Но Саня ждать не стал и улетел в Москву…

Как потом объяснял мне Саня Нехорошев, ему необходимо было выдавить из себя эти запахи первого сексуального опыта новым опытом с женщиной в новых условиях. Иначе он будет обречен и дальше шалеть от вожделения – и уже не только в канцеляриях госучреждений, но также в отделах канцтоваров книжных магазинов, на почтах и почтамтах всего Советского Союза…

Срочно был нужен новый сексуальный опыт!

И вот такой случай вроде бы подвернулся – здесь, на Шикотане, на рыбоконсервном заводе. Все-таки сайра, бланшированная в масле, – неплохая замена сургучу, клею и ластикам…

Но мы продолжали стоять на рейде!

«Двойка» в полном составе отправилась на «случку», обходя нас по всем статьям, а мы – в полной половой готовности! – находились в опасном бездействии посреди вечерних вод…

Сане Нехорошеву, как «почетному дембелю», полагалось место во главе стола в столовой команды. А стол там был широкий и длинный. А вокруг него – диваны буквой «П». Если капитан второго ранга Веня Барков войдет в дверь, то окажется как раз напротив старшины первой статьи Саши Нехорошева – с другого конца стола, очень далеко. Вот Саня и решил: чего это буду я парадку да хромовые ботинки надевать, штаны эти черные? Нацепил он сверху голландку, чтоб было. И все! Все равно, строем мы никуда не пойдем, награды нам вручать не будут. Да и вообще – ничего не будет. Какая-то непонятная ерунда – лекция о семье и браке…

Ну, в общем, собрались в столовой команды, сели.

Вбежал замполит, Иван Иванович, и скомандовал:

– Всем встать!

Все встали. Саша Нехорошев тоже встал, оглядел себя – вроде бы, ничего, грязных брезентовых порток из-под стола не видно.

И тут раздались шаги Командора! По коридору Веня шел строевым шагом: Бух! Бух! Бух!

Явился он нам в самом парадном виде – в фуражке, хотя во внутренних помещениях дозволялось ходить без головного убора; только дежурный офицер и дежурный по низам должны были иметь, так сказать, полный наряд… Нет, он был – в фуражке! Он был в кителе, перепоясанном ремнем, на котором висел кортик в ножнах, с кучей якорей на лацканах, с дубовыми листьями, и со всеми своими золотыми погонами, в ослепительной рубашке и при галстуке. В общем, все – при нем! Когда он вошел, замполит скомандовал:

– Смирно!

И мы вытянулись «смирно».

Веня, не глядя на нас, уставился на замполита. Тот ему доложил:

– Товарищ капитан второго ранга! Личный состав ПСКР № 541 собран для проведения лекции о семье и браке!

Веня, не давая команды «вольно», повернулся к нам и внимательно осмотрел каждого из нас – как ощупал… Каждого… Никогда еще вот таким взглядом – взглядом удава Коа на ненавистных ему бандерлогов из «Маугли» – Веня на нас не смотрел. Все – потупились. И Веня вкрадчиво – а мы все стоим по стойке «смирно», но тупимся, – а он вкрадчиво говорит, обращаясь к радисту:

– Нехорошев, а, Нехорошев?

Старшина первой статьи Саша Нехорошев посмотрел на капитана второго ранга Веню Баркова:

– Я, товарищ командир!

– А вот скажи мне, Нехорошев, командир самого лучшего отделения… – Веня внимательно посмотрел матросу в глаза, выдержал паузу, – …а, вот, ради любимого боевого командира трудно было надеть черные портки, а?

Радист стушевался, Веня махнул рукой и сказал:

– Вольно! Сесть!

А сам перед нами стоять остался.

Мы сели. Он расправил свои черные брови, как Чапаев усы, и начал с тяжелым вздохом рокотать:

– Вот что я вам хочу сказать, ребята! Тут до меня дошли слухи, что командир ваш, по вашему мнению…

Тут он перешел на рык, которым обычно перекрикивал тайфуны:

– …что командир ваш – мудак!!! И причины тому мне известны!!!

Тут он чуть сбавил обороты и продолжил:

– Я не хочу комментировать действия капитана второго ранга Попова… – Это он про командира «двойки». – Не хочу. Нет. У него свои планы. А у нас с вами – свои. И вот что я вам хочу сказать. Я – старый боевой морской волк. Я начал лейтенантом. А сейчас я перед вами в чине капитана второго ранга. И вот за всю службу мне так бывало больно в жизни, когда матрос, классный специалист, отличник боевой и политической подготовки, патриот своей Родины, морально устойчивый, комсомолец, получает увольнительную, весь напидарасится, нагладится, наодеколонится – и в город выйдет, а там ему попадется какая-то – вот, идет…

И Веня, со свойственной только его колоритной фигуре грацией, покачал бедрами, изображая «какую-то». В его исполнении это выглядело настолько комично, что, не смотря на всю нашу едва сдерживаемую ярость, вызвало у многих из нас невольную усмешку, но мы тут же постарались ее подавить. А Веня продолжал кривляться:

– …идет вот такая ему навстречу! И что происходит с матросом? С отличником боевой и политической? С классным специалистом? С комсомольцем? Он – весь вспотеет! Затрясется! Шишка – во!

Тут он сделал характерный жест, прижав руку локтем к штанам, выставив кверху кулак.

– Шишка – во!!! Глаза – зассанные!!! И о службе забыл на хуй!!!

Всё это было произнесено с такими грозными раскатами и одновременно с такой болью и горечью в голосе, что это почувствовал каждый: почувствовал его обиду за матроса и за похеренную им службу, – что сравнимо по значению на командирский взгляд с изменой Родине, если не хуже…

Веня перевел дух и сменил обличительную интонацию на отеческую:

– Вот что я вам хочу сказать, ребята. Вы все – мои любимые сыны. Вы все мне – как дети. И, если вы думаете, что своими разговорчиками и финтифлюшками дети могут папе нагадить и навредить, – тут он снова на мгновение повысил голос: – …то так не думайте!!!

Меня как громом поразило: Веня заранее знал всё! И про речи наши, и про чучело, и про грязные штаны радиста…

Веня продолжал нас колбасить:

– Вы, небось, сейчас вспоминали фильм Айзенштайна? Где офицеров за борт пачками выбрасывали? Вы этого хотите? Хорошо! Я готов это выслушать от вас. И если вы меня убедите, что это надо, мы, вон, со старпомом, капитан-лейтенантом Метейко сами за борт прыгнем. Это вам и замполит подтвердит, Иван Иванович. Так, замполит? Мы со старпомом – сможем! Но только перед тем, как вы откроете рот, я вам хочу сказать одно: когда у вас появятся мысли об этих самых… – Веня опять сделал танцующий жест бедрами и ручками, – …вот когда у вас возникнут мысли об этих самых, вы возьмите…

Веня снова повысил свой и без того рыкающий голос:

– Поверьте: проверено жизнью!!! …возьмите и представьте себе, как она сидит – такая прекрасная и замечательная, желанная! – представьте, как она сидит – и срёт!!!

Тут Венины децибелы стали зашкаливать:

– Как у нее говно!!! из жопы!!! лезет!!! Как у нее глаза!!! кровью!!! наливаются!!!

Шквал пронесся. Настала тишина. Веня одернул китель, дотронулся до кортика и сказал:

– Всё! Я закончил.

Скомандовал:

– Встать! Всем разойтись!

Мы встали, а он развернулся и быстрым шагом покинул столовую команды.

В столовой команды повисла гробовая тишина.

Мы остались стоять. Надо сказать, мы – обалдели! Никто не смел пошевелиться. Иван Иванович, замполит, тоже застыл как изваяние, потому что, хоть он и замполит и вся агитация и пропаганда на нем – но и он, по всей видимости, тоже слышал такую лекцию о семье и браке впервые в жизни…

Иван Иванович регулярно проводил с нами политинформации и беседы. Однажды заговорил даже на такую жизненную для всех тему как матерные слова и выражения в нашей разговорной речи:

– Доколе мы будем поганить язык ненормативной лексикой?

Он именно так и выразился – «ненормативной лексикой», и ему пришлось объяснить матросам, что таким красивым и научным термином обзывается наша простая матерщина. Беседа эта, как и все политинформации, проводилась в столовой команды. На ней присутствовал даже кок, матрос Караваев, высунув голову из раздаточного окошка.

– Какие люди были в революцию! – говорил Иван Иванович с пафосом. – Какая совесть! Какая порядочность! Дзержинский, Менжинский, Воровский…