– Что за прокладки? Графлекс?

– Паранит, – определил Юра.

– Твою мать! – разозлился Андрей. – Глухо?

– Молотком придется опять выбивать, – ответил Юра. – Ты перевози секции на мойку, а я начну тут выбивать старые прокладки.

– Давай, – согласился Андрей и позвал крановщицу. – Марина! Давай секции перевезем!

Паранит. Ничего нет ужаснее этого материала в качестве прокладок. Депо в последнее время экономит и вместо современного графлекса использует паранит. Он пристывает так, что иногда и молоток не спасает, приходиться горелкой его выжигать. Все проклянешь, пока отчистишь коллектор. Провозившись до половины восьмого и не сумев отчистить даже половины первой шахты, Юра сказал напарнику, выдохнув.

– Короче, завтра петушки выйдут с другой смены, доделают. Я заездился уже…

– А сколько время?

– Полвосьмого!

– Короче! Домой уже через полчаса. Сваливаем. Еще инструмент надо сложить.

После рабочего дня – пивнушка. В ней он какое-то время выпивал в одиночестве, предпочитая уставиться в экран телевизора. Но после трех бокалов, ему захотелось общаться. Присмотрев местную девицу Дарью, он подсел к ней.

– Привет. Не возражаешь?

Молодая, но порядком потасканная образом жизни и алкоголем девушка не была против вообще никому. Юра взял себе и ей еще пива, ощущая жгучее желание провести ночь с ней. Пусть у нее грязные волосы, захваченные в пучок, немного опухший вид, какая попало одежда, зато – женщина!

– Тебя как зовут? – спросила она, видимо, забыв имя этого завсегдатая пивнушки.

– Меня не зовут, я сам прихожу, – улыбнулся Юра. – Юра, мое имя.

– Я – Даша.

– Мне известно.

– Ого, что тебе еще за меня известно?

– Что ты очень красивая.

– Спасибо, – мямлила она, качаясь на стуле.

Скоро она уже во всю пустилась в привычные среди алкоголиков бахвальства:

– Я сама по крови чеченка, наполовину еще гречанка, кубанская казачка. Нас просто так голыми руками не возьмешь! Я одну девку поронула! Прям ножом поронула…

– Пошли ко мне, – предложил Юра, не слушая ее.

– Зачем?

– Слушай, у меня пуховик есть, женский. Я тебе его отдам. Как раз на тебя.

Девица уже пила, проливая пиво на пол, чем вызывала неодобрительные взгляды бармена. Но она еще была в состоянии понять, что пуховик – предложение дельное. Не смутило ее и пошлое условие мужчины:

– Только я тебя сегодня в Чека-Пеку!

– Во! – показала она в ответ средний палец.

– Ты мне все больше и больше нравишься, – ответил на этот жест Юра. – Я точно тебе в Чека-Пеку въеду.

– Но меня так просто голыми руками не возьмешь! Я чеченка, наполовину кубанская гречанка… – мямлила Дарья.

– Ну что, идем? – переспросил Юра.

– Бери еще пива и пошли.

Пока она была в туалете, а он ожидал, когда бармен наполнит полторалитровую бутылку пивом, другие завсегдатаи, пустились в расспросы.

– Что, Юран, Дарью к себе поведешь?

– Да, я ее сегодня в Чека-Пеку! Чека-Пека моя будет…

–Еле на ногах стоишь! Сам как «Чека-Пека».

– Нахерачился, аж глаза другу друга в жопу посылают!

Пока они добирались к дому Юры, шатаясь и поддерживая друг друга, он все больше ощущал, что ничего уже не желает, кроме как упасть на диван и вырубиться. У дома, он грубо послал спутницу. Услышав некоторые грубые выражения в ответ, не отреагировал на них, а продолжил искать ключи от домофона. Уже ввалившись в квартиру, он кое-как разулся и, дойдя до дивана, рухнул на него.

Отрыв глаза, он ощутил нестерпимую боль в голове и назойливое чувство тошноты. Он не помнил, как добрался домой и с кем. От него воняло табаком, мазутом, потом, алкоголем. Ему даже свою комнату удалось узнать не сразу. Приподнявшись, он нащупал в кармане джинсов, мятую пачку сигарет. Сумев закурить, с трудом подавляя тремор рук, начал кашлять. Кашель отдавал дикой болью в голове. Поднявшись, он увидел, что вся одежда на нем грязная. Было очевидно, что по дороге домой он неоднократно падал. Отражение в зеркале его совершенно не пугало. Он видел себя и в куда более ужасающем состоянии. Юра не так уж и редко бывал в запоях. Что не отпуск – то запой. Последний такой длительный запой-отпуск случился у него прошлой зимой.

Запил он вместе с Витей, сварщиком. Они оба вышли в отпуск одновременно. Начав отмечать отпускные деньки, не смогли уже сами остановиться. Поначалу все было вполне весело – первые три дня. Было весело настолько, что кое о чем оба вспоминать не любят. Хотя Юра убедил себя, что «по-пьяне не зашквар». Уже на третий день гулять из бара в бар они перестали. К пятому дню квартиру Юры они замусорили до такой степени, что не осталось ни одной чистой тарелки, ни одного чистого стакана. Комнаты были заставлены «батареей» из пустых бутылок. Выносить их не было уже не сил, ни желания. Витя предложил не убирать, а перейти к нему, где еще было чисто. Так они и сделали. Продолжив у Вити, они уже к третьему дню превратили и это жилье в такую же свалку мусора, бутылок и окурков. Впоследствии Витя ходить перестал. Ноги были до того слабы, что он не мог даже стоять самостоятельно. Оба только лежали, опохмелялись и лежали. Витя давал деньги, Юра ходил за новой и новой бутылкой. Но и для него каждый такой поход в магазин становился настоящим «марш-броском». Возвращаясь, он садился на кровать, где лежал Витя. Отдышавшись от усталости, наливал себе рюмку. Потом другу, которого нужно было приподнять, как инвалида и влить водку ему в рот. Затем Юра закуривал. Две-три затяжки и его уносило. Витя курил с его рук, так как сам сигарету держать уже не мог. В туалет его тоже приходилось водить и держать непрерывно. Оба ходили только «по-маленькому», для большего не было повода – во время запоя оба ничего ни ели. Окончилось тем, что пришел отец Вити. Юру выгнали, а того увезли в диспансер. Еще неделю Юра пил у себя дома, после чего понял, что окончательно погибает. Через неделю он сам вызвал Скорую и был доставлен в диспансер совершенно без сил. Подтолкнуло его к этому состояние, когда следующая доза спиртного уже не облегчала ставшего постоянным похмелья. Юра, даже будучи в хлам пьяным, продолжал трястись и болеть от сильнейшего похмелья.

– Кажется, пора на Святой Грааль присесть, – пробормотал он и еле как поднявшись, поплелся в туалет. Сидя на унитазе, он снова удивлялся. – И почему я так обсераюсь после пива? Гребаное пойло!

Выглянув в окно, он увидел стоявший около подъезда полицейский патруль. Снова жильцы вызвали полицию в притон на пятом этаже. Хозяйками нехорошей квартиры были три сестры и мать, ноги которой «доедал крокодил», как говорили про гниющих от кодеина наркоманов. Притон дважды горел и Юра, увидев соседку бабу Валю, открыл окно и поздоровавшись, спросил:

– Что, снова у них взрыв реакции был?

Благодаря этому притону даже самые ветхие старушки выучили весь этот наркослэнг: баян, крокодил, приход, винт, вмазать, виснуть, варочный квадрат, шеф-повар. Баба Валя знала, о чем спрашивал сосед, потому охотно ответила:

– Да нет. Там на притоне может скрываться какой-то Карлсон. Он в розыске. Видишь, доблестные оборотни в погонах туда наведалась для проверки.

– Может и сестер с мамашей закроют? – понадеялся Юра.

– Нет, – разочаровала соседка. – Я уже говорила с полицейским. Он говорит, они уже весь крокодил рассовали по венам. При них ничего не оказалось. Снова вделают предупреждение и все на том.

– Жаль. А что-то мамашу их не видно давно.

– Так она гниет во всю ивановскую. Полицейские говорят, что от нее такая вонь идет…

– Да вы что!

– Да, обе ноги до костей отгнили. Кости видно. Мамаша еще умудрилась обе ноги в пакет заворачивать. Там образовалась водяная баня. Ужас! Говорят, смотреть страшно.

– Казалось бы, вот наглядный пример: мать гниет, нужно бы подальше держаться от этого.

– Какой там! – махнула рукой безнадежно баба Валя. – Гнилые яблочки улеглись рядом со сгнившей яблонькой. Старшей двадцать пять, уже судима. Средней двадцать один год – лишена родительских прав на двоих детей, младшей девятнадцать исполнилось – туда же смотрит. Раньше тут еще один притон был, – соседка указала на соседний дом. – Но и хозяин, и постояльцы уже в ладоши хлопнули. Их мамаша раньше туда ходила. Там она с героина и ханки начала. Сейчас крокодилом заканчивает. Там такая страхуила, что не увидеть ее за жизнь, можно считать жизнь успешной.