На кухне их встретил запах подгорелых гренок, зелёный чай и жаренного бекона. Вся еда разложена аккуратно по тарелочкам, для трёх человек, а зеленый чай налит в фарфоровую чашечку. Майк Андерсон стоял рядом со свои «творением» и неловко улыбался, проклиная себя за неумение готовить. Холостяк холостяком, но никто не говорил, что он питается дома. Сомнительное кафе «Fresh Lemon» за подворотнем утром, ресторан «Grillby’s» напротив дома в обед, и неподалеку бар «Bee Sting» на ужин, а уж если лень было куда-то отправляться, то заказывал на дом — и это всё в Нью-Йорке. Готовить приходилось крайне редко, и в последний раз он делал это, когда ему исполнилось 20. Конечно, он бы лучше сходил в центр города, — где сконцентрированы все здания для еды, так как город небольшой, — и принёс пончиков с кофе (который бы остыл). Но нет, ему хотелось произвести впечатление, теперь уж, неумёхи.

— Не знала, что ты готовишь. — удивилась Стефани, и прикрыла рот рукой, чтобы не показать своей насмешки. Ей было это приятно, и оттого, смешно. Она знала, её друг, никогда не любил готовить, а если уж взялся, то наверняка не просто так.

— Я знаю как это выглядит… И вкус, я думаю, соответствующий… — расстроено сказал он, закрывая рукой глаза.

— Может, тогда сходим в закусочную? — спросила Розали, и все в один голос согласились. По дороге, неловкость со вчерашнего дня, между нашими героями, рассыпалась, и она вновь стали общаться. Стефани и Майк перед друг другом извинились, и Андерсон даже хотел позвать на завтрак Роберта, ведь в кафе выполнят все его прихоти, но Стефани резко отказалась, и сказала, что Роберт больше не хочет с ними ужинать. Конечно, от этого Майк немного опечалился, ведь он поступил как ревнивый супруг, — даже если они и не женаты, и он не может её ревновать, — и на этом упоминания о Грее перестало выплывать в их диалоге. Скорее, они общались о том, что было, когда его не было рядом. Майк жадно заглатывал все её истории случающиеся с ней, слушал её смех и голос. Боже, да он же по-уши влюблён. И эти чувства длятся очень долго…

Заходя в закусочную, Стефани улыбнулась приятной атмосфере в здании. Стены выкрашенные в белый цвет, который, чудесным образом, не резал глаза. Чёрный линолеум и натяжные, чёрные потолки. Скорее, поэтому белые стены выглядели на фоне чёрного, никак нечто врезающееся в глаза, а как разбавление тьмы.

— Здравствуйте, рады вас видеть в «Чёрной Лагуне», хотите взять столик у рояля? — спросила девушка, подошедшая к ним. Указав на чёрный рояль, рядом с ним стоял стол, как раз на троих человек.

— Конечно! У вас так всё красиво, видно, директор продал душу за это место? — спросил Майк, оглядев вновь сам зал. А он, действительно был большим. То там, то тут сидели семьи, парочки или просто подростки. Вопрос, что он задал, скорее, был правильным.

— Не знаю, но тут платят неплохие чаевые. — Майк и девушка издали смешок, и она проводила их до столика. Стефани всё никак не могла оторвать взгляда от прекрасного рояля, и болезненная игла, откуда-то издали груди, неприятно колола сердце.

— Всё хорошо? — настороженно спросила Розали, словно смотрела на шрам тёти, там, в ванной комнате. Они сели за свой стол, и у её тёти дёрнулись брови в удивлении.

— А? Да, Розали, всё хорошо. Ты так обо мне обеспокоена? — сказала Стефани, и мягко улыбнулась, убирая светлый локон волос за ухо. И тут она заметила, что не только Розали на неё так смотрит, но и Майк. — Так. — и тут девушка слегка ударила ладонью о поверхность стола. — Я не понимаю, что тут происходит. Почему мне кажется, что вы оба что-то от меня скрываете, и это что-то, касается меня?

— Не-е-ет! — тут же воскликнул Майк, и взволновано улыбнулся. — Пф… Не-е-ет, так ведь? — он глянул на Розали.

— Да нет! Ничего такого! — поддержала его тон Розали, и уже растерялась, куда деваться.

— Возможно, мы просто волнуемся о вчерашнем событии. Признаю, получилось не хорошо. — старался выкрутиться Майк, и надеялся на это. Конечно, Стефани что-то подозревала, но раз эти оба так стараются это скрыть, что, возможно, выдают ложное, то пусть так и будет. На данный момент, у неё совершенно другая головная боль.

— Ничего же не случилось. Просто, теперь, Роберт не захочет ужинать… — Майк уже хотел что-то сказать, но к ним подошла та же официантка, что и предложила место у рояля.

— Вы что-то выбрали? — спросила она, приветливо улыбаясь, держа на руках ежедневник и ручку.

— Позавтракаем тем, чем не смогли позавтракать дома, — виновато улыбнулся Майк, глянув на девчонок, и потом, обратился к официантке, — Пожалуйста три порции гренок с пожаренным беконом. Мне чашку кофе… Розали?

— Можно мне горячий шоколад? — уже по привычке, она посмотрела на одобрение Стефани. А ведь, когда Стефани была маленькой, такой же взгляд был у неё, когда она глядела на клоуна во время покупки шоколада. Девушка слегка кивнула головой.

— Тогда чашку горячего шоколада… Стеф? — обратился к ней Майк, и девушка кинула взгляд на официантку. Молодая, красивая, и столько времени у неё впереди, столько выбора, если, конечно, она не попадёт в неправильное место, где из тьмы её подстережёт клоун, и не разорвет её на мелкие кусочки.

— Зелёного чая. — ответила она, и мысленно пожелала ей великого счастья и небесной удачи. Официантка всё записала, пожелала терпения, и ушла.

— Так он тебе нравиться? — неожиданно спросил Андерсон сразу, как только ушла девушка.

— Что? Кто? — тут же начала спрашивать Стефани, и в её груди громко застукало сердце, словно крича: «Нас раскрыли! Сворачиваемся! Бежим-бежим-бежим!!».

— Роберт. Роберт Грей. Он тебе нравиться? — спросил Майк, и его взгляд был как у хищника, тот же, что и вчера, когда он смотрел на Пеннивайза. И знаете, тут она пожалела клоуна, ведь взгляд звериный, направленный прямо на тебя, словно он сейчас сорвётся с места, и отгрызёт голову. И из-за этих сравнений, в голове блеснуло воспоминание. Воспоминание ярко-ядовитых глаз существа, смотрящих из тени, готовый выколоть тебе глаза, и облиться твоей кровью. Глаза, готовые наблюдать за твоими бессмысленными попытками выжить, или сбежать от медленной, мучительной смерти. Вот тут-то, взгляд Майка показался Стефани мягким, по-доброму смотрящим.

— Эм… К чему этот вопрос? — спросила Стефани, а ведь ей так не хотелось самой знать ответ на вопрос.

— Да, тётя Стефани, мне тоже интересно узнать. Если да, то это будет хорошо. Если нет, то всегда есть Майк… Но это как-то несправедливо будет по отношению к дяде Майку. Эт… — она не досказала свои слова, так как Андерсон закрыл ей рот. Ему неприятно слушать подобное, но больше ему не нравиться, как изменяется лицо Стефани от этих слов. Лицо сожаления. Он ненавидит слышать от неё извинения по тому, что она испортила ему жизнь, отняла кучу времени, и ему не стоит проводить с ней время, потому что, он взаимности не получит, — это, скорее, услышать страшно.

— Давайте поговорим о другом? — спросил он, и глянул на Стефани, которая в свою очередь, всё это время сидела где-то в своей голове, и ничего не слышала из того, что тут происходило. До такого состояния довела одна проблема — в её сердце. Странная иголочка продолжала болезненно тыкать, и каждый взгляд, случайно бросившийся на рояль, усиливал эту боль. И после вопроса Майка, вдруг, рояль заиграл композицию Бетховена «К Элизе». Стефани посмотрела на него, вынырнув из мыслей. Кто-то сидел там, на рояле, но она не могла увидеть кто, потому что инструмент стоял к ним спиной, и крышка загораживала вид.

Музыка набирала обороты, и, понятное дело, эту мелодию знал каждый, кто хоть раз ходил на концерты, или уроки музыки, да в принципе, на улицу. Но для Стефани, с нелегким детством, эти звуки на рояле имели для неё отдельное отношение, словно, это было что-то личное, далёкое, уходящее в её детство, в проблемы, о которых она забыла.

— Мама… — тихо прошептала Стефани, и по её лицо пошли слёзы. Всё внутри превратилось в дрожь. Закрыв глаза руками, она безмолвно зарыдала, повторяя губами святое слово: «Мама».