Мать даже не охнула, хотя и побледнела. Стала отстаивать своё семейство:

  – Вилы кто хочет, тот и уведёт со двора, ворота всегда открыты. И оставит где попало. Мы здесь ни при чём. И бабка будет свои дни доживать в покое.

  Сёмка вздрогнул, когда мама сказала про всегда открытые ворота. На ночь-то их запирали. Может, она видела что? Или догадалась?

  – Беда будет на твоей совести, Мироновна, – заявила Лушка. – Но хоть совету у бабки спросить дозволишь?

  Мама покачала головой.

  – Нюрка… Нюрка… – послышалось из открытого окна.

  «Вот же бабка какая вредная. Иной раз до неё не докричишься, прикинется глухой; а другой раз слух, как у собаки», – подумал Сёмка, которому тоже не хотелось, чтобы бабку тревожили. Привык он к ней. А вдруг с ней до сроку что приключится? Без неё в избе будет чище и спокойней, но дом станет как кружка без ручки. Страшно это – родного человека терять.

  – Тебя, Мироновна, зовут не дозовутся, – пропела Фёкла, и вслед за матерью все вломились в дом.

  – Ты, Нюрка, пошто упрямишься-то? – сказала бабка, даже не задыхаясь, как только что при разговоре с внуком. – Ловите лесовку да в соломе её жгите.

  – Да как же мы её, бабушка, словим-то? – огорчилась Фёкла. – Они же, лесовки, людские мысли знают. И прятаться умеют. Вот ты как много лет назад её нашла? Я и твоя Нюрка дитятями были, и то помню костёр из соломы.

  – Она сама на меня вышла, – сказала бабка и повернулась лицом к стене: уморилась же в разговорах, поспать нужно.

  – Ну и что с этой бедой делать будем? – спросила тётка Лушка. – Вот не поверю, Мироновна, чтобы тебе бабка ничего не рассказывала. Знаешь ты что-то. Но молчишь. А между тем беда всё ближе и ближе!..

  – Говорили знающие люди, что лесовки малых девок крадут, из них нечисть воспитывают! – взвыла вдруг тётка Гуля. – Что станется с нашими ребятишками?

  – На парня можно лесовку подманить, – сквозь зубы сказала мама. – Ей детей от человека нужно. Любы они нежити.

  В избе стало тихо, только бабка похрапывала.

  Сёмка, который всё видел и слышал в открытое окно, развернулся и уселся на завалинку. Стал думать.

  Ну до чего глуп и суеверен народ! Лесовки эти сродни видениям в человечьих снах – вот они есть, а проснулся – исчезли. Ни одному дураку не придёт в голову жечь в соломе свои сны. Зато схватить чужую девку и обвинить её в бесовстве – запросто. Нужно остеречь ночную красавицу…

  Неплохо бы узнать, кто она такая, откуда родом. Без этого замуж взять не получится.

  А вдруг… Вдруг в байках да сказках есть правда? Хотя он уже осьмнадцать лет на свете, слава Богу, прожил и никаких чудес не видел.

  Как же не видел-то? А сегодня ночью… Туманная дорога к той, что милее всех на свете. Её исчезновение…

  Да ерунда это всё! Однажды на крестинах Сёмка тайком, подначиваемый дядькой, хлебнул сверх меры бражки. Испугался, что его таким батюшка увидит, и побежал в своё село, которое было в половине суток конного хода. А добрался до утра! Как – и не вспомнит.

  Да что там, его батюшка во сне может кулаками махать, если приснится ему молодость.

  Так что нужно найти чужачку и упредить.

  А баб слушать – легче вообще на свете не жить. Обувать сперва нужно правую ногу; со двора не выезжать, если вороны рядком на заборе сидят; шагать через порог нужно с левой ноги; вечером со двора никому ничего не давать; зимой в дороге метель не слушать… Да ещё столько всего, что и не упомнить! То ли дело батюшкина наука: перед каждым делом лоб перекрестить да, выходя надолго со двора, поклониться подворью.

  Бабы тихонько вышли из избы, поглядывая на Сёмку. А у мамы глаза покраснели. Эх, довели её эти клуши! Жаль, батюшка в извозе. Но Сёмка и сам за мать постоять может.

  Но тут по улице пронёсся вопль – жуткий, многоголосый. Сначала Сёмка ничего разобрать не смог. А потом окаменел от случившейся беды.

  Малые девчонки отправились в поле цветов собрать. И Галинка, первенец молодого кузнеца, четырёх лет от роду, побежала прочь, радостно крича, что дальше ещё цветиков больше, да и все они невиданной красы. За ней присматривали двоюродные сестрёнки-близняшки, они и видели, как Галинка сред чиста поля и бела дня куда-то исчезла.

  Галинкина мать голосила на всё село, а кузнец с мужиками побежал искать. Кто поразумнее, на коня сел да ружьишко взял. Все остальные понеслись толпой. Впереди – охотничьи собаки.

  Сёмка схватил топор, и только его рубаха за воротами мелькнула.

  А в избе Обрухина Нюра, дочь бабкиного сына Мирона, залилась слезами и растолкала разоспавшуюся бабку:

  – Ты пошто позволила лесовке к Сёмушке подобраться? Неужто не почуяла сестрицу-то?

  – Стара я… больше века среди людей живу. Какая уж тут чуйка… – ответила бабка. – Спасибо, что не выдала меня людям, хотя Сёушке всё равно против лесовки выйти придётся.

  – Не ради тебя не выдала. Сыновья у меня. Как им жизнь устраивать, если род от нежити ведут? – ответила Нюра. – Скажи и мне, отчего к прадеду моему прилепилась. И неужто из-за ранней гибели его так долго живёшь? Али снова правду скроешь?

  – Дура ты, Нюрка. Видать, судьба тебя обделила, если спрашиваешь, отчего к мужику можно прикипеть так, что ничем не отдерёшь, – сонно пробормотала бабка. А погибель всегда за спинами смельчаков таится. Так и мой Прошенька на сплаве не уберёгся… – ответила бабка и по новой захрапела.

  Разъярённый Сёмка нёсся по лесу, не пропуская ни сломанной веточки, ни примятой травы. Видел и птицу в ветвях, и белку на ветке, и ободранную рогами сохатого кору. И вдруг услышал звонкие детские голоса.