула зажженным концом наружу. Видно было, как через нее втягивается воздух. Затяжка была короткой и мощной, через пару секунд от сигареты остался красный стерженек, быстро покрывающийся пеплом. Стерженек, так и не успев превратиться в пепел, исчез в лапе, а лапа всунулась в раздувшееся раза в полтора тело, в глубине которого раздалось тихое, довольное урчание. Я закурил вторую сигарету. История повторилась. То же было и с третьей. Двадцатую я решил выкурить сам, а взамен погрел зажигалкой шип. Это удовольствие больше нравилось фаготексу. Он уже не требовал сигарету, а вертел шип на огне, поворачивая по часовой стрелке, чтобы досталось всем граням, причем, вопреки моему ожиданию, лапа не скручивалась жгутом, оставалась гладкой. Назад я возвращался бегом и, проклиная фаготекса, представлял в какую аккуратную сосульку превращусь, если не успею добраться до модуля. Фаготекс бежал следом и помогал мне подниматься, когда я падал. Пластмассовая ручка двери модуля обожгла мне руку, прилипнув лейкопластырем к коже, и если бы не помощь фаготекса, втолкнувшего меня в помещение и закрывшего дверь, так бы я и стал вечным жителем системы Оукон.
Но я спасся и обрел друга. Я выходил на прогулку, щелкая зажигалкой или звал: «Тук!» и сразу же появлялся фаготекс. Иногда он прибегал на двух лапах, иногда выползал из-под земли, похожий на увешанную костяными бляшками змею, а иногда планировал с неба, похожий на обоюдовыпуклую коричневую линзу. Я так и не нашел у него ничего напоминающего глаза, нос и уши, но слышал, видел и чуял фаготекс поразительно. Видимо, раньше флора и фауна на планете были более разнообразными, потом климат резко изменился, эти способности и помогли фаготексам выжить. Мы с фаготексом, получившем имя Тук, выработали систему сигналов, я обучил его многому, в частности, не жрать все подряд и внимательно слушать мои разглагольствования на житейские темы, в результате чего у меня появился отличный товарищ по камере. И когда по окончанию срока я садился в корабль, Тук полез следом, несмотря на сопротивление надзирателей. Пришлось им уступить, потому что фаготекс грозно заурчал и все пластинки собрались в той части тела, что была обращена к людям. А я стал знаменитостью – первым человеком, приручившем фаготекса, и за это на следующем суде получил вместо третьего яруса «Карусели» второй.
В картотеке космопола я числюсь «кинслером» – своеобразной элитой преступного мира. Название это дано в честь крупной птицы с планеты Июка. Кинслер живет высоко в горах, добычу ищет, паря под самыми облаками, а выбрав крупного хищника, пикирует на него, поражая большим острым клювом в место соединения черепа с шейными позвонками. Питается исключительно мозгом. Я тоже граблю только хищников, за дела меньше статысячных не берусь, так же как и за те, где не надо шевелить мозгами, потому что меня интересуют не столько деньги, сколько трудность задачи и риск. Любовь к последнему у меня, наверное, врожденная.
Родители зачали меня на планете Дегиз во время ее освоения. Там и сейчас не сахар, платят тройное жалованье, а тогда… Поэтому с детства я любил не сладости, а опасности, и даже младенцем засыпал только после того, как меня испугают или хотя бы накричат. У меня есть собственная теория на этот счет. Видимо, организм мой еще в утробе матери приучился вырабатывать тельца, пожирающие адреналин и настолько втянулся в это дело, что теперь без адреналина, то есть, без страха, жить не может. Большую часть детства я провел в больнице – результат неудачных погонь за страхом. Домашний врач, заштопав меня после очередной авантюры, накаркал:
– Когда-нибудь (очень скоро!) тебя просто не из чего будет сшить!
Но что я мог поделать?! Ведь если не испытывать чувство страха, то тельца, антистрахины, как я их называл, начинают уплетать клетки, отвечающие за хорошее настроение, и я становлюсь глупым и снулым, и даже внешне напоминаю дохлую рыбу. Будем надеяться, что доктор не пророк. В одном он уж точно ошибся: я до сих пор жив – целых двадцать пять лет уже длится поединок со страхом. Правда, с годами я стал умнее и опытнее, в больницы попадал все реже и реже. Зато стал попадать в тюрьмы – не знаю, что хуже.
И сейчас в моей голове обсасывался планчик, за который можно надолго попасть на «Карусель». Я посмотрел на крышу казино, вздохнул тяжело, перевел взгляд дальше, на космодром, вздохнул еще раз. На огромное поле космодрома, разрисованное белыми полосами и кругами, садился корабль – большой «грузовик», похожий на повисшую на кончике крана каплю воды. Неподалеку от места его посадки стояли серебристые сигары пассажирских лайнеров, чуть дальше – с остроконечным оперением, быстроходные патрульные корабли, еще дальше – маленькие, юркие, разноцветные, как стая колибри, частные прогулочные космояхты. Мне бы такую яхту грузоподъемностью тонн на десять, скоростную, маневренную! Я бы немножко переоборудовал ее – и сам черт мне не брат! Но такая яхточка тянет на полмиллиона. Плюс переоборудование тысяч на сто…
В бар вошли два посетителя, заняли столик неподалеку от меня. Не нравились они мне. Слишком похожи на переодетых полицейских, но не сыщиков, а тех, что приходят с ними, чтобы скрутить тебя и надеть наручники. Хотя я и «чистый», встречаться с такими типами не имею никакого желания. Тут еще разглядывают они меня так же «равнодушно», как и я их. Пора уходить.
Один из соседей, пошатываясь, как пьяный, вышел в фойе. Через минуту вернулся и стал немного «трезвее». Вызвал машину. Видимо, раскопали какое-нибудь из старых моих дел. Срок давности истек на все, но нервы потреплют. Я дал знак Туку приготовиться к прорыву.
В бар вошел еще один посетитель, эдакий пятидесятилетний молодящийся пижон со смолисто-черной гривой, причесанной волосок к волоску. Походка у него была вихляющая, как у наемного партнера для танцев или альфонса. Я так и ждал, что сейчас из какой-нибудь ниши выпорхнет столетняя старушка, увешанная бриллиантами, и повиснет на его шее. Он осмотрел зал и направился к моему столику.
Клиент, догадался я. А эти двое «равнодушных» – его телохранители. Я дал отбой Туку.
– Разрешите? – Не дожидаясь ответа, он сел и сразу вставил кредитную карточку в прорезь в столе.
Ну-ка, чего ты стоишь? Двойной коньяк, самый дорогой, но не лучший. Значит, много денег и мало вкуса. С таких я меньше двухсот тысяч не беру.
Официант принес заказ, клиент отпил солидный глоток, спросил бархатным, томным голосом:
– Френк Нокхид?
Под этим именем я зарегистрирован в отеле, поэтому согласно кивнул головой.
– Лок Менрайт, – представился клиент и шепотом добавил: – Вас рекомендовал мне Дик Верини.
Еще один кивок, и все еще молчу. Дик Верини владелец адвокатско-посреднической фирмы. Он находит мне клиентов и получает проценты, если дело выгорает, или гонорар, если защищает меня в суде. Если этот тип от него, – а так оно скорее всего и есть: уж очень скользкий, – значит…
– Ах, да! – Лок Менрайт хлопнул себя по лбу: проклятая эта память! – Кинслер пикирует, – прошептал он.
Ну и заговорщик, подумал я. Кому надо, тот, как ни шепчи, услышит, о чем мы говорим. Ладно, дело есть дело. Отхлебнув ахлуа, спросил:
– Что надо?
Лок Менрайт улыбнулся самой, наверное, своей обворожительной улыбкой, пригладил черные прилизанные волосы белой холеной рукой и начал голосом опытного соблазнителя:
– Как вы знаете, через месяц на планете будет фестиваль. Это событие…
– Короче, – оборвал я: не со старушкой разговаривает, пережевывать не надо.
Менрайт запнулся, недовольно похрипел, прочищая горло. На лице опять вспыхнула улыбка тысяч в десять экю. На меня такое не действует, делаю вид, что наслаждаюсь вкусом ахлуа.
