Мать высоко подняла подбородок, что означало: никогда она не согласится любую сыну девку предать смерти.

  Но в это время распахнулось окно, и в нём показалась бабка, которую держали под руки меньшие братья.

  – Лесовку сжечь хотите? – гаркнула она так, что вороны на овине всполошились.

  – Только так можно беды избежать, – ответил староста. – Посевы погниют, ребёнок уже пропал – какой беды ещё ждать?

  – Значит, если в соломе сжечь, беды не будет? – переспросила бабка и распорядилась: – Тащите солому.

  Мама и Семён окно захлопнули, закричали:

  – Не слушайте выжившего из ума человека! Не допустим смертоубийства на своём дворе.

  А в ворота уже впихнули здоровенную вязанку соломы.

  Открылась дверь и появилась бабка, поддерживаемая внучками. Снова крикнула:

  – Ну вот она я, лесовка! Жгите меня для безбедного житья!

  – Да что ты, бабушка, мы тебя знаем, не наговаривай на себя! – зароптали сельчане.

  – Ничего вы обо мне не знаете! Мой Проша из лесу меня привёл! – стала яростно отбиваться бабка.

  – А вправду, мы её родни никогда не видели… – зашептались люди. – И мужа свела в могилу рано, и сына…

  – Ох, и горазды вы врать-то! Проша люб мне по сю пору, и погиб он на сплаве, товарищей выручая! А сынок мой, Мирон, на войне голову сложил! – раскричалась бабка.

  – Тогда как ты докажешь, что лесного племени? – вкрадчиво спросил староста.

  – А ты вспомни, как я сестрой своей лесовкой пожертвовала ради вас и детей своих, – горестно сказала бабка. – Не изловить бы вам её ни за что, кабы я не подманила. Жгите меня, я огня достойна за предательство роду-племени. Долго среди людей жила, а сейчас вижу, что зря.

  – Да вруша она, ума-разума лишилась! – завопили женщины.

  И тут вязанка соломы сама собой вспыхнула ярким пламенем.

  Бабка, будто не лежала тридцать лет на печи, легко и плавно прошла по двору.

  – Бабушка, не надо! – закричал Сёмка.

  Но бабка уже таяла в огне, а дым разносил по селу запах лесных цветов.

  И через миг на месте костра остался лишь пепел, который словно втянулся в землю. Никто бы не сказал, что здесь что-то жгли.

  Народ зароптал.

  – Тихо, люди! – возвысил голос староста. – Обряд мы совершили, лесовку предали огню. Стало быть, от многих бед избавились.

  – А у них ещё одна лесовка есть, – вывернулась вперёд мельникова дочка Дунька. – Давайте и её сожжём. Откуда она? Чьего роду-племени?

  – Люди! Почему мой сын не может взять замуж сиротку? – возопила Сёмкина мама.

  – Могу, – серьёзно и веско сказал Сёмка. – Потому что она мила, добра и люба мне. А вот некоторые зазря который год по гульбищам бегают, а всё мужа найти не могут.

  Под злое хихиканье Дунька нырнула в толпу, а потом, рыдая, припустила домой.

  Когда вернулся из извозу Сёмкин батя, всё решили со свадьбой. Сёмка как на крыльях летал вокруг своего нового дома, достраивая его. И был безмерно счастлив. Пока не приходила ему в голову мысль о том, какой ценой достаётся всякое счастье.