«Я хочу замуж за Ясина и быть его женой».

– Школьница, которая очень быстро растет и взрослеет, – твердо сказал дедушка. – Вот что я скажу тебе на будущее, Ягыз. Никогда от меня ничего не скрывай. Если я что-то должен знать – это значит, я должен это знать. Понял?

Ягыз кивнул, глядя в лицо деда.

– Звони своему отцу, пусть приезжают все. В конце следующей недели пойдем просить тебе девушку.

Дед пошел к машине, а Ягыз остался стоять, словно пораженный громом.

========== Часть 6 ==========

Всю последнюю неделю в доме Фазилет Чамкыран царило безумие. Мама вышла на тропу войны. Ведь должны были прийти просить руки ее дочери. И не кто-то – Эгемены! Мама просто-напросто сошла с ума. Всю неделю все родственницы семьи Чамкыран буквально вылизывали дом в каждом углу. Мама настолько осатанела, что даже хотела переклеить обои в гостиной, и только долгий скандал с Хазан заставил ее передумать.

Сама Хазан решила не вмешиваться в это дело. Каждый день она с утра пораньше уходила в море, и возвращалась из него последней из всего Орду, а потом оставалась в порту у тети, оттягивая возвращение домой до самой последней минуты. Она просто не могла быть дома. Не могла там находиться. Не могла видеть приготовления к помолвке. Не могла слушать споры мамы и тетушек, что лучше готовить, какие сладости подать к столу, какой рецепт использовать для пахлавы, на лимоне надо мариновать овощи или на уксусе.

Не могла видеть торжество матери. Наконец-то сбывались ее мечты. Да, Эдже не будет жить в Стамбуле, но да будет там бывать, и пусть Эдже не станет звездой среди самых богатых и знаменитых семей Стамбула – она станет женой в самой могущественной семье Орду, женой второго человека в Орду, женой Ягыза Эгемена! Фазилет с гордостью и мстительной радостью переживала триумф. Все, чего она так долго ждала, наконец-то свершится. Фазилет Чамкыран породнится с Эгеменами.

Хазан не могла видеть горе своей сестры. Эдже вся потухла. Она уже даже не плакала, просто сидела, словно дикий перепуганный зверек, забившийся в уголок, опустив припухшие глаза, бледная, словно истаявшая, простившаяся со своим счастьем еще до того, как его обрела.

Хазан не могла видеть плоды своей трусости.

Трусости!

Она, капитан Хазан, оказалась просто трусихой, неспособной защитить свою сестру! Ее сестра, ее маленькая, маленькая бедная сестра, переживала такое горе, и Хазан не могла ее спасти.

Не могла или не захотела?

В тот день, когда Эгемены пришли к ней, когда она встретилась с ними в кабинете ее тети, у нее был шанс все изменить. Она могла тогда предложить, чтобы дядя Фатих и Ягыз все переиграли. Она могла им сказать, что согласна выйти за Ягыза сама. Что Эдже еще маленькая, и ей это ни к чему.

Но… Сказать это тогда – значило бы подтвердить бесчестие Эдже. После того разговора, после того, как это все тогда прозвучало, любая попытка сменить невесту означала бы, что Чамкыраны сомневаются в своей дочери. Что «водитель автобуса» и правда как-то задел честь Эдже. Что родная мать объявила об этом, а родная сестра – подтвердила, решив сама занять столь лестное место. При чем заявить это после того, как объявила всем о своей неприязни к жениху, которого вдруг себе выбрала. Это показалось бы особенно подозрительным.

Хазан хотелось думать, что это была основная причина. Но так же и то, как он на нее посмотрел тогда. Она хотела уже было, думала сказать это, но она посмотрела ему в глаза, и в его глазах был такой холод, просто мороз, не человек, а промышленный холодильник, вроде тех, в какие Хазан сгружала рыбу.

И… Хазан не решилась. Не решилась предлагать себя в жены Холодильнику. Не смогла представить, как сможет рядом с ним жить.

И она струсила. И теперь не могла смотреть в глаза Эдже.

Хазан отвела от губ помаду и внимательно посмотрела на себя в зеркале. Вот она, сидит, трусиха. Предательница своей сестры. Предательница.

Все еще можно было изменить, подумала Хазан. Есть еще шанс все изменить.

Когда дядя Фатих попросит Эдже, она может отказать. Сказать нет, нет, она не отдаст свою сестру. Даже не предлагая себя взамен, просто сказать нет, нет, нельзя, нельзя, что же вы делаете, она же еще совсем крошка!

Она опозорит Эгеменов – ну да и черт с ними! Что значат Эгемены против слез ее сестры?

Но она разобьет сердце дедушки.

Хазан сама едва не разрыдалась.

Она не могла так поступить с дедушкой, подумала она. Не могла.

– Хазан, девочка, сколько уже можно прихорашиваться, выходи уже давай, выходи! – Кереме вытянула ее из комнаты за руку. – Иди к сестре, иди, твоя мать ее сейчас до слез доведет! И сама ей плакать не давай, я просто вот пристрелю ее, если она выйдет к Эгеменам заплаканной, поняла меня? Поняла? Мы сегодня покончим с этим, покончим навсегда! Иди давай, иди!

Хазан вошла в комнату Эдже. Эдже сидела перед зеркалом, маленькая, сжавшаяся, напуганная, а мать крутилась вокруг нее, поправляя ей волосы, платье, красивое нежное голубое платье, Эдже была в нем похожа на ангела – на грустного, несчастного, печального ангела.

Мама оглянулась на Хазан и прищелкнула языком.

– Хазан, неужто ничего поприличнее не нашла? Сейчас придут Эгемены, все стамбульские Эгемены, разодетые как с картинки, Ясемин эта ихняя наверняка вся расфуфыренная придет, а ты?

– Мама, хватит, ни к чему, – устало ответила она. – И так нормально.

На ней была простая длинная юбка в клетку и черная водолазка, поверх которой Хазан накинула ожерелье.

– Ладно, собирайтесь и пошли вниз, – велела мама. – Все уже собрались, скоро ждем Эгеменов.

Хазан подошла к сестре и посмотрела на нее в зеркало. Волосы Эдже были собраны в длинную косу, и так она казалась еще моложе, чем была.

Они двинулись к двери, и Хазан сжала холодные пальчики Эдже.

– Эдже, – начала она, но сестренка перебила ее.

– Я все знаю, Хазан. Я все сделаю. Ты не волнуйся. Я не стану устраивать сцен. Не стану позорить дедушку. Я все сделаю.

Ее прекрасные зеленые глазки снова налились слезами, но Эдже часто заморгала, не давая себе расплакаться.

Даже Эдже была храбрее, чем Хазан, подумала про себя Хазан. Капитан Хазан. Брат Хазан. Сын Хазан.

Трусиха Хазан.

В гостиной сидели уже все: дедушка, тетя Кериме, Керем и Алтай, тетя Бинназ, Севда.

Дедушка встал с дивана и подошел к Эдже, поцеловал ее в лоб.

– Поздравляю тебя, внученька, – сказал он, и Эдже склонила голову, шепча благодарности.

Эдже присела на отдельном от остальных стуле со стороны диванов, где сидели родственники невесты. Дедушка сидел на диване во главе комнаты рядом с мамой, на диване слева от них расположились тетя Кериме и ее сыновья. На стульях рядом с ними присели тетя Бинназ и Севда, Хазан присела рядом с сестрой, она должна была помогать Эдже обслуживать гостей.

Раздался долгожданный звонок в дверь, и тетя Сахра, помогавшая дедушке по дому, побежала открывать дверь, раздались радостные приветствия, и все встали, приветствуя дорогих гостей, пожимая руки.

Эгемены пришли почти в полном составе, не хватало только Омрюм. Все были здесь. На диване справа от мамы сидели дядя Фатих – ближе всех остальных к маме, тетя Асие, рядом с бабушкой присел жених.

Хазан задержала на нем взгляд. Он был одет в точности как тогда на дороге, в точности, как тогда в отеле, и Хазан аж едва головой не помотала от этих идиотских воспоминаний.

Когда она видела его в последний раз, на встрече с капитанами рыболовецких судов, она впервые увидела его не в пиджаке – в джинсах, легкой куртке поверх футболки, и удивилась, он выглядел совсем по-другому, менее холодным, менее отстраненным. Он так тепло разговаривал со всеми, и только увидев ее напрягся и похолодел.

Так он сидел и сейчас, прямой, холодный, твердый. Он смотрел прямо перед собой, прислушиваясь к разговору о пустяках, который вели старшие – дедушка, мама, его бабушка и дедушка, родители. Господин Хазым и госпожа Севинч поддерживали беседу о Стамбуле, и время от времени в разговор вступали Гекхан и Ясемин. Селин и Синан, сидевшие дальше от всех, разговаривали с Сефером Эгеменом, а Хазан и Эдже, как и Ягыз, сидели в полном молчании.