Спать расхотелось. Какой сон, если я не знаю, что там хлопает? Вывернувшись из одеяла, я голышом, как был, стараясь никого не разбудить, пробрался к двери. На лежанках смутно угадывались очертания спящих братьев. Вход охраняли двое возничих: крепкие парни, кулачищи с мою голову. Один крепкий парень сидя привалился к стене, другой растянулся вдоль порога. О, вне сомнений, мы были в полной безопасности!

Храпела стража громче папиного.

А почему бы им не спать? Тут наши владения кругом. Кто пошлину за все берет? Папа берет, а до него – дедушка. И за проезд по дорогам, и за во́лок кораблей. Во дворце мы, в приюте – без разницы. Еще и храм рядом, Гермий заступится, если что. Кто посмеет на нас напасть? Я осторожно переступил через возницу, загородившего мне дорогу. Пришлось постараться: тот еще кабан, моего шага едва хватило.

Чуть не упал!

Снаружи хлопало, не переставая. Громче и громче. Ближе, что ли? Почему никто не просыпается? С другой стороны, это хорошо. Сейчас выйду и все узнаю! А вы дрыхните, лежебоки!

Пару мгновений я, стоя на высоком пороге, пытался поймать равновесие. Тело спросонья слушалось плохо. Качнувшись вперед, я всем весом навалился на дверь – и она открылась, противно заскрипев. Я вывалился наружу, едва устояв на ногах.

Сейчас точно всех перебужу!

Оглядываться я не стал. До того ли? Хлопанье висело надо мной, прямо в небе, манило, звало. Задрав голову, я увидел, как гаснут звезды над Истмом. Их поедала какая-то жадная, невероятно прожорливая тень. Нет, вовсе не поедала – закрывала собой! Кто-то летел в небесах, большой и крылатый. Я даже различил очертания мерно машущих крыльев.

…крылья?

Пегас! Это летит Пегас! Кто ж еще? Моя фибула – волшебная! Она Пегаса приманивает. Конь ее учуял – и теперь летит ко мне. Ох, и громадина! Как такому на спину взобраться? Ничего, приземлится – что-нибудь придумаю!

Тень росла, приближалась. Крылья в вышине уже не хлопали – громыхали. Поднялся ветер. Он налетал порывами, с каждым взмахом делаясь сильнее. Я пытался рассмотреть Пегаса, но тень путала, морочила, казалась бесформенной, совсем непохожей на коня. Наконец богиня Селена сжалилась надо мной и окатила летучее существо с ног до головы из ведра, где плескалось лунное молоко.

Мамочки!

С ног, да? До головы, да?!

У чудовища было две головы: львиная и козья. Длинный, извивающийся, покрытый блестящей чешуей хвост имел свою собственную третью голову – змеиную. А конская? Конская, я вас спрашиваю, где? Мускулистое туловище густо заросло шерстью, короткой и плотной, похожей на кабанью щетину. На первый взгляд оно выглядело звериным, но какой это был зверь? Лев? Коза? Дракон?! Точно не конь. И еще крылья, да. Если это Пегас, пусть на нем сатиры ездят! Циклопы! Сторукие гиганты!

Кто угодно, только не я!

Луна купала жуткого трехголового гостя в потоках света. Кто другой поверил бы, что чудовище целиком отлили из черненого серебра. Нет, ерунда! Какое еще серебро? Оно живое. Точно вам говорю, живое! Большое! Огромное! Страшное!

Голодное.

Если мне сейчас и хотелось где-то быть, так не здесь, а на острове из моего сна. Остров далеко? Очень далеко? Отлично! Чем дальше, тем лучше. Там великан в доспехе, ему даже Медуза нипочем. У великана меч или лук, или что там мне приснилось. Как хватит врага со всего размаха…

– Прячься, быстро!

Кто-то вырос у меня за спиной. Схватил за плечи: пальцы будто клещи. Толкнул прочь:

– Беги в скалы!

Я узнал голос отца. Бежать? Прятаться? Ну уж нет! Надо сражаться! Биться насмерть! Я, может, и не великан…

Следующий толчок отшвырнул меня на три шага:

– Спасайся, глупец!

Главк Эфирский нырнул обратно в темный проем двери. За сыновьями, догадался я. За моими братьями. Папа прав, я еще маленький. И оружия у меня нет. Детям надо прятаться, пока взрослые будут убивать чудовище.

Зато мы все увидим!

Скалы начинались сразу за дорогой, шагах в ста или меньше. Щербатые сколы тускло отблескивали, в провалах копилась смола теней. Там чудовище меня не заметит!

Я ринулся к скалам. Позади все озарилось пламенем: зловещим, багровым. Вспомнился Делиад, его рассказ о пламени, в которое был одет гибельный Арей. «Я потом месяц в постель мочился, – услышал я голос брата, как наяву. – Просыпаюсь – постель мокрая. Стыдоба! Думал, это навсегда…» Если подо мной сейчас и не растеклась позорная лужа, так только потому что я бежал.

Поди помочись на бегу!

Отсветы плясали на утесах, выжигали спасительные тени дотла. Камень дрожал, ежился от ужаса. Сверху рухнуло шипение, рев, треск. Я обернулся, не сбавляя хода – посмотреть, что происходит – споткнулся и упал, больно рассадив коленку.

Чудовище висело над дорогой, самую малость не долетев до храма. Оно закрывало собой полнеба! Крылья вздымались и опускались с оглушительным гулом, удерживая громадину в воздухе. Поднялся настоящий ураган – он едва не сдул меня с дороги. Глаза запорошило пылью и мелким сором. Но я все равно видел багровое пламя: оно жадно пожирало кусты на краю склона и одинокую старую оливу возле храма Гермия.

Снизу, со стороны Лехейской гавани, вставало красное зарево. Его отблески играли на боках и мордах чудовища. Теперь зверь выглядел не серебряным, а окровавленным. Пожар?! Горит порт? Корабли?!

Откуда взялся огонь?!

Словно подслушав мои мысли, чудовище не замедлило ответить на немой вопрос. Львиная голова взревела так, что я на миг оглох, и извергла из пасти тугую струю пламени. Не боясь гнева богов, пламя ударило в белоколонный храм Гермия. Разбилось о святилище, как разбивается морская волна о мощь берегового утеса, взлетело ввысь прибоем, налетевшим на скалы. И упало обратно, охватив весь храм целиком, сжав его в пылающем кулаке.

Каменные стены и колонны выдержали. Но огонь проник внутрь, сжигая все, что было в храме. Я видел, как вспыхнула деревянная статуя бога. Носитель Ягнят такого не потерпит! Сейчас оживет, выйдет – и как даст этой твари!

Из храма выбежал горящий бог. Нет, не бог – человек. Следом второй, третий: черные в красном. Люди пытались укрыться в храме. Надеялись: Благодетельный их защитит, оградит своим жезлом.

Надежда горела. Падала. Корчилась на земле.

Я хотел закрыть глаза, не видеть, ослепнуть. Хотел и не мог. Заткнуть уши, чтобы не слышать истошных воплей, я тоже не мог. Хотел бежать без оглядки на край света; умереть, спрятаться в тихом царстве мертвых, где ничего страшного не происходит, потому что все самое страшное уже произошло…

Ничего я не мог.

– Бегом! За мной!

– Берегитесь, господин!

– Спасайте детей!

Я моргнул. Обернулся. От приюта ко мне – к скалам? – бежали отец и братья. Их сопровождали возницы и воины охраны. Движение привлекло внимание чудовища, трехголовый кошмар отвлекся от храма, развернулся в воздухе с легкостью, удивительной для такого невероятного создания.

Братья. Отец.

Если храм сжали в пылающем кулаке, то мое цыплячье сердце сжал кулак ледяной. Было так холодно, что я даже дрожать перестал. Раньше дрожал, но не замечал этого. А сейчас перестал и сразу заметил. Мгновения превратились в годы. Чудовище летело медленней ползущей улитки. Папа с братьями еле переставляли ноги. Как во сне, когда радуга стремительно мчалась к острову от горизонта, а казалось, что она никуда не спешит.

Пальцы нащупали камень. Хороший, увесистый. Это вам не прибрежная галька.

– Получи, гадина!

Добросил. Попал. Попробуй, промахнись в эдакую громадину!

Я попал, а ей хоть бы хны!

Еще камень. Еще. Отыскивать их было нетрудно: полыхающий храм превратил ночь в день. Бросок. Бросок. Плечо болит. Ерунда. Камень. Камень…

Мне бы копье!

Меня ухватили поперек живота, оторвали от земли. Чудовище! Хвостом обвило! Змеей! Я заорал. По ногам потек горячий стыд. Я задергался, забился. Взмахнул камнем, чтобы ударить по змеиной башке, размозжить гадину. В лицо мне ткнулись жесткие курчавые волосы. Борода?! Меня прижали к груди: мускулистой, человеческой.