В плане швыряния в людей всякой херни я тоже был далеко небезгрешен. Как-то даже угодил в голову девочке из соседнего дома, из-за чего ее мать после приходила разбираться с моими родителями. В результате чего я понес заслуженное наказание с отбыванием энного количества времени в углу. Еще в одном случае пострадал мальчишка из другого соседнего дома, в которого я сначала швырнул куском грязи при помощи подручного средства – палки, а потом, когда он обратился в бегство, засветил между лопаток куском битого кирпича.
Кидание предметов с причинением различной степени тяжести здоровью или целостности какой-либо конструкции во все времена было одной из любимейших мальчишеских забав. Мы втроем, я, Киса и еще один наш детсадовский друг Лешка Громкосвистов, по кличке Свист, кидались конфетами и яйцами с балкона третьего этажа кисиного дома по проезжающим мимо автобусам. Вообще-то конфеты были продуктом дефицитным, но, когда у вас в наличии целый ящик круглых лимонных драже, трудно удержаться от баловства, тем более если к тому времени уже серьезно их пережрал. Согласитесь, это же очень весело, когда солнечные шарики стукаются о борт и крышу Икаруса и, смешно подпрыгивая, скатываются вниз по дороге. И не мне вам рассказывать, как эффектно расплескивается об какую-нибудь поверхность куриный эмбрион, мастерски пущенный умелой рукой.
Мы с братом все детство не испытывали недостатка в конфетах, ибо мама нас постоянно снабжала ими, пользуясь бесконечными московскими запасами. В домах многим моих друзей конфеты преспокойно могли храниться в вазочках годами, со временем разлагаясь на несгораемые фракции. Меня всегда это удивляло, потому что от нас конфеты всегда прятали, и более пары часов в посудине они бы явно не пролежали. Прятать-то прятали, но вместе с тем воспитывали в нас сыщиков и следопытов, так как сладости мы находили ВСЕГДА. В результате одного из наших многочисленных квестов Серый на антресоли обнаружил подушечную наволочку, полностью набитую шоколадными, и моими любимыми, конфетами «Цитрон». Естественно, мы немедленно принялись их оттуда таскать по одной-две-три штуки. Логика была такая: ну, возьму я пару штучек, и все равно будет незаметно. Беда в том, что брат размышлял точно также, и количество содержимого наволочки таяло с катастрофической быстротой. Мама ахнула, увидав какое опустошение мы произвели. И это всего-то за одну ее поездку, то есть неполных трое суток.
А в серванте, для особых случаев в виде внезапных гостей, абсолютно в открытую хранились конфеты в коробках, ибо оттуда их не сопрешь, не нарушив целостности упаковки. Но пытливый детский ум и тут придумал выход из положения. Дело в том, что некоторые коробки по краям заклеивались всего лишь одной полосочкой узкого скотча, аккуратно отлепив который, можно было вытащить все содержимое и также аккуратно залепить обратно. Мне даже порой становилось жаль тех самых гостей, которым не довелось попортить свои зубы сладким.
Мороженое в моей жизни, как лакомство, до сих пор занимает значительное место, а уж в детские годы это и вовсе был культ, которому мы все без исключения истово поклонялись. До тех самых пор, пока на рынках и в ларьках в изобилии не появились турецкие жвачки. Разнообразие вкусов и видов мороженого, как всегда, нам обеспечивала мама. Из московского довольствия нам достаточно жирно перепадало всяких прочих «эскимо», «лакомок» и еще какой-то штуки на палочке в желтой глазури.
Однажды, купив в гастрономе продуктов по маминым спискам, мы с Кисой на сдачу приобрели мороженое, по три вафельных стаканчика с чудесным сливочным наполнителем.
– Давай жрать наперегонки, – предложил я. И, не дожидаясь ответа, тут же вгрызся в первую свою жертву. Мы принялись усердно лизать, сосать и грызть холодное содержимое лакомства, закусывая тестом стаканчика. В итоге, благодаря опыту, победил я, Киса же безнадежно отстал и вообще не смог доесть третью порцию. Я по-дружески ему помог, с удовольствием погрузив в свою пасть ее содержимое. В результате соцсоревнования этот слабак простыл, и некоторое время мучился горлом. Мне же было хоть бы хны. А хоть бы хны мне было потому, что батя время от времени покупал нам с братом мороженое целыми коробками. В которых, если не ошибаюсь, было по 39 штук. Так что опыт поедания мороженого в больших количествах у меня имелся изрядный. Купив однажды такую коробку, отец, уезжая на работу, сказал нам:
– Ешьте только после еды.
А мы его уплетали и до еды, и вместо еды, и, конечно же, после. В итоге коробка исчезла почти моментально. В общем, после такой подготовки, какая у меня была, Киса вряд ли мог надеяться на победу в этом состязании.
Единственным ребенком, который бы смог мне составить конкуренцию в этом виде программы, был мой двоюродный брат Леха.
Леха
Леха был сыном брата моего отца – дяди Гены, а жили они все в Орджоникидзевском районе, на Гайве. Он был неумеренно шустрым и бесподобно ушлым пацаном. Меня постоянно восхищали его придумки, уловки и хитрости, на которые Лехан был падок прямо-таки с воздушной легкостью. Именно от него я узнал, что огрызки от яблок и фантики от конфет можно не выбрасывать в мусорное ведро, а преспокойно засунуть за батарею или зашвырнуть на шифоньер. Его мозг был неистощим на изобретение всяких изощренных шалостей, которыми он щедро со мной делился. Причем я, как мог участвовать в этих шалостях, так и становиться их намеренной жертвой. Но на Леху нельзя было обижаться, ибо он проделывал все свои шуточки настолько филигранно и незлобиво, что за них ни сколько не хотелось въехать кулаком в его наглую глумящуюся физиономию. Как-то его мама, тетя Нина, попросила Леху помочь по дому, мотивируя тем, что иначе он останется без своего обычного поощрения. Он тут же беззаботно отказался коротким:
– А! Наплевать!
Тетя Нина моментально вскипела:
– Тогда и на тебя наплевать!
– Ничего, я вытрусь полотенцем, – и тут не сплоховал Алексей. Он был старше меня всего на три месяца, но в детстве я воспринимал его как полноценного старшего брата, и мы с ним разыгрывали роли ведущего и ведомого во всех проделках.
Леха вместе с родным младшим братом Сашкой болтались между общагой, выделенной дяде Гене от автобазы, на которой он работал, и домом деда на Шоферском в переулке под веселым названием 2-й Звонкий. По выходным этот дом превращался в арену веселого алкогольного пира, шабаш, в котором участвовали дядя Гена, его шурин и старший брат тети Нины – дядя Коля и мой отец. Все эти посиделки сопровождались буйным шумом, смехом, обязательной баней, бесконечным потоком алкогольных напитков и грудами простой, но вкусной и сытной еды. Мы с Лехой принимали во всей этой вакханалии непосредственное и деятельное участие за исключением того, что не употребляли алкоголь. Мы практиковались в армреслинге с изрядно захмелевшими отцами, дядьками и соседями, горланили с мамками и тетками застольные песни, постоянно мешались у всех под ногами, обжирались сладким, бессовестно клянчили у родителей деньги «на лимонад» и делали еще много всякого хорошего и не очень. Зимой мы могли съезжать по скату заснеженной крыши дома на такую же поросшую сугробами крышу гаража, летом играть в прятки с мелкими – Серым и Саней, нещадно их обманывая и поколачивая, если они не соглашались с итогами очередного кона игры.
Как-то так повелось, что в первые годы своих жизней мы с Лехой часто путешествовали вместе к родственникам отца и дядьки. На первом году нас увезли на лето вместе с мамами на Кубань к бабушке Жене – матери бати и дяди Гены, поближе к солнцу и климату более благоприятному, нежели уральский. Леха к тому времени уже начал ходить, а я ползал по траве на бабушкином дворе и подбирал опавшую шелковицу, которая чернилами раскрашивала мне ручонки и пухлую мордочку. Сама Баба Женя и встречала нас на вокзале, будто могучий ледокол вспарывая толпу с криками:
– Нина! Дуся! Где вы?!
Бабушка просто не знала в каком вагоне мы ехали. Восторга и шума прибавилось в разы, когда она наконец нас отыскала. Она тут же деятельно организовала погрузку нашего многочисленного скарба в нанятую машину, и мы покатили в светлое кубанской огородное будущее.
