Зак был жалким, но представлял куда большую угрозу в глазах хрупкой женщины.

– Я заработала, – очень тихо сказала Ди, опустив взгляд в пол.

– Да? А выглядишь ты бодрой, будто и не работаешь совсем, – не унимался муж, бросив смятую купюру на стол, – Говори, чёрт возьми, чем ты занимаешься!?

Диана просто набирала в рот воздух, не смыкая губ, и мотала головой, пытаясь найти оправдания получше, чем правда. Правде бы он не поверил, рассердился бы ещё больше.

Зак сжал её руку немного сильнее, причиняя боль.

Раньше он никогда не бил жену или детей, но находясь в такой ситуации начинаешь задумывать о том, что человек, лишённый морали и положительных чувств, может применить силу, причинить физическую боль для устрашения, для достижения своей цели.

– Мам…

Оба родителя повернули голову, заметив испуганную девочку в дверном проёме. Она смотрела исключительно на мать, с тревогой и волнением.

Кажется, она давно уже зашла, но достаточно долго не решалась прервать происходящее.

– Всё хорошо, милая, – Диана через силу улыбнулась, едва сдерживая слезы, которые уже подступались.

– Нужно поменять памперс Дейву.

– Так сама возьми и поменяй, – Зак нахмурился, отпуская руку жены – его гнев слегка смягчился, но до конца он явно не успокоился.

– Я их не нашла. Мам, ты положила коробку в другое место?

Диана осторожно обошла мужа и закивала дочке:

– Да, идём, поможешь мне, – она приобняла Люси за плечи и вывела из кухни, даже не посмотрев на взбешённого мужа.

– Ты соврала? – шепнула Диана, когда они с дочерью поднимались наверх.

Люси кивнула:

– Прости.

Диана с благодарностью посмотрела на дочь.

Пусть ложь для детей не самое лучшее, но именно благодаря этому формируется личность

Всё-таки в этих детских глазах бесконечно много любви, чистой и непорочной. Она любит Диану не за что-то, а просто потому, что та её мама.

Любит и ничего не просит взамен.

Разве взрослые люди так умеют?

**

Диана

Я сижу на кухне, заламываю пальцы, по своему обыкновению, паника волнами накатывала на меня, смешанные чувства тревоги, страха и чего-то нового поглощают меня полностью.

Что подумал Зак, когда увидел такие деньги? Явно ничего хорошего, ведь честным трудом столько не заработать.

Здесь было темно и предельно тихо, не считая звуков телевизора из гостиной, где, наверное, уже спит Зак. Я уложила детей, не забыв о поцелуе на ночь и пришла сюда, чтобы посидеть в одиночестве.

Что я чувствую? Наверное, отторжение. От самой себя. Холодное, ядовитое и на вкус похоже оно скорее на просроченную еду, кислое, аж тошнит. Мне отвратительна сама моя суть. Есть ощущение того, что я обманула семью, предала мужа. Хочется рассказать ему всё прямо сейчас, но это лишь минутное помешательство. Я быстро осознаю глупость данного поступка. Я ведь не делала ничего плохого, почему же тогда мне так неприятно от одной только мысли?

Зак не поймёт, он не сможет понять меня. Скажет, что я плохая мать, безответственная, глупая. Может, он прав?

– Ди.

Поворачиваю голову на хриплый голос мужа, неосознанно закусываю нижнюю губу от досады. Он стоит, опираясь на дверной косяк.

– М? – я вопросительно вскинула подбородок.

– Идём ляжем, – пробурчал Зак, развернулся и пошёл обратно в комнату.

Вскоре телевизор умолк. Остался только скудный источник света в виде небольшого настенного светильника.

Мыслей уже не было. Они слепились в несуразный комок, вызывая монотонное, ритмичное постукивание в висках.

Тук-тук-тук.

Я встала со стула и тихо, как только могла, пошла в гостиную, где мой муж уже расположился на расправленном диване, прикрывшись тонким одеялом.

Осторожно опустившись рядом, я подавила зевоту, потирая окончательно заболевшие виски.

Мне на бедро бесцеремонно легла тяжёлая мужская рука, задирая тонкую ночную рубашку. Я смотрю на мужа. Он выглядит неухоженно, с щетиной, уже не в той форме, что раньше, с раздутым не только животом, но и самомнением.

В следующую минуту Зак лезет целоваться. Я чувствую его сухие губы, морщусь от колкой щетины и пытаюсь сделать вид, что мне хорошо. Раньше поцелуи у нас были страстные, настоящие, мне хотелось целовать его днями напролёт, но сейчас я не могла расслабиться. Всё тело оставалось в напряжении, далеко не сексуальном. Каждая мышца ноет, не желая поддаваться.

Он продолжает целовать, заваливая меня под себя. Под весом его пахнущего потом тела я чувствую себя зажатой, мне хочется избавиться от этого ощущения, но как бы я не старалась, оно становится только сильнее, будто на меня многотонным весом давила стена.

Руки мужа блуждают по телу, привычно резко, подушечки пальцев грубые, не доставляют ни малейшего удовольствия: ни мурашек, ни сладкого, давно забытого возбуждения, которое возникает обычно внизу живота. Обычно, но не сейчас.

– Зак, нет, – шепчу тихо и жалобно, будто писк.

Он не останавливается, продолжает усыпать влажными поцелуями мою шею, царапая щетиной и вызывая рвотный позыв, зарождающийся в гортани. Мы делали это столько раз, но именно сегодня я ощущаю себя загнанной в угол. Нет радости того, что я желанна, скорее щемящее чувство, болезненное ощущение от того, что меня используют.

– Нет! – произношу уже громче и толкаю его в плечи, заставляя отпрянуть.

У мужа спутанный взгляд, брови нахмурены, ноздри раздуваются от частого дыхания:

– Какого чёрта?

Я мотаю головой и поправляю ночную рубашку, которая съехала на плечо, обнажая грудь.

– Вот значит, как, да? – он сел рядом, всё ещё шумно дыша, но уже от нарастающего гнева, – Вот чем ты зарабатываешь себе деньги. Шлюха.

Я вздрагиваю, широко раскрыв рот и так замираю, распахнув глаза. Он так думает… Думает, что я способна на это.

Не сказав ни слова, я встаю, успеваю увернуться от его руки – Зак пытался схватить меня за кисть.

– Вернись в постель и исполни супружеский долг, – Зак встаёт и смотрит на меня исподлобья.

– Извини, – шепчу пересохшими губами, а затем иду в ванную комнату, не оборачиваясь.

Мне вслед сыпется какое-то оскорбление, а я просто запираю дверь и бросаюсь к раковине. Холодная вода помогает мне смыть стыд, которым полыхают щеки, глазами я беспорядочно метаюсь по своему собственному отражению, которое не могу узнать. Бледное, как ночная рубашка, лицо, под глазами залегли тенями чёрные мешки. Голова идёт кругом, а к горлу подступает очередной рвотный позыв.

Я не хочу своего мужа. Более того, я его ненавижу.

**

Всю эту историю, ничего не скрывая и не приукрашивая, не забыв о своих чувствах и эмоциях, Диана рассказала Аннет той же злополучной ночью.

Диана пришла к соседке заплаканная, одетая лишь в ночную рубашку, наспех обутые тапочки и тонкий шёлковый халат, в который она бесконечно куталась, пытаясь скрыть своё смущение.

Примерно через пару часов душевных терзаний, она не выдержала и, бросив, последний взгляд на храпящего мужа, ушла из дома. Ей было жутко стыдно, не хотелось будить Анну, но больше никого, кто мог её поддержать не было.

Аннет открыла дверь с четвёртого звонка, вся сонная, с растрепанными светлыми волосами, на девушке была забавная пижама в горошек. В доме было непривычно тихо и темно. Девушка не задумываясь впустила Ди, они молча прошли на кухню. Пока Аннет пила кофе, стараясь отогнать остатки сна, Диана живо и эмоционально делилась с ней всем, что только что ощутила, не боясь осуждения, но щеки её полыхали огнём.

– Так… – растягивая гласную проговорила Анна, когда Ди умолкла, – Правильно сделала, что пришла. Может, выпьем?

– Сейчас? Но уже три часа ночи и.. – замялась Диана, но внутри всё кипело от эмоций, они требовали успокоения, – Давай.

Аннет улыбнулась, встала из-за стола и бодро прошествовала к тумбе, извлекая сначала два изящных бокала на тонких ножках, а затем бутылку вина из холодильника. Откупорив, Анна налила себе и подруге, достала фрукты и красиво разложила их на большое блюдо.