– Не пора ли нам выпить кофе? – Подала голос вдруг Фазилет. – Эдже, дочка, подай кофе нашим дорогим гостям. Хазан, Севда, помогите ей.
Хазан кивнула и пошла на кухню, где вместе с Эдже, Севдой и тетей Сахрой принялась за приготовление кофе.
– Столько их пришло, сколько чашек надо, – причитала тетя Сахра. – И ведь подумать только, столько лет назад господа Эгемены были одни, а теперь ты только посмотри, сколько их!
– Да, да, тетя Сахра. Эдже, вот твой поднос. Который из них будет для Ягыза? —спросила она, потянувшись к солонке.
– Не надо, Хазан, – слабым голосом ответила Эдже. – Обойдемся без этого. Не будем класть соль.
– Ну уж нет, – твердо решила Хазан. – Я туда еще и перца сейчас брошу.
– Хазан! – Прошипела Севда, и Хазан хмыкнула.
– Да ладно, просто соль. Так положено. Вот, все пару ложек кладу. Уф, пена теперь пропала, ну и ладно. Эдже, неси.
Они вошли в гостиную, и Эдже, бледная, но решительная, начала обносить гостей и с подносом – все как положено, сначала старшим, потом, как полагается, жениху.
Ягыз принял чашку, не глядя на невесту, и сразу уставился в кофе. Он поднял голову и посмотрел по сторонам, и его взгляд сразу упал на Хазан. Хазан мстительно прищурилась, и Ягыз нахмурился, вопросительно глядя на нее. Хазан опустила взгляд на чашку, и он опять посмотрел на нее вслед за ней. Тут Хазан заметила, что все в комнате, отпив по глотку из своих чашек, замерли и смотрят на Ягыза, и он тоже заметил это.
Он потянул рукой галстук и покрутил шеей, мысленно готовясь к угощению, которого все ждали. Оглянулся по сторонам, посмотрел на мать, которая подбадривающе кивнула ему. Дядя Хазым погладил его по плечу, и Ягыз сделал глубокий вдох, выдох и залпом проглотил отвратительный соленый кофе, зажмурился, сжав зубы и судорожно выдохнул через нос. Он открыл глаза и повел головой, снова потянул на себе галстук, словно он душил его, и наконец кивнул, поворачиваясь к Эдже.
– Благодарю вас, госпожа, кофе был вкусный.
Он смотрел на Хазан, когда говорил это, и Хазан усмехнулась.
Все засмеялись и зааплодировали, и только жених, невеста и Хазан сидели тихо, молчаливые и неподвижные.
– Что ж, дорогой мой друг Джихангир, дорогая дочка Фазилет, не будем долго откладывать дело. Мы пришли к вам сегодня не просто так.
Хазан напряглась. Вот он, тот самый момент.
– С именем Аллаха и позволения Пророка, Джихангир, я прошу руки твоей внучки Хазан для моего внука Ягыза.
Сначала Хазан показалось, что она ослышалась. Точно, ослышалась, не мог же дядя Фатих сказать «Хазан», так ведь? Он сказал «Эдже», это она почему-то подумала, что «Хазан», ну вот бывает такое, да?
Но потом она оглядела всех присутствовавших, и по их лицам поняла, что они услышали то же самое.
Единственное слово, которое она могла применить в этой ситуации, описывая выражения лиц членов своей семьи и Эгеменов – обалдение. Не удивление, не шок, не недоверчивость – чистое и сконцентрированное обалдение.
Почему-то первым делом Хазан посмотрела не на дядю Фатиха, не на дедушку, не на маму, даже не на Эдже. Она посмотрела на Ягыза Эгемена, и его лицо…
Честное слово, она пожалела, что у нее не было с собой телефона, чтобы щелкнуть на память.
Ягыз смотрел на деда, раскрыв рот и подняв брови, и у него был вид, будто… Ну как тогда, когда он понял, что она собирается врезать ему по морде.
В принципе, у всех в комнате был такой вид, и Хазан предполагала, что и у нее тоже.
Только дядя Фатих сидел и совершенно спокойно пил кофе.
– Папа, – первым опомнился дядя Хазым. – Папа, мне кажется… Мне кажется, ты оговорился. Ты сказал… Хазан. А мы пришли за…
Дядя Фатих поднял руку, останавливая его.
– Погоди, сынок, погоди. Джихангир, друг мой, – он повернулся к своему старому другу. – Тридцать лет мы с тобой даже и не разговаривали, кроме того, чтобы проклясть друг друга. Тридцать лет нашей дружбы потеряли мы, и вместе с тем потеряли кое-что большее – общение наших семей. Ты дал имя моему сыну Хазыму. Я дал имена всем твоим детям. Но из-за этой проклятой вражды мы не узнали внуков друг друга. Более того, я не знал своих внуков. Когда по воле Аллаха мы с тобой решили породниться в знак примирения и нашей вечной отныне дружбы, ты не знал моих внуков, а я не знал ни твоих внуков, ни своих. Я пообещал, что Ягыз женится на твоей внучке, потому что он пожелал исполнить свой долг. А ты согласился выдать за него замуж свою внучку Эдже, чтобы она исполнила свой долг. Но прошли годы, я узнал твоих внуков, узнал своих, да и ты узнал моих поближе, и полюбил их тоже, как я люблю своих внуков и твоих.
– Эдже, внученька, я желаю тебе счастья, – сказал он, поворачиваясь к Эдже, которая смотрела на дядю Фатиха широко раскрытыми глазами. Когда мы с твоим дедом соглашались на эту помолвку, мы совсем не подумали о тебе. Ты так юна, так неопытна, совсем не знаешь жизни. Мой Ягыз успел поучиться, поработать, повидать мир, тебе же мы словно подрезаем крылья, разве можем мы заставить тебя это сделать? Хазан, дочка, – Фатих Эгемен повернулся к Хазан, – я знаю, что неожиданно пришел к тебе со всем этим, но я, Фатих Эгемен, дал слово, что мой внук женится на внучке Джихангира Чакмырана, и я сдержу свое слово, и знай, что если ты согласишься, я сдержу свое слово с превеликой радостью, потому что уже давно люблю тебя, как родную внучку. Разве не ты помогала мне с тех пор, как мы примирились с твоим дедом, разве не приходила на помощь моей жене, когда это было нужно, разве не помогала мне разрешать наши семейные проблемы? Хазан, Джихангир, дочка, Фазилет, мой внук Ягыз вернулся в Орду, чтобы стать моим помощником и наследником. Он будет управлять всем, чем владеют в этом городе Эгемены, и совсем скоро он останется совсем один, и ему будет нужен человек, который поможет ему. Который знает этот город, как свою собственную ладонь, знает всех наших людей, знает горы, знает море. Эдже, внученька, я знаю, что и из тебя бы выросла замечательная помощница, не обижайся, прошу, но тебе нужно время, чтобы всему этому научиться, а Хазан уже всему научилась. Дорогие мои, вот вы и выслушали меня, и потому я повторю свои слова снова. С именем Аллаха и позволения Пророка, Джихангир, я прошу руки твоей внучки Хазан для моего внука Ягыза
Снова повисла тишина. Хазан боялась даже вздохнуть. Она уставилась на дядю Фатиха так, словно видела его в первый раз. Она с трудом верила своим собственным ушам. Она перевела взгляд на дедушку и маму. Мама выглядела так, словно из-под нее выдернули ковер. Она только открывала и закрывала рот, глядя на дядю Фатиха, и казалось, она сейчас потеряет сознание. Рядом с ней дедушка откашлялся, прочищая горло.
– Фатих, дорогой… Ты произнес прекрасные слова, и многие из них правдивы. Да, ты сказал правду, мы потеряли много лет нашей жизни, и потеряли самое ценное – возможность видеть, как растут наши внуки. Многое из того, что ты сказал, крутилось и у меня на уме. Когда мы мирились, мы почти забыли друг друга, не то что наших детей, а внуков и вовсе не знали. И чем старше становилась моя дорогая Эдже, тем чаще я задумывался, на правильный ли путь мы ее толкаем. Но я не буду неволить моих внучек. Эдже, Хазан, я не буду идти против вашей воли. Эдже, дорогая, если ты хочешь, чтобы твоя помолвка с Ягызом состоялась, я не буду отдавать Хазан в семью моего друга. Хазан, если ты не пожелаешь, я не отдам тебя.
– Я согласна, – быстро пискнула Эдже. – Я согласна! Я хочу учиться, хочу повидать мир, я согласна с вами, дедушка Фатих!!! – Эдже сорвалась с места и бросилась к дяде Фатиху, быстренько облыбызала ему руку, потом подбежала к дедушке, поцеловала и его руку, поцеловала руку матушки. – Господин Ягыз, – радостно воскликнула Эдже, – я прошу у вас прощения, – она хотела было и ему руку поцеловать, но он так рванулся от нее, глядя на нее, как на сумасшедшую, что она остановилась и бегом побежала к своему стулу, садясь на него, она вся светилась от радости.
Ягыз посмотрел на нее и поймал ее взгляд. Они смотрели друг другу в глаза, и она видела, как он был потерян, растерян, немного, наверное, обижен… Все же только что при всех его практически отвергли. Он оглянулся по сторонам и заметил, что все смотрят на него, и опустил голову, и Хазан с удивлением заметила, что он покраснел. От чего? От стыда? От смущения? От ярости? В любом случае, не было и намека на спокойную, уверенную в себе сдержанность Холодильника, вроде той, что она видела в последние с ним встречи.
