Хазан отключила звонок и закричала в голос, ударяя кулаками по рулю. Все ее тело сотрясали рыдания, и она не увидела, как рядом остановилась машина и к ней подошел встревоженный мужчина.

– Госпожа, с вами все в порядке? – Он постучал в стекло машины, и Хазан повернулась к нему, утирая заплаканное лицо. – Госпожа? Госпожа, отвезти вас в больницу?

– В сумасшедший дом, – ответила она, не подумав, и он отпрянул, удивленно глядя на нее. – Прошу прощения, – всхлипнула Хазан, доставая из сумки пачку бумажных носовых платков. – Прошу прощения, все хорошо. Все хорошо.

– Все просто замечательно, – пропела она, глядя в пустоту перед собой, когда он ушел.

Она даже проплакаться как следует не смогла.

Хазан оглянулась по сторонам и увидела, что припарковалась у набережной, и она вышла из машины и пошла к морю, чувствуя, как глаза снова наливаются слезами, но не давая им упасть.

– До чего ты дошла, госпожа Хазан. До чего ты докатилась, – грубо сказала она себе, сжимая руки в кулаки, ногтями едва не разрывая свои ладони. – Так расклеиться из-за мужчины. До чего ты докатилась.

Хазан никогда не была слабой. Она всегда была сильной. Уверенной. Твердо стоящей на ногах. Никакой ветер не мог ее склонить. Никакая сила не могла поставить ее на колени. Дочь, сестра и племянница. Помощница маме и дяде Хазыму. Наследница. Будущая глава холдинга. Будущее семьи Чамкыран.

«Тридцать в возрасте до тридцати» Forbes Турция, и Хазан на обложке. И надежда, что однажды она попадет в этот список в мировом выпуске.

А теперь она рыдает на берегу моря из-за мужчины.

Разве такой мы тебя воспитывали, девочка? – И снова, голос был ужасно похож на голос ее дяди, и она впервые подумала, что это мог бы быть и голос ее отца.

Что она никогда не знала отца, когда была взрослой, и может быть, отец ее тоже бы разочаровал, как разочаровал дядя Хазым, как разочаровал дядя Кудрет, как разочаровала мама.

Все в ее жизни были ходячими разочарованиями, и теперь остался только Мехмет. Она не могла в нем разочароваться.

Он последняя надежда на веру в хорошее, что у нее осталась.

– Ну конечно, – прошептала Хазан, закрывая глаза. – Сумасшедший дом.

***

– Значит, господин Мехмет попросил вас навестить его мать, – в голосе медсестры слышалось осуждение, и Хазан мельком глянула на нее. Да, медсестра выглядела расстроенной. – Очень мило с его стороны хотя бы вас сюда прислать. Уже много месяцев даже здесь не появлялся.

– Много месяцев? – Хазан остановилась, не входя в комнату, в которой должно было состояться ее свидание с госпожой Кериме Йылдыз. – Мехмет не приходил так давно?

Медсестра поджала губы, открывая дверь.

– Я принесу чай, – сказала она, и Хазан вошла в комнату.

Несколько кресел, столик. Ничего особенного. На стенах висели пейзажи – плохая мазня, но настоящие картины, а не репродукции или фотографии. Медсестра принесла чай и сказала, что госпожа Кериме уже идет, и Хазан тяжело сглотнула, мысленно подготавливая себя к встрече с ней.

Она видела ее на фотографиях, но… Все же ее удивил ее внешний вид.

Госпожа Кериме была такой маленькой и хрупкой. Темные, почти черные глаза, темные волосы, аккуратно собранные в пучок, смуглая кожа. Она совершенно не была похожа на Мехмета, ничем. Его рост, глаза, телосложение, черты лица… Должно быть все это досталось ему от отца, фотографий которого Хазан никогда не видела.

Хазан прикрыла глаза, представив себе Джемаля Йылдыза, похожего на Мехмета. Представила себе, как молодой дядя Хазым сталкивает его с высоты. Как молодой отец помогает ему.

«Наверное, он был большим и сильным, – подумала она. – Большим, сильным, привычным к физическому труду, и они… Они испугались. Они просто испугались».

«Перестань» – оборвала она себя.

– Здравствуйте, госпожа, – у Кериме Йылдыз был совершенно обычный, нормальный голос.

– Госпожа Кериме? – Голос Хазан хрипел, но она ничего не могла уже сделать. Она быстро сделала глоток чая, даже не положив в него сахар, и снова повторила. – Госпожа Кериме? Меня зовут Хазан. Я подруга вашего сына.

– Мой сын умер, – совершенно нормальный голос. Спокойное выражение лица. Даже глаза совершенно обычные. И безумные слова.

Ты точно здесь собираешься искать правду.

– Мой сын умер. Он родился мертвым. Я похоронила его в могиле его отца.

Хазан покачала головой. Это было бесполезно.

– Мехмет… – начала она, и Кериме отвела взгляд в сторону.

– Мехмет… Мой мальчик, мой красивый добрый мальчик. – Хазан улыбнулась, против своего же желания, она снова почувствовала, как на ее глаза набегают слезы. – Никогда не доставлял мне хлопот. Никогда мне не врал, всегда был мне помощником. Моя радость. Радость моя. Утешение мое. Спасение мое. Мой Мехмет. Мой. – Последние слова она произнесла с какой-то горячкой, и Хазан подумала, что это и есть наверное ее болезнь. – Моего Мехмета убили. В Сирии. – Хазан прикрыла глаза, внутренне простонав. – Он сказал мне, что мне пришлют его по кускам. И чтобы я просто верила, что это он, потому что я его не узнаю. Моя душа его не узнает. Сказал, что выколет ему глаза, и пришлет мне первой. – Хазан резко вдохнула, едва не поперхнувшись воздухом, она сжала ладони на коленях, чтобы не вскочить. – Что будет присылать его мне по частям. Если я не дам ему денег. У меня не было денег. Я пошла к ним. Я хотела взять деньги у них. Они мне должны. Они были мне должны. Должны мне за моего сына, за моего мужа. Я пошла к ним, чтобы они дали мне денег и спасли Мехмета. Я бы даже… Я даже отдала бы его, только бы они его спасли, но они просто не вышли ко мне. Даже не вышли. И Мехмета убили в Сирии.

Хазан сжала лицо в ладонях, пытаясь понять, о чем говорила эта женщина. Кериме все продолжала и продолжала говорить, говорить просто о чем-то, но Хазан ее почти не слушала, краем уха улавливая, что она рассказывала что-то о Мехмете, о его детстве, о том, какой он был добрый мальчик, и как его убили в Сирии. Но Хазан продолжала думать о ее словах. Куда она ходила просить денег? К дяде Хазыму? Ведь так? Она ходила просить денег у дяди Хазыма? За сына, за мужа, так ведь она сказала? Что какие-то люди были должны ей за сына и за мужа? Люди, которые могли дать ей пятьдесят тысяч долларов? Это о Хазыме?

– Госпожа Кериме, – она все же решила взять быка за рога. – Скажите мне пожалуйста, вам знакома фамилия Чамкыран?

Хазан сразу поняла, что знакома. Лицо Кериме окаменело, глаза налились яростью.

– Чамкыран, – прошипела она. – Чамкыран… Конечно же, Чамкыран. – Она посмотрела Хазан прямо в глаза. – Пес с глазами шакала. Сжег меня. Моего ребеночка сжег. Мужа моего сжег. Чамкыран…

Хазан не сдержалась. Она больше не могла сдерживать слез.

***

Странно было такое признавать, но Хазан никогда не напивалась по-настоящему. Иногда она бывала чуть навеселе, немного в подпитии, но она никогда не напивалась по-черному, так, как это делал Синан, но теперь… Теперь она понимала, почему Синан это делал.

Потому что когда на душе настолько черно, остается только пить, пить и пить.

Хазан сидела у окна и делала глоток за глотком сразу из бутылки, не теряя время на бессмысленные бокалы и стаканы. Она пила и пила, но желанное отупление так и не появлялось. Мысли путались и разбегались, мир вокруг кружился, но она никак не могла заставить себя отрубиться, чтобы больше ни о чем не думать, не думать, не думать.

Выскочив из комнаты Кериме, не в силах больше слышать ее постоянное «сожгли, сожгли меня, ребеночка моего сожгли», Хазан выбежала из клиники, и она даже не помнила, что она делала. Ездила бездумно, пока машина вдруг не остановилась, потому что закончился бензин. Она помнила, как вышла из нее, просто бросила ее там, на дороге, и пошла пешком. Смутно помнила, что будто бы поймала такси и очнулась только когда обнаружила, что стоит у здания холдинга. Рабочий день уже закончился, но Хазан посмотрела наверх, подумав, что может разглядеть отсюда окно кабинета Мехмета, и ей показалось, что там горит свет. И тогда она развернулась и поехала домой, открыла бар и схватила первую попавшуюся бутылку.