Боящийся несовершенен в любви.

Каждый по-своему реагирует на страх: кто-то прячется с головой под одеяло, кто-то бежит со всех ног, некоторые громко поют, чтобы не услышать голос монстра. Есть и такие, кто первым идёт в атаку, безбашенно бросает вызов, но и они боятся, хотя со стороны выглядят бесстрашными. Всех этих людей объединяет (а точнее, нет, разделяет) одно – страх.

Сентябрь 2013 года

Артем распахнул дверь автомобиля с водительской стороны, лихорадочно начал убирать волосы с лица девушки и поднял её опущенную на руль голову.

Жива. Но что за глаза он увидел.

Ася молча смотрела, пока он ощупывал её лицо, искал ушибы или травмы на руках, шее, плечах.

Пустой, заплаканный взгляд сквозь него и мелкая дрожь. Ни ссадин, ни царапин.

– Матерь Божья, ты перепугала меня. Ты как? Нигде не болит? Эй! – он обхватил её ледяное лицо своими ладонями, чтобы девушка сфокусировала на нём свой взгляд.

– Порядок, док, – спина девушки была покрыта гусиной кожей, но она вдруг гордо выпрямилась, словно и не мёрзнет не капельки.

Артём снял с себя пальто и накинул ей на плечи. Асю окутал свежий мужской парфюм, напоминающий о море и скошенной зелёной траве. Он смешивался с запахом сирени на её теле, оставляя напоминание о себе на её обнаженной коже.

– Не бережешь ты себя совсем, маленькая мисс.

Мужчину обошёл машину, уселся рядом на пассажирское кресло и протянул ей носовой платок из своего кармана, хотя слёзы у неё на глазах уже высохли.

– Виновников посадила на кол или зарыла под тем дубом? – Артём успокаивающе поглаживал ладонь девушки, которая лежала на руле. – Где этот урод, который въехал тебе в зад?

Ася лишь обернулась, будто и не слушала его:

– Что?

Взгляд загнанного зверька. Она потянулась к замку зажигания трясущимися руками.

– Всё в порядке. Просто хотела немного посидеть. Подбросить? … Если, конечно, Вы любите прокатиться с ветерком, – она холодно ухмыльнулась, намекая на сквозняк от выбитого заднего стекла.

«Театральная работница до кончиков ногтей. И надо же ей даже сейчас держать марку», – фыркнул про себя актер.

– Э-э-э, не-е-ет, никуда ты не поедешь в таком состоянии. Ох, Настасья Филипповна1, гордая, фантастическая, но с вот такой дырой в голове. Не ершись!

А про себя вспомнил слова Мышкина из «Идиота» Достоевского: «Лицо весёлое, а ведь она ужасно страдала, а? Это гордое лицо, и вот не знаю, добра ли она?»

– Сиди здесь и не двигайся. Хотя знаешь, что, – Артем мигом вытащил ключи из замка зажигания и засунул в свой карман, – с тобой лучше перестраховаться. Надёжнее будет, – и похлопал рукой по карману с ключами. – Я сейчас.

Она дрожала и от страха, и от холода. Надо было что-то придумать. По близости была только автозаправка. Артём взял два картонных стаканчика кофе и решил пожертвовать своими улитками с корицей, которые планировал съесть только на завтрак.

– Вкусно, – сказала Ася, всё ещё глядя куда-то в пустоту.

– Чего ты так расплакалась-то? Мужик за рулем был в той тачке? Запугал тебя? Кричал?

– Я не знаю. Вышла из театра, а меня ждала уже вот такая машина.

– Тварь! Смылся, значит. Зато ты цела осталась. И что села за руль и ещё умудрилась проехать несколько кварталов, дурёха?

– Ну, машина-то на ходу. Просто… такое уже не в первый раз. Все думают, что это я растяпа.

– Кто эти все?

Ася будто не слышала вопроса и продолжила:

– Будто я виновата. Да, не спорю, я бываю рассеянной и задумчивой. Могу проехать нужный поворот и проколесить потом полгорода, возвращаясь, могу забыть дома документы, телефон, не заметить дорожный знак, но не проворонить же аварию, когда вылетает стекло. Наверное, сама виновата, что создаю такое впечатление: еда пригорает или куда-то убегает из кастрюли, постоянно что-то роняю, разбиваю, проливаю. Но ведь два века назад девушку никто бы не упрекнул за такое. Эти мечтательные дамочки дни напролет наряжались, мотались по чаепитиям, пикникам и балам. И рассеянность казалась мужчинам даже милой, загадочной. А теперь я… – и она не договорила конец фразы, потому что Артём приложил палец к её губам.

– Ш-ш-ш, не волнуйся так. Я понял уже, что ты бедовая девчонка, только не кисейная барышня вовсе. Ты бы и дня не продержалась в том обществе – твоим острым языком можно делать хирургические операции, лапушка. А джентльмены те, о которых ты вздыхаешь, по публичным домам шлялись и потом всякой заразой своих затюканных, уставших от ежегодных родов домашних «леди» одаривали. Вроде не глупая ты, а как скажешь, – Артём помолчал, но она не реагировала, и он продолжил:

– И я тебя уверяю – ни один мужчина, даже современный, глядя на тебя, не думает: «Вот бы она мне борща наварила», хотя сейчас и нет дворцовой прислуги. Это последнее, что я бы хотел от тебя, – Артём лукаво подмигнул девушке. – Так что не загоняйся и не суди себя так строго. О своей «букашке» не переживай. В деньгах дело? Одолжить тебе?

– Нет, – наотрез отказалась своим типичным воинственным тоном.

– Как хочешь. Можно вопрос? Хотя всё равно спрошу, даже если нельзя. Чего так наряжаешься странно, как на бал-маскарад? Думал поначалу, что ты какая-то закидонистая.

«Ничто не приведёт её в чувство лучше, чем небольшая словесная перепалка», – подумал Артём.

– Это называется экс-тра-ва-гант-ность, Артём Валерьевич, – произнесла Ася по слогам, будто незнакомое ему слово. – Мне нравится привлекать внимание, выделяться из толпы, будоражить воображение. Что плохого?

– Ничего… типичный миллениал – быть не такой, как все, максимально вне моды и выделяться из толпы.

На самом деле девушка озвучила лишь полуправду. Она действительно любила приковывать взгляды, особенно мужчин. Не каждый день ведь они видят на улице героиню своих детских грёз, ту самую принцессу. Но глубинная причина крылась в её детстве.

Ася боялась повторить судьбу своей запуганной и нелюбимой мужем матери. У её матери было одно единственное нарядное платье на все случаи жизни, алая помада, которая была не к лицу, и просроченный черный карандаш для глаз.

Так уж сложилось, что родители Аси были оба приезжими, бывшими сельскими жителями. Познакомились в коммуналке на кухне. Отец работал токарем и учился на вечернем отделении в техникуме, а мать была маляром на стройке. Наспех поженились, без свадебного застолья. Потом был самозахват земли, стройка какой-то лачуги из того, что удалось купить подешевле. Первый ребенок, за ним на следующий же год – второй. Дом пошёл под снос. Собирали деньги на квартиру, занимали у друзей. Продали дом в белорусской деревне и перевезли бабушку к себе в город, чтобы хватило денег на покупку жилья. В общем, не до платьев было.

Только вот где-то на этом тернистом пути отец потерял всяческий интерес к жене, как и уважение, какой бы верной боевой подругой и отличной хозяйкой ни была мать Аси. А когда уходит любовь, мужчина в кандалах брака превращается в диктатора. И тогда маленькая черноволосая девочка с голубыми глазами, насмотревшись фильмов с Вивьен Ли и Одри Хепбёрн, решила, что у неё будет столько красивых платьев, что хватит на каждый день недели… нет, нет, даже на каждый день целого месяца. И она никогда не позволит мужчине взять верх над собой.

Бабушка начала работать на контрольно-пропускном пункте хлопчатобумажного комбината, когда Ася училась в начальных классах. После уроков она прибегала к ней на работу. Однажды ей разрешили в сопровождении работницы потихоньку посмотреть, как работают станки и наносится рисунок на материал. Иногда ей перепадали небольшие отрезы отбракованной ткани.