Мехмед по лицу Синана понял, что идет кто-то не тот, и услышав голос за своей спиной, поздравил себя с умением читать лица.
– Господин Мехмет, – проблеяла за его спиной Эдже Чамкыран, и Мехмет сжал челюсти, прожигая Синана взглядом. Тот хмыкнул, отпивая кофе, и Мехмет повернулся к Эдже.
– Добрый день, госпожа Эдже, – строго сказал он, глядя на глупую девчонку. До сих пор ему везло, и все те разы, что Эдже навещала старшую сестру в офисе, Мехмет был или на выезде, или в кабинете, и с малолетней дурочкой не встречался, но следовало понимать, что так не будет вечно.
– Господин Мехмет, – запищала та. – Я хотела перед вами извиниться… То есть, сестра сказала, чтобы я перед вами извинилась… То есть, я сама хотела перед вами извиниться… – Дурища стыдливо опустила голову, и Мехмет перевел взгляд за ее спину. Хазан Чамкыран стояла у двери, сложив на груди руки и внимательно глядя в затылок сестры. – Я прошу прощения, что наговорила про вас… И что обманула вас… И что наговорила всякого… Я это… Извините, пожалуйста. Я не хотела.
«Не хотела». Мехмет едва не рассмеялся. Это звучало так невообразимо по-детски. «Я не хотела». Мехмет почувствовал себя стариком.
– Ну, Эдже, ты и выдала, сестренка, – вклинился в ее извинения Синан, и Мехмет напрягся. – Ну ты и наговорила, девочка. Ты знаешь, что Мехмет свой мотоцикл продал, видеть его не мог после того, что ты наплела.
– Синан! – Хором рявкнули Мехмет и Хазан, и они переглянулись, под радостный хохот Синана, а Эдже едва не до слез залилась краской.
– Он шутит, госпожа Эдже, – ровным голосом сказал Мехмет, прожигая Синана взглядом. Бедная девочка и так умирала со стыда.
– Я… – Эдже замолчала, беспомощно оглядываясь на сестру, но та строго посмотрела на нее, взглядом веля продолжать.
– Я прошу прощения, господин Мехмет, – прошептала Эдже, глядя на его туфли, и Мехмет улыбнулся.
– Конечно, госпожа Эдже. Пусть все останется позади.
– Вы правда не сердитесь? – Спросила Эдже, поднимая голову и с надеждой глядя на него.
– Правда, – он тепло улыбнулся ей. – С кем не бывает. Я и сам когда-то был молодым.
Эдже широко улыбнулась и побежала прочь под заливистый смех Синана.
– Я и сам был молодым? – Синан откровенно хохотал. – Брат, ну ты даешь! Да я тебя теперь братом не буду называть, а дядюшкой!
– Да хоть дедушкой зови. Что ты нес, подумай просто? Бедный ребенок, она была просто в ужасе.
– Бедному ребенку не стоило болтать всякую чушь, – фыркнул Синан. – Хазан, согласись, твоей сестре следовало всыпать?
– Я уже всыпала, не беспокойся, – холодно ответила Хазан. – Мехмет, – тихо сказала она, и когда Мехмет перевел на нее взгляд, кивнула. – Спасибо.
Мехмет кивнул, ничего не отвечая. Он пока так и не знал, как с ней разговаривать. После того случая в квартире Хазан и извинений на следующий день он попытался взять себя в руки. Возможно он и правда был к ней несправедлив, она имела право сердиться на него, из-за того, что наговорила эта глупая девчонка, и он понимал, честно, понимал, но… Слова, которые она тогда произнесла постоянно гремели в его голове, и одновременно с ее голосом он слышал голос Азраила.
Мехмет ущипнул себя за руку, сдавил одну руку второй и постарался расслабиться, когда Синан вдруг начал рассказывать какую-то смешную, на взгляд Синана смешную, историю, очевидно, пытаясь его отвлечь. Мехмет заметил это за Синаном, когда он начинал дергать руки, Синан вдруг начинал особенно легкомысленно болтать, и конечно это не было совпадением. Должно быть сестренка Севда рассказала ему, что означают его стоп-сигналы, которым сама Севда его и научила, и Мехмет был благодарен за это.
Под кажущимся легкомыслием богатенького мальчика скрывалась ужасающая душевная травма, и против своей воли Мехмет испытывал жалость к нему, хотя изначально был твердо намерен презирать своего подопечного, а уважение к спокойному, выдержанному и серьезному господину Хазыму начало трескаться.
То, что пережили господин Хазым и госпожа Севинч было ужасно, но то, как они поступали со своими детьми, было еще ужаснее. Забросить трех детей ради призрака единственного мертвого – это было чудовищным, особенно учитывая, что двоих они произвели на свет уже страдая по их покойному Ягызу. Когда-то Мехмет считал любовь своей матери удушающей, но она была лучше равнодушия, которое господа Эгемены испытывали к своим живым детям, а у Синана не было даже любви его брата и сестры. Он был так одинок и несчастен, бедный маленький богатый мальчик, счастливый мальчик, мальчик, которому не приходилось ни бороться за свою жизнь, ни перебиваться с хлеба на воду, ни видеть, как одна за другой перед ним захлопывались раскрытые для других двери.
Для него и Хазан Чамкыран все двери были раскрыты нараспашку, и если Синана ему было жаль, то по отношению к Хазан он чувствовал, да, это следовало признать, быть честным перед самим собой, он чувствовал обиду и зависть. Он был ничем не хуже нее, не был тупее, не был ленивее, если бы он родился в богатой семье, он наверняка был бы на ее месте, он тоже учился бы в лучших школах и работал в важных фирмах, и потому его так задевало, как она презрительно отнеслась к нему, к его образованию, к его способностям, к его работе. Мехмет выполнял почти всю работу за Синана, выполнял ее лучше него, несмотря на высшее образование бедного маленького богатого мальчика, но Хазан до сих пор сомневалась, до сих пор каждый раз удивленно приподнимала брови, когда видела, что он справился, когда читала его анализ, когда с какой-то радостью поправляла его ошибки. В такие минуты он снова ее ненавидел, хотя и пытался себе напомнить, что не имеет права, не должен, не может испытывать такую злость, что у нее есть право сомневаться.
Мехмет подмигнул Эрдалу, который глянул на него из-за стекла своего офиса. Должность Эрдала была просто синекурой, «Эгемен Косметикс» в принципе не нуждалась в службе безопасности, но в последнее время Хазан нашла ему работу, не совсем уместную, если честно – наблюдать за господином Гекханом и его невестой. Мехмет был на самом деле согласен – Гекхан Эгемен произвел на него тягостное впечатление: истеричный, нервный, одержимый какой-то… Правда встретил он его в неудачный для господина Гекхана час, но… Мехмет не мог себе представить, как можно даже подумать поднять на своего отца руку.
Если бы у Мехмета был отец… Хоть какой-то, хоть самый плохой, лишь бы был жив.
Он подозревал, что мама была бы в порядке, если бы отец остался жив.
Эти потерянные и несчастные богатые девочки и мальчики даже не понимали, каким счастьем они обладали, не понимали и плевали в него.
Мехмет вздохнул, открывая компьютер. Уже по привычке он проверил, кто кроме него логинился в его ноутбук, но или Хазан и правда больше не лазила в его работу, или научилась лучше прятаться.
– Тут-тук! – Раздался звонкий голос, и Мехмет сдержал желание содрогнуться. Фарах. Она была милой девушкой, забавной, но твою же мать, какой же она была навязчивой. Ее интерес вовсе не казался Мехмету лестным – она гонялась за ним из спортивного интереса, словно за внушающей любопытство бабочкой, которую хочется поймать, разглядеть как следует, высушить, пришпилить иголкой в свою коллекцию, и погнаться за следующей, еще более яркой и интересной. Синан, посмеиваясь, предлагал просто сдаться наконец на ее милость и тем самым дождаться, чтобы она потеряла интерес, но это было слишком даже для такого случая.
Вбитая с детства матерью мысль сидела в голове: никакого блуда, никаких случайных связей. «Мы с твоим отцом обожали друг друга, и у меня никого не было после него». Да, Мехмет не был монахом, и у него случались истории, но все еще жила надежда, что однажды он встретит женщину, после которой не захочет даже посмотреть на другую. Женщину, которую он однажды приведет знакомиться с матерью, и мать, может быть, может даже сможет порадоваться за него.
Фарах нависла над ним, изучая через его плечо сайт, который просила посмотреть, и Мехмет даже не услышал, не увидел – почувствовал на себе чей-то взгляд. Хазан стояла у двери, глядя на них, и она насмешливо скривила губы, указывая глазами на Фарах, будто бы случайно положившую руку ему на плечо. Мехмет дернул уголком рта, отказываясь смеяться вместе с ней – ему совершенно не было смешно, поведение Фарах все больше и больше вызывало в нем даже не раздражение – ярость. Она не посмела бы так вести себя с другим сотрудником фирмы, с настоящим сотрудником, но он, мальчик на побегушках у Синана Эгемена, был ее законной добычей.
