Я сидел у окна в баре отеля «Альтаир», рассматривал с высоты двадцатого этажа приземистое серебристое, сверху похожее на гриб-дождевик казино «Черная дыра» и соображал, где раздобыть денег, чтобы ограбить это богопротивное заведение. Не хватало мне круглым счетом тридцать тысяч. Сумма плевая, в хорошие времена я за вечер и больше просаживал в рулетку, но сейчас, когда небесный крупье все настойчивее повторял: «Делайте ставки, господа! Вас ждет крупный выигрыш!», мне как раз и нечего было поставить. Скажу больше – не было даже желания заработать их честным путем. Я – фаталист. Если судьбе угодно, чтобы я ограбил казино, она позаботится о деньгах на эту операцию. А пока упругая пластинка кредитной карточки вертелась между большим и указательным пальцами и ударялась то маленькой, то большой гранью о матовую поверхность столика, и на молочно-белом экране вздрагивали серые тени от трехзначной цифры – остаток пособия, полученного при выходе на свободу.

Я постучал пластинкой по стакану с ахлуа – крепким напитком, чем-то средним между чистым спиртом и реактивным топливом, а поэтому хорошо прочищающим мозги. Кусочек льда, плавающий почти у донышка стакана, крохотным бесцветным островком отделился от стенки и плавно поплыл к противоположной. Звон стакана привлек внимание зевающей от скуки проститутки, сидевшей у стойки, и бармена – вышколенного типа с квадратной головой на тонкой шее, похожей на монитор на шарнире. Проститутка зазывно улыбнулась, бармен повернул монитор в мою сторону. Я показал два пальца и вставил кредитную карточку в прорезь в центре стола. Через секунду карточка, оплатив заказ, выплюнулась из прорези, а через минуту, пока я допивал ахлуа и совал пустой стакан в широкую трубу ножки стола, официант принес два полных стакана. Вообще-то, убирать грязную посуду – обязанность официанта, но таким способом я заметал следы.

А вели они к фаготексу по прозвищу Тук. Он висел на стене рядом со столиком и напоминал огромный темно-коричневый плевок табачной жвачки. Восьмиугольные пластинки на его теле сочленились, образовав панцирь, что обозначало полное отстранение Тука от мирских забот: вы – сами по себе, я – сам по себе. Зоологи до сих пор не знают, к какому классу животных отнести фаготексов. Фаготексы едят как органику, так и неорганику; передвигаются всеми известными в животном мире способами, причем количество и форма конечностей зависит от потребности или прихоти, потому что очень любят передразнивать: пообщавшись со мной, Тук начал ходить на двух ногах, увидев собаку, перешел на четыре лапы, теперь боюсь его встречи с сороконожкой; они выживают при температурах от минус ста до плюс ста; могут впадать в спячку на несколько месяцев и столько же не спать; а также брызгать ядовитой слюной, кусаться, душить, лягаться и даже драться как человек, используя вместо кулаков пластинки; размер тела фаготекса – величина довольно переменчивая, он за несколько минут может увеличиться в несколько раз, съев что-нибудь или выпив, или вдохнув воздух, а может и резко уменьшиться, но лучше при этом не присутствовать; единственное, что у них постоянное – это количество костяных пластин на теле, но и они могут либо сочлениться, либо расползтись по всему телу на одинаковое или неодинаковое расстояние друг от друга, либо собраться в горку в какой-то одной части. Я бы сказал – в передней или задней, но у фаготекса такого понятия нет. Голова у него там, где нужна в данный момент. Что он сейчас и продемонстрирует.

Я опустил один из стаканов под стол. Тук сразу же высунул из-под панциря лапу, она скользнула почти по полу к столу, под ним изогнулась под прямым углом, добралась до стакана. В следующее мгновение ахлуа вместе со стаканом исчезло в лапе, а лапа – под панцирем. Стакан пойдет на закуску, а официант пусть думает, что я ему помогаю убирать посуду. Впрочем, фаготекс ест не все подряд. Я немного отклонился вбок, и в отверстие для грязной посуды полетел из-под панциря кусочек льда. Тук не любит слишком холодные блюда, он у нас теплолюбивый.

На этой слабости фаготекса я и сыграл, приручая его. Первый срок, два года, я отбывал в системе Оукон, прозванной в преступном мире «Семиярусной каруселью». В этой системе семь планет, первая из которых обращается вокруг солнца за год, вторая – за два и так далее. Условия жизни на всех планетах невыносимые, днем испепеляющая жара, ночью жуткий холод, и без скафандра можно гулять лишь несколько минут в начале и конце дня. Так как заключенным скафандр не полагается, то и сидишь в модуле от утренней прогулки до вечерней, и самым ужасным для тебя становится пропустить очередную. Модули находятся на порядочном расстоянии друг от друга, связь только со спутником-надзирателем, и более надежную и труднопереносимую камеру-одиночку вряд ли придумаешь. Срок я отбывал на "втором ярусе” – родине фаготексов. Перед высадкой на планету меня проинструктировали, что фаготексы никогда не нападают, только защищаются, и дрессировке не поддаются. От нечего делать я решил проверить достоверность последнего утверждения и притащил в модуль самого, как я думал, маленького фаготекса. Представьте мое удивление, когда я, проснувшись утром, увидел, что почти вся комната занята «малышом», доедающим стул. Из мебели в модуле осталась лишь кровать, на которой я спал. Хорошо, что приближалось время утренней прогулки, и морозец уже слабел. Так, градусов десять-пятнадцать ниже нуля. Я выпрыгнул в пижаме в окно, обежал вокруг модуля, раня босые ноги об схваченную стужей землю, открыл входную дверь, вернулся к окну и, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой, орал в него все известные мне ругательства, пока фаготекс не выпустил в сторону окна половину сожранного и не протиснулся в дверь.

Отплевавшись и отмывшись, я решил отомстить грабителю. Он сидел метрах в ста от модуля, сочленив пластинки, отчего напоминал половинку грецкого ореха, и с тихим скрежетом переваривал мою мебель. Сейчас ты у меня поскрежечешь, подумал я и метнул в панцирь увесистую каменюку. Она абсолютно не помешала процессу пищеварения. Я еще больше разозлился и решил испытать фаготекса огнем. Плазменной зажигалкой я погрел швы, затем сами пластинки. Безрезультатно. И тут меня угораздило поднести огненную дугу к шипу – восьмигранному наросту в центре пластинки. Скрежет под панцирем затих. Сейчас фаготекс или двинет меня одной из пластин, или убежит. Меня больше устраивало второе. Не случилось ни того, ни другого. Я убрал зажигалку. Опять заскрежетало. Поднес – затихло. Набаловавшись и позабыв обиду, я пошел в модуль. Фаготекс заковылял следом. На двух ногах.

Бывают такие стометровки, которые переживаешь потом сотни раз, и отмахиваешь в памяти сто километров, пока чувство страха не притрется и не потускнеет. Я слышал раздававшиеся за спиной шаги «тук! тук!» и приказывал себе: только не вздумай бежать! Почему-то мне взбрело в голову, что фаготексы, подобно хищникам, инстинктивно набрасываются на убегающего. Не хватало, чтобы этот урод сожрал меня как стул. Я таки добрался до модуля, закрыл за собой дверь и, за неимением стула, опустился на пол. Вот так отомстил!

Выйдя на вечернюю прогулку, я снова увидел фаготекса. Он висел на освещенной солнцем стене модуля. Можно было бы отменить прогулку, но отказываться от удовольствий – не в моих правилах. И страх – это ведь тоже удовольствие. Для избранных. И уж в любом случае лучше страшный конец, чем бесконечный страх. Поэтому я медленно пошел по бурой выжженной земле в сторону холмов – обычный маршрут прогулки. Дойти до ближайшего холма, выкурить на его вершине сигарету и вернуться в модуль – на это уходит столько времени, сколько помещается между невыносимыми жарой и холодом.

Странная планета. Жизненный цикл растений на ней длится сутки. Утром, когда земля отогревается и покрывается чем-то вроде росы, появляются зеленые тонкие круглые стебельки. Они стремительно высовываются из бурой грязи, на кончике стебля набрякает похожий на каплю бутон. С наступлением жары бутон клонится к земле и лопается, разбрасывая семена. К вечеру стебли уже лежат на земле, переплетясь между собой и прикрыв семена. Ночной холод превращает их в труху, которая идет на удобрения для следующего поколения. И в пищу фаготексам.