В отличие от освобожденцев, которые решились пойти на прямое соглашение с революционными партиями, земцы-конституционалисты придерживались более умеренной позиции. Тем не менее под их непосредственным воздействием ноябрьский общеземский съезд принял важные «конституционные решения», о которых подробно говорилось в первом разделе данной главы. Более того, земцы-конституционалисты вместе с освобожденцами приняли активное участие в организации и проведении банкетной кампании. По подсчетам К. Ф. Шацилло, банкеты прошли в 34 городах, в них приняли участие 50 тыс. человек104.
Распространение конституционных идей в широких демократических слоях населения должно было способствовать «перенастройке» их сознания в либеральном духе. Либералы надеялись, что переход к конституционному режиму позволит демократическим массам, используя институты представительной власти, приобщиться к политическому управлению страной, научиться самим вырабатывать и принимать решения, а также нести за них ответственность.
Теоретики и политики либерализма рассчитывали, что и социалистические партии в условиях конституционного режима будут вынуждены приблизить свою тактику к новым легальным условиям. «Всякая конституция, – писал Струве, – как бы она ни была недемократична, сама по себе создаст такие условия для борьбы радикальных элементов, при которых с этими элементами придется считаться все более и более, как с непосредственными представителями народных масс. В конституционной России социал-демократия перестанет быть тем, чем она является теперь – интеллигентской организацией, выражающей интересы и формирующей потребности пролетариата, а станет подлинной пролетарской или рабочей партией. В конституционной России заговорит от себя и крестьянство… И можно с полной уверенностью сказать, что только демократическая реформа сразу введет и рабочий класс, и крестьянство в нормальное русло отстаивания своих интересов мирными средствами законной борьбы за право»105.
Однако надежды либералов на мирный исход борьбы общественных сил против самодержавия оказались иллюзорными, их перечеркнули события Кровавого воскресенья. В России началась народная революция. Либералы незамедлительно отреагировали на расстрел мирной демонстрации рабочих в Петербурге. В статье «Палач народа» Струве писал: «На улицах Петербурга пролилась кровь и разорвалась навсегда связь между народом и этим царем… После событий 22/9 января 1905 г. царь Николай стал открыто врагом и палачом народа. Больше этого мы о нем не скажем; после этого мы не будем с ним говорить. Он сам себя уничтожил в наших глазах – возврата к прошлому нет. Эта кровь не может быть прощена никем из нас.
…Вчера еще были споры и партии. Сегодня у русского освободительного движения должны быть едино тело и един дух, одна двуединая мысль: возмездие и свобода во что бы то ни стало. Клятвой эта мысль жжет душу и неотвязным призывом гвоздит мозг.
…Против ужасных злодеяний, совершенных по приказу царя на улицах Петербурга, должны восстать все, в ком есть простая человеческая совесть. Не может быть споров о том, что преступление должно быть покарано и что корень его должен быть истреблен. Так дальше жить нельзя. Летопись самодержавных насилий, надругательств и преступлений должна быть закончена. Ни о чем другом, кроме возмездия и свободы, ни думать, ни писать нельзя. Возмездием мы освободимся, свободой мы отомстим»106.
Однако вскоре эмоции в освобожденческой среде, где уже заговорили о необходимости подготовки цареубийства, сменились более трезвыми размышлениями о том, какие следует принять меры общественного характера. Дело в том, что освобожденцам в одинаковой степени была невыгодна и «анархия самодержавия», и «анархия массового движения». Не сомневаясь в преступности действий самодержавного режима, освобожденцы опасались, что стихия массовых выступлений может привести к анархии и хаосу, которые, подобно «анархии самодержавия», могут «взорвать» ситуацию и привести к гражданской войне.
Из этой логики рассуждений Струве и вытекали его призывы к либеральной общественности немедленно вмешаться в ход революционных событий и, пока не поздно, попытаться направить их в конструктивное русло борьбы за конституцию и созыв законодательного народного представительства. В целях предотвращения анархии и хаоса в стране Струве рекомендовал создать общественные комитеты самообороны, которые, по его замыслу, должны были решить двуединую задачу: с одной стороны, выполняя собственно полицейские функции, «вооруженной рукой хорошенько проучить» генералов, офицеров и рядовых черных сотен, а с другой – развиться в «организации с более широкими политическими задачами».
Помимо комитетов самообороны, Струве предлагал создать комитеты реформ, которые должны были объединить все политические силы в единый фронт борьбы против самодержавия. Кроме того, Струве призывал освобожденцев немедленно развернуть пропаганду среди рабочих и крестьян. Центральной идеей этой пропаганды «должна быть мысль, что широкая аграрная реформа и законодательство в пользу рабочих возможны только при том условии, что законодательная власть будет принадлежать собранию народных представителей, избранному на основе всеобщего, прямого и равного избирательного права с тайной подачей голосов, при полном обеспечении свободы печати, союзов, собраний и стачек». Струве настаивал на том, что освобожденцам следует признать революцию законной и попытаться овладеть ею в самом начале и «вдвинуть ее в русло закономерной социальной реформы, осуществляемой в связи с полным политическим преобразованием страны теми средствами, которые даст демократическая конституция». «Революцию, – не раз подчеркивал Струве, – победить нельзя, революцией можно только овладеть»107.
Важно обратить внимание и на тот факт, что Струве одним из первых заговорил о необходимости привлечения на сторону либеральной оппозиции армии. «В настоящий момент, – писал он, – безусловно необходима усиленная конституционно-демократическая пропаганда среди офицерства… Необходимо доказывать, что армия может и приобрести новые силы и возродиться, только духовно сблизившись с прогрессивными силами нации, ведущими освободительную борьбу, и отшатнувшись от самодержавия». Вскоре после Кровавого воскресенья Струве опубликовал «Открытое письмо к офицерам русской армии, участвовавшим и не участвовавшим в петербургской бойне 9-го января». «В великих судьбах великого народа, – писал он, – вы можете сыграть крупную роль. Станьте на сторону свободы, протяните вашу руку угнетенным. И прежде чем вы успеете взяться за меч в борьбе за свободу, от одного вашего решения – не служить более насилию и произволу, – рухнет твердыня самовластия»108.
Среди освобожденцев было немало тех, кто вообще не верил в мирный исход революционных событий в России. «Трагизм современного положения, – писал В. Д. Набоков в статье с характерным названием «Без исхода», – состоит в том, что мирный и нормальный исход начавшейся и уже не могущей быть насильственно прекращенной борьбы фактически неосуществим и немыслим. Последние события это показали воочию и наглядно каждому зрящему… Политическая свобода воздвигнется лишь на развалинах этого строя… Если для торжества русского освободительного движения единственным препятствием окажется сопротивление Николая II, то не надо быть пророком для того, чтобы предсказать, каким способом это препятствие будет устранено»109.
Однако мысль Набокова о возможном переходе мирной фазы общественного движения в фазу вооруженной борьбы против самодержавия не была поддержана Струве. В статье «В чем исход», опубликованной в том же номере журнала «Освобождение», что и статья Набокова, Струве призвал не увлекаться «катастрофическими предчувствиями», а немедленно приступить к «активной тактике», суть которой должна состоять «в активной организации общественного мнения», что позволит избежать перехода к открытой вооруженной борьбе с самодержавием.
