Месяцы и годы спустя я буду видеть снова и снова, что ты делаешь именно это, когда не можешь – по твоему же любимому слову – угомониться. Ходишь по комнате.

– Да-да! Очень хорошо, что ты об этом спросила. С экономической точки зрения всё верно: нет мотивации – нет труда. Поэтому, во-первых, в проект по мере его расширения постоянно будут привлекаться новые кадры – чтобы у них, так сказать, не успел угаснуть энтузиазм. Во-вторых, мы не будем отказываться от поддержки тех, кто захочет нас поддержать. – (Уже «мы», – отмечаю про себя. Как же сильно ты сросся со своей идеальной амбициозной мечтой; почти с тем же фанатизмом, как я – со своими книгами). – Ну, знаешь, как на сайтах есть кнопка «Помочь сайту» или «Поддержать проект»? Вот и на сайте «Прометея» такая будет, по системе «кто сколько может». В-третьих… В-третьих же, да? Запутался. В-третьих, никакого дорогого оборудования или ещё там чего-нибудь не понадобится – всё можно воплотить просто на базе школьных компьютерных классов, установив на них нужное ПО. По крайней мере, на первых порах так. И ещё, в-четвёртых… Но я забыл, что в-четвёртых. Глупо вышло, да?

Смеёшься. Смех мягкий и вкрадчивый – такой же, как голос. Тянет завернуться в эту шелковистую мягкость.

Что за бред лезет в голову?.. Мысль героини пошлого любовного романчика. Из тех, где на обложке – большегрудая красавица с длинными волосами, роковой соблазнитель и какой-нибудь мрачный особняк или замок на фоне. Я ненавижу такие книги. Никогда не любила так глупо, с таким животным отчаянием, как их героини.

И не полюблю. В тот вечер, в семнадцать лет, я в этом совершенно уверена.

– Тогда это действительно хорошее начинание. Даже благородное. И ты так всё… Продумал. А можно пример? Ну, какие образовательные программы там могут быть?

– О, их огромное разнообразие, на самом деле! И, судя по тому, что я вижу в Леште, нашим школам такого правда не хватает. Одну я уже написал, для примера. Она очень простенькая, но для иллюстрации годится. – (Немного рисуешься; твой небрежно-щегольской тон, в принципе, должен отталкивать меня – но почему-то кажется милым). – ЕГЭ-тренажёр по биологии, для тестовой части А. Там можно выполнять разные типы заданий, просматривать правильные ответы и краткие пояснения к ним. Гораздо удобнее, чем решать тесты по книгам и самому ломать голову над этими пояснениями, или – ещё лучше – ждать проверки учителя, если ответов нет… А, кстати! Я же могу тебе скинуть видео с конференции, где недавно выступал. В Т., как раз об этом проекте. Там все подробности. – (Достаёшь из кармана телефон). – Оно, конечно, длинное и нудное, но раз ты мои монологи столько терпишь… Тебе интересно или я заколебал?

– Мне интересно.

Не уточняю, что мне уже не первый час интересен не столько твой проект сам по себе, сколько…

Сколько. Невидимые струны, натянутые в полумраке комнаты. Начатый кем-то сценарий – наброски к прекрасной и страшной истории. Я не знаю, почему это чувствую.

– Ты есть во ВКонтакте?

– Да.

– А, вот блин… Телефон сел. Найдёшь меня тогда сама, если захочешь, хорошо? Я запишу адрес страницы, чтобы тебе точно не ошибиться. Есть листочек?

Почти машинально – как прохожий, заворожённый бормотаньем цыганки (в тебе, кстати, есть что-то цыганское), – я достаю из тумбочки блокнот, вырываю листок, протягиваю тебе его и ручку. Наши пальцы не соприкасаются. Мне досадно, что я это замечаю.

– Спасибо. Но ты же есть в друзьях у Леры? Тогда я тебя легко найду.

– Правильно! Я туплю. – (Глядя, как я прячу листок в учебник алгебры, снова улыбаешься – какой-то другой, медовой улыбкой). – Или ты… из тех девушек, которые не добавляются в друзья первыми?

Отвожу глаза. Опасность. Опасность зреет в мягком тёмном воздухе; ты не можешь, не должен говорить со мной так. Меня манят многие пропасти, но эта – слишком чужда; я так боюсь её, что, кажется, ушла бы в монастырь, лишь бы в неё не заглядывать.

– Почему нет? Ничего плохого в этом не вижу.

– Да? Интересно. Я подумал, что как раз из таких. Знаешь, девушки, которые…

– Почему именно Прометей?

Скользнув обратно на кровать, смотришь тяжело и пристально. Раздражён, что я перебила, – понимаю я. Раздражён, но так глубоко в себе, что вряд ли сам понимаешь. Пара секунд – и ты улыбаешься с тем же якобы тёплым очарованием светского денди. Должно быть, Онегин улыбался Татьяне куда холоднее.

– То есть почему я выбрал такое название?

– Да.

– Мне казалось, ты сразу поняла. Прометей жертвует собой, по сути, да? Чтобы помочь людям. Идёт против воли богов, зная, что его ждёт наказание. Он делает доброе дело, но ничего за это не получает. И наш проект будет делать то же самое – бескорыстная помощь всем-всем… Ты сейчас думаешь, что я идеалист?

– Может быть, немного, – отвечаю с уклончивой улыбкой. Лучше не говорить, что в тебе есть нечто, совсем не соответствующее образу идеалиста. Я пока не могу понять, что. – Просто… Акцент ведь немного на другом, нет? Прометей – не ваш проект в целом, а ты. Культурный герой, спаситель. Не отвлечённый символ, а человек. Нет?.. Прости, если лезу во что-то личное.

Издаёшь сухой смешок. Твои глаза превращаются в две зелёные щели, полные кошачьей настороженности.

– Ты точно литературу тут пишешь, а не психологию?.. Очень близко к правде. Пока не буду говорить, в чём не близко, потому что сам толком не понимаю. Но – почти в точку… Как ты о нём сказала? «Культурный герой»?

– Да, есть такое понятие.

– А что это значит? Объясни, пожалуйста. Если тебе не трудно. Я задаю кучу тупых вопросов, знаю! Как только заколупаю – говори.

Прикладываешь руку к груди с прежним покаянным выражением: «я-провинциальное-быдло-но-мне-правда-очень-интересно-общаться-с-вами». Маска. Наверняка одна из многих. Я улыбаюсь.

– Не заколупаешь. Культурный герой… Это тот, кто просвещает, учит. Кто приводит мир от хаоса к порядку. В мифах – это те герои, которые обучали чему-то людей, именно как Прометей. Когда люди хотели объяснить происхождение каких-нибудь явлений, присущих цивилизации, они говорили, что их изобрёл конкретный легендарный персонаж. Научил их строить дома, возделывать землю, подарил алфавит… В общем – обустроил человеческий мир, вывел его из дикости. Это понятие и в литературе используют, но уже как образ, конечно.

Молчишь несколько секунд, потом киваешь и произносишь – чуть более гортанно-чувственным голосом, чем прежде:

– Ты очень хорошо объясняешь. Как настоящий учитель.

– Спасибо.

Не краснеть, строго велю я себе. Я не Наденька, чтобы краснеть в ответ на такое. Я вообще не из тех, кого ты привык очаровывать (судя по всему: типаж школьного Казановы легко узнаваем). Но на щеках расцветает постыдный жар – яркий, как шиповник на фоне зелени. Я впервые радуюсь, что уже стемнело.

– То есть, получается… культурный герой – это тот, кто учит людей, как надо жить? Проще говоря.

– Да, что-то подобное.

– И его не всегда за это наказывают, как Прометея?

– Нет, не всегда. Чаще наоборот – прославляют.

Снова странно улыбаешься.

– Тогда ты права: это мне подходит. Люблю объяснять всяким дебилам, как надо и не надо делать… Правда, в Леште за это можно получить кое-что похлеще оков и орла, клюющего печень.

Тоже улыбаюсь в ответ на твою шутку (в ней явно немало правды), но меня не отпускает липкая тревога. Ты любишь не просто объяснять – учить, наставлять, руководить. Решать за других. Раскладывать по полочкам. Это видно даже в том, как ловко ты управляешь разговором, предпочитая скорее говорить, чем слушать. Такие люди мне не близки.

– А в литературе? Ты сказала, что такое и в литературе встречается. Не могла бы ты привести пример? Что-нибудь попроще, для быдла вроде меня.

– Ты не похож на быдло. А пример… – (Одиссей? Робинзон Крузо? Революционеры Чернышевского? Всё – не совсем то. Качаю головой). – Нет, так с ходу не соображу.

– Я вот подумал про Воланда из «Мастера и Маргариты». Он – выходит, как бы смесь этого культурного героя и дьявола, разве нет?