Вторая послевоенная весна заблажила появлением нарядным зелёным покровом свежих сочных трав, которые выползли из таинственных земных нор, из взбухшей от зимней спячки земли и замаскировали рваные раны брутальной кровопролитной войны, спрятав под себя обугленные осколки кирпичей разрушенных домов. Появление добрых солнечных лучей обогрело обрадованные душистые акации, которые нарядились в свадебный белый наряд цветков, распыляя пыльцу – предшественницу новой жизни, – как будто предстояло быть торжественному церемониалу. Давно не наблюдалось такой яркой нарядной весны. По гудению заводских труб, из которых вываливал сивый бурый дым на лазоревое, свежее, весеннее небо, а также по движению звенящих тяжёлым гулом шумных трамваев можно было определить начало наступившей рабочей недели.

Когда завыли гудки заводских труб, мама, молодая женщина 33 лет, по имени Голда – так нарекли родители – невысокого роста, с густыми каштановым волосами, мягким голосом, торопливо будила своего сына, ласково приговаривая, что пора одеваться и ехать в интернат. Прервать сладкий сон для пятилетнего ребёнка – это всё равно, что оторвать его от сладкого мороженого. Мороженое – это конденсированное счастье: когда на него смотришь, будто сам таешь. Ничего, что оно холодное, зато сладкое. Чтоб каждый ребёнок ощущал себя счастливым. Но время послевоенное зажало в тесные тиски несчастливое детство. Счастливое детство – когда ребёнок окружён игрушками, лаской, полноценной заботой родителей. У этого пятилетнего ребёнка, сладкий сон которого прервали и отправляют в интернат, счастливое детство прервалось после гибели отца, которому, по счастливому случаю, удалось увидеть один раз новорождённого сына. Голда одела его в новый американский бархатный костюмчик, полученный в эвакуации как подарок, чудом сохранившийся в пороховом гуле войны наряду с американской тушёнкой, и они окунулись в объятия уличного запаха весеннего утра.

Этот двор был знаком Голде ещё с трёхлетнего возраста. Её большая еврейская семья перебралась сюда не по своей воле, а по воле царственного указа Николая II из прибалтийского города Ковна, где её мама Лея имела колбасный завод, магазин, гостиницу. По тем меркам семья относилась к буржуазному сословию. Им никто не мешал воспитывать восьмерых маленьких детей. Но в их мирную благоустроенную жизнь ворвалась Первая мировая война. Вследствие плохой подготовки в первые годы российские войска терпели неудачу. В окружение попала вся армия Самсонова. Когда преследуют неудачи, нужно находить виновных. Во Франции виновным объявили конкретно капитана Дрейфуса, по ложному доносу. В России виновными оказались абстрактные евреи, которые якобы шпионили и передавали врагу секреты. В соответствии с таким положением Николай II издал указ, согласно которому все евреи должны покинуть прифронтовую зону и переселиться вглубь страны. Так семья раввина оказалась на юге страны, откуда с улицы видны мутные воды Тихого Дона.

В то время Голде исполнилось 3 года. До войны улица родная выглядела горбатой, вымощенной булыжниками, как в Одессе. Эти города многое объединяло, особенно в то смутное время – 53 года – воровской мир. Ростов и Одесса как города- побратимы. Еврейская среда создавала особый колорит, назвав Ростов – папой, а Одессу – мамой. На Ростовской улице проживало много еврейских семей. Мало кто вернулся после войны. Вот за домом до войны стоял двухэтажный особняк, где жила большая еврейская семья. Туда попала случайная заблудшая вражеская бомба. Сейчас о ней напоминают разбросанные красные обугленные кирпичи. Там, на втором этаже, собиралась еврейская студенческая компания, заряженная сионистскими идеями. В тот день они собрались, чтобы отметить встречу Нового еврейского года или Рош-Шана. Как положено, по традиции приготовили сладкое вино, фрукты, мёд, яблоки и варенную Голдой фаршированную рыбу – деликатес еврейской кухни. Десять молодых сердец из мединститута изучали запрещённый язык – иврит, исполняли песни. В коридоре послышался гулкий тяжёлый стук кованых сапог – видимо, непрошеные гости поднимались на второй этаж.

Раздался громкий стук в дверь. К то-то крикнул: «НКВД!» Голда не растерялась, резко раскрыла раму и шмыгнула в окно. Затем спрыгнула на примкнувшую крышу сарая, пробежав до конца, она оказалась на другой стороне улицы. Домой не явилась, а добралась до подруги. Родителям сообщила, что домой не явится. Просила через старшего брата, который близко дружил с работником НКВД, чтоб оформили другой паспорт. Брату удалось получить для неё паспорт на другое имя и дату рождения.

Она стала именоваться Раей. Рая училась в мединституте, мечтала стать врачом. Но теперь придётся менять профессию. Забрав документы, спасаясь от НКВД, уехала в город Мариуполь, перевелась в металлургический институт. Все арестованные друзья были сосланы в разные регионы страны на различные сроки. Вместо заветной профессии медика получила специальность металлурга. Место работы предоставили быстро. Молоденькую, хорошенькую, приятную девушку радостно встретили в цехе на должности начальника смены по выплавке алюминия.

Подкрался подозрительный 37 год. Её смена начиналась утром. Ночной сменой руководил её друг. Электрики собирали для печи электросхемы. Один электрик то ли по незнанию, то ли по невниманию собрал схему- треугольник, вместо звёздочки. После подключения печи взорвались. Вредителей нашли быстро, всю смену арестовали. Перепуганная Рая быстро перевелась в Таганрогский комбинат тоже начальником смены.

Её воспоминания прервал резкий лязг тормозов трамвая. Каждую субботу мама забирала Даника домой из интерната. В том интернате находились дети, у которых погиб кто-то из родителей. Трамвай, грохоча колёсами, словно молотом по стальным рельсам, звенящим шумом вырвался из широких проспектов и, виляя вдоль узких неприметных улочек, оказался зажатым между притулившимся приземистыми домиками, которые прятались за чахлыми покосившими деревянными заборами, почерневшими от времени. Вагон постепенно редел. Рая на минуту призадумалась, предалась воспоминаниям. Сегодня не очень радостная дата: 22 июня – два года, как началась кровавая Отечественная война, изменившая начальную радостную жизнь. Эта дата глубоко врезалась в её ясную память, и вряд ли её можно было забыть. Был летний, тёплый, солнечный выходной день, воскресенье. Каждый планировал провести его по-своему. Они с мужем планировали посетить драмтеатр и посмотреть оперу «Аида». Заранее приобрела билеты, заказала вечернее выходное платье, но надеть не пришлось. В одиннадцать часов услышала тревожное сообщение о начале войны. Собираясь в эвакуацию, она уложила с собой платье, нарядный вечерний наряд, машинально, сама не понимая, почему так сделала. Это платье очень пригодилось. Находясь в эвакуации в Киргизии, в Кара- Балты, вся семья проживала во временном строении – курятнике, с глиняном полом и маленьким закопчённым окошечком. Зима 42 года выдалась на редкость холодной. Мороз-воевода так околдовал холодом, что вода промерзала, превращаясь в лёд. Годовалый ребёнок заболел воспалением лёгких. Топить было нечем. Там, не лесопилке, Рая за машину дров вынуждена была отдать вечернее нарядное платье. Тем самым она спасла жизнь сына.

Резкий тормоз трамвая прервал её мысли. Доехав до конечной остановки, трамвай затих. Выйдя из трамвая, малыш с мамой направились вдоль разбитой колеи железной дороги, на которой работали пленные немцы, в сторону жёлтого здания интерната. Его, своими раскинувшими разлапистыми деревьями, закрывала роща. Пока Даник не видел интернат, шёл спокойно, а мама тем временем отвлекала различными разговорами, зная, какая реакция у него последует от увиденного ненавистного жёлтого здания.

– Будешь слушаться, – повела разговор мама, – я тебе принесу сдобную, сладкую, твою любимую булочку.