Когда она бокал у него все-таки забирает, ее свободную руку он освободившейся своей ловит, к губам подносит, но смотрит ей в глаза. В глаза ей он смотрит и тогда, когда тянется к ее губам за легким, целомудренным почти поцелуем, и тогда, когда они почти одновременно отпивают шампанское. Говорить Саше не хочется, да и ему, похоже, тоже — они чувствуют друг друга так же тонко, как с первых дней знакомства.

Когда они бокалы отставляют, и он целует ее, наконец, так, как она весь день хотела, она его руку сама тянет к своей груди. Ей нравится его руки на своем теле чувствовать, нравится наслаждаться каждым прикосновением. Кажется невероятным, что она жила без этого, что не испытывала необходимости в его присутствии и в его касаниях. Она может без этого жить, она может держать себя в руках, но зачем, если можно обойтись без этого? С чего бы ей этого вообще желать? До него хочется дотрагиваться и позволять ему то же самое.

— Целый день без тебя, я чуть с ума не сошел, — шепчет Ваня, когда они друг от друга отрываются, наконец. Смешок сдержать не получается, как она ни старается. — Что?

— Я тоже, — признается она в ответ, и как-то легко становится от того, как он улыбается. — Думала, вернусь домой, и не отойду от тебя до завтра.

— Не отходи, — соглашается он легко, прежде чем снова потянуться к ее губам. Пальцами по ее коже под футболкой он чертит что-то непонятное, заставляя ее ближе к нему прижиматься, тянуться за его руками.

Ей кажется, она делает что-то не то, и руки дрожат, когда она тянется расстегнуть на нем джинсы. Он замирает, позволяя ей это сделать, и его губы приоткрываются в коротком выдохе, когда она ладонью задевает там, где не планировала. От выдоха этого смелости почему-то прибавляется, и второй раз через ткань боксеров его члена она касается уже осознанно, наблюдая за его реакцией. Он следом подается, когда она ладонь убирает — лучше любой награды.

Настолько далеко они не заходили даже при том, что не так уж и мало себе позволяли. Ей хочется больше. Она с себя снимает футболку, пока он джинсы стягивает, переступая через них, комком оставляя их на полу. Его пальцы зарываются в ее волосы, когда он ее к себе притягивает для нового поцелуя, и она к нему льнет всем телом, целует его жадно, почти задыхаясь. Задыхается на миг и правда — когда через тонкую ткань ее касаются его пальцы. Ей мало, все еще мало — да и как его может быть много?

Ей приходится вспоминать, как дышать, когда его губы скользят по ее шее, когда он сдвигает ткань трусиков, прежде чем дотронуться снова.

Вазы с цветами — сколько их? неважно — на полу, одну они чуть не сшибают по пути к кровати. Ваня в свете свечей какой-то нереальный, Саша и себя реальной не вполне ощущает, все это похоже на один из тех снов, которые заканчиваются за несколько секунд до, от которых просыпаешься и разочарованно стонешь в подушку. Его пальцы вытворяют что-то нереальное, когда она на постель падает почти, бедрами она подается навстречу раз за разом, шею бездумно подставляя под его поцелуи, и внутри фейерверки, и на мысли не остается ни сил, ни желания — его хочется касаться, хочется притягивать ближе к себе, чтобы чувствовать всем телом. Он ее губы снова поцелуем почти сминает в миг, когда случайно задевает иначе, почти заставляя ее этим в спине прогнуться, и стон вырывается непроизвольно, и щеки обжигает. Он, похоже, понимает без слов, что все делает правильно — продолжает так же, в том же ритме, и от каждого его движения по телу горячая волна проходится, раз за разом, пока не накрывает с головой.

Когда она глаза, наконец, открывает, когда вдохнуть получается, наконец, как следует, Ваня на нее смотрит обеспокоенно, тянется, чтобы выступившие слезы с ее лица стереть.

— Все нормально?

Она вместо ответа тянет его к себе, заставляя лечь рядом, и голову ему на грудь кладет. Ей нужно пару минут, чтобы прийти в себя, и это будет гораздо легче сделать с ним в обнимку.

— Я не буду спрашивать тебя, где ты научился такому, потому что ревную, — смеется она, когда получается, наконец, выдать всю эту тираду. — Все замечательно, Ванюш.

Он ее в макушку целует вместо ответа. Она к его губам тянется, голову запрокинув. Его улыбка блаженная, будто это ему было сейчас так хорошо, что мысли в голове до сих пор путаются. Ей нравится.

Ей нравится, как он реагирует на ее прикосновения, нравится, что он замирает, когда кончиками пальцев она пробегается от его солнечного сплетения к его пупку, по дорожке темных волос вниз, к резинке. Ей нравится, что он совсем немного подается бедрами, когда она туда доходит — мол, продолжай. Ей нравится его взгляд, недоуменный, когда она руку убирает, но темнеющий, стоит ей бедра чуть приподнять, чтобы по какому-то недоразумению все еще оставшиеся на ней трусики снять. Она сама растрепанная, наверняка раскрасневшаяся, и дышит еще часто, но когда он окидывает ее восхищенным взглядом, она себя чувствует самой красивой женщиной в мире. Саша сама внутренне обмирает от своей смелости, когда, вернувшись к его боксерам, ныряет под них ладонью на этот раз.

Больше всего ей нравится то, как он губы облизывает непроизвольно, жмурится, в ее ладонь толкаясь, как выдыхает ее имя, когда она, повинуясь инстинкту, головки касается. Ее он под себя подминает резко, одним неожиданным движением, и даже кажется ей на миг в нем что-то почти животное, когда он сверху нависает, но касается ее лица он так нежно, как она и не представляла себе при таких обстоятельствах.

— Подождешь немного?

В глазах у Вани не просто чертики, а те еще черти, и оторвать от него взгляд сложно.

— Подожду, — соглашается она легко. — А чего?

Он ее вместо ответа коротко в ключицу целует, прежде чем встать с постели, потянувшись к тумбочке. Предусмотрительный. Когда он раздевается окончательно, она на локтях приподнимается, окидывая его взглядом — разглядеть можно только спину и то что пониже, но вид ей нравится — и краснеет, когда он, повернувшись, ей подмигивает, опустевший пакетик откладывая обратно на тумбочку. Обратно на кровать почти падая, он ее на себя утягивает, и она приподнимается на коленях, упираясь ему в грудь ладонями. Одной рукой ее за бедро придерживая, он другой рукой направляет себя в нее, так медленно, как ей комфортно. В тот единственный раз, что у них был, они были без презерватива, и ей не о чем было беспокоиться из-за одного из тех отваров, что она зачаровывала, что пила и до того дня, и после него, чтобы уж точно. Сейчас все иначе, и ощущения не совсем такие, но она бы даже не подумала сказать, что хуже — это было бы наглой ложью. Сейчас она опускается плавно, привыкая к тому, как он ее растягивает изнутри, привыкая к странному пока что чувству заполненности.

— Скажешь мне, когда, — говорит он, и чем-то знакомым это отзывается в ее памяти. Ей не хочется об этом думать.

— Сейчас.

Она готова. Ладони его скользят от ее бедер вверх, к ее груди, обхватывают, обрисовывают, и не подаваться навстречу его рукам не получилось бы, даже если бы она очень старалась. Она и не старается, зачем бы ей? Чуть приподняться, чтобы податься снова навстречу ему, на этот раз не ожидающему спокойно, на этот раз бедрами двигающему вверх так же плавно, как она сама. Глупо было бы думать, что ему эта плавность дается легко — она видит и как он губу прикусывает, и как напрягается, сдерживаясь. Сдерживается. Умудряется. Она не уверена, что на его месте смогла бы.

Не уверена, что хочет, чтобы он так продолжал. Ее «быстрее» тихое, на грани выдоха, он слышит — иначе с чего бы ему прислушиваться к ее просьбе? Потому что это просьба, не требование. Но он движется быстрее, задавая темп, кожа к коже, его ладони на ее бедрах, его пальцы сжимают ее не больно, но так, что как бы синяков не осталось потом — она не против. Ей собственнически хочется все его тело покрыть отметинами. Ей хочется, чтобы он сделал то же самое. Она позволяет ему владеть ею, взамен без остатка забирая его. Есть в этом что-то будоражащее, какое-то удовольствие садистское и мазохистское одновременно. Есть в этом что-то, но думать об этом не хочется сейчас — кожа к коже, ее ладони на его груди, не отталкивая, лишь удерживаясь на месте, и когда он садится резко, притягивая ее к себе ближе, она в него вцепляется, руки ему на плечи закидывая. Кто кого целует первым, непонятно — Ваня в какой-то момент в их поцелуй стонет-рычит низко, глухо, и это вибрацией отдается во всем его теле, во всем ее теле. Ладонями обхватывая его лицо, она его целует в лоб — на губах солью остаются капельки пота.