В целом же, за исключением Винницы, где левые элементы во главе с большевиками взялись в конце октября 1917 г. за оружие (правда, не под непосредственным влиянием событий в Петрограде, а по собственным, местным, локальным причинам, еще за пару дней до свержения Временного правительства, а последнее уже лишь стимулировало ход восстания)[204], ситуация не доходила до военной фазы. Это, впрочем, вовсе не означало, что господствовало спокойствие. Напротив, во многих населенных пунктах власть начала «перетекать» в руки сторонников власти Советов.

Местные большевистские организации, получив сообщение о победе вооруженного восстания в Петрограде, призывали трудящихся энергично поддержать революцию, активизировать борьбу за власть на местах, за воплощение в жизнь декретов и постановлений советского правительства.

Уже 27 октября газета «Звезда» опубликовала пламенное воззвание Екатеринославского комитета РСДРП(б). «Товарищи рабочие, солдаты, все трудящиеся! – говорилось в ней. – Пришло великое время осуществления идеалов революции. Все, как один, в поддержку героического революционного Петрограда, требуйте перехода власти в руки Советов!»[205] А через несколько дней в той же статье «Как могут поддержать революционную власть екатеринославские рабочие и крестьяне» отмечалось: «Крепкий, стальной фундамент для революционной власти создает только революционная работа рабочих, солдат и крестьян на местах. Если хотите, товарищи, сделать непобедимой Советскую власть, внедряйте, рабочие, немедленно в жизнь контроль над производством; организованно и планомерно, товарищи крестьяне, берите в свое ведение помещичьи земли; железной братской дисциплиной свяжите себя, братья-солдаты, в единую мощную силу. Только такая работа может здесь, в Екатеринославе, и во всей безграничной русской земле сделать непобедимой революцию, сделать жалкой и бессильной контрреволюцию – откуда бы она не исходила…»[206]

Под руководством большевиков трудящиеся Луганска, Макеевки, Горловки, Щербиновки, Краматорска, Дружковки, Марьевки, Голубовки, других городов и районов Донбасса, Левобережья (Нижнеднепровск), а также ряда населенных пунктов прифронтовой зоны установили власть Советов в первые же дни после Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде[207]. Причем этот своеобразный «красный пояс» имел отчетливую тенденцию к расширению и усилению влияния на всю Украину, поскольку охватывал основные промышленные центры и регионы, принципиально важные для жизнедеятельности целого края.

Все больше под контроль большевиков, левых эсеров, других представителей левого политического спектра попадали солдаты воинских частей Юго-Западного фронта и 8-й армии Румынского фронта, дислоцированных в пределах Украины.

Вышеотмеченное подтверждается материалами многочисленных сборников документов и материалов, воспоминаний, посвященных победе социалистической революции и установлению советской власти на местах[208], а также публикациями в тогдашней прессе[209]. В то же время они не позволяют согласиться с утверждением автора предисловия к изданию «Украинское национально-освободительное движение. – Март-ноябрь 1917 года», который считает, что «в начале ноября (1917 г. – В. С.) в Украине не оказалось силы, альтернативной украинскому национально-освободительному движению и его лидеру – Украинской Центральной Раде»[210]. Деформации в воссоздании объективной картины, возможно, связаны с тем, что национально-освободительное движение, действительно характеризовавшееся достаточной мощью, анализировалось в отрыве, без сравнения с другими общественными процессами в Украине, прежде всего с теми, которые концентрировались вокруг большевиков. А масштабность и влияние последних как минимум не уступали результативности деятельности тех элементов, которые выступали на стороне Центральной рады.

Поэтому такое «мирное» развитие событий таило в себе накопление очень опасной взрывной энергии, предвещало неотвратимое осложнение ситуации, неизбежный всплеск политических страстей.

Объявив себя высшей краевой властью, Центральная рада была не в состоянии сколько-нибудь серьезно контролировать положение в Украине. Как и до того, она просто не имела неоспоримого преимущества, которое базировалось бы на реальной вооруженной силе. Части, присягнувшие ей на верность, проявляли неуверенность, их как будто ошеломили события, заставив искать самостоятельные ответы на вопрос, каким ценностям отдать предпочтение – социальным или национальным. Весьма характерными в этом отношении стали два собрания – III Всеукраинский войсковой съезд и казачий съезд, которые соответственно 20 и 21 октября начали свою работу громкими торжествами.

На Всеукраинский войсковой съезд прибыли 965 делегатов (в основном украинских эсеров и социал-демократов), а в течение заседаний их количество выросло почти в 2,5 раза[211]. Они представляли 3 млн воинов-украинцев[212]. Съезд приветствовали представители французской, бельгийской и румынской миссий.

На казачьем съезде присутствовали 600 делегатов (хотя ожидались 1200) от всех казачьих войск на фронте и в тылу. Казачий съезд приветствовали председатель Чехословацкого национального совета Т. Масарик и английский консул в Киеве Дуглас.

Оба съезда проводились по сути в два этапа – до и после получения сообщений о восстании в Петрограде.

Особенно показательными оказались настроения III Всеукраинского войскового съезда, на котором была представлена политически наиболее активная прослойка украинства. Как и ранее, лидеры Украинской революции с самого начала работы форума пытались приглушить эмоции, унять страсти и направить съезд в возможно более спокойное русло. Так, Н. Порш обратился к военным с речью: «Современное украинское войско – это часть, правда, значительная, но только часть и притом меньшая. Поэтому не может оно теперь на своем съезде и не должно идти самостоятельным политическим путем. Первые два Войсковых съезда были еще в некоторой степени овеяны национальной военной романтикой. ІІІ Войсковой съезд должен решительно отвергнуть эти остатки старых времен, должен понять, что современная демократия везде, а тем более украинская, идет не к постоянному войску, не к войнам. Украинская демократия встала на путь федерации, и этим путем должно идти войско. Обособление не в интересе трудящихся масс»[213].

Однако, несмотря на то, что общий тон речей, по сравнению с предыдущими съездами, несколько снизился, атмосфера оставалась довольно напряженной, предгрозовой.

Характер дискуссии на съезде, тенденции, которые доминировали на нем, дали П. Христюку основания для вывода: «Украинская революционная демократия готовилась на Войсковом съезде к последнему бою с русской буржуазией за национально-политическое освобождение украинского народа» [214].

Правда, при рассмотрении данного вопроса следует иметь в виду, что абсолютного единодушия мнений и настроений, как и на предыдущих форумах, не было. Уже в который раз за 1917 г. проявлялась одна и та же тенденция, переходящая в закономерность: массы, рядовые участники движения были гораздо более решительными, более радикальными чем их руководители. Интересный эпизод в подтверждение этой мысли пересказал в своей книге Н. Шаповал: «Вспоминаю одну трогательную зарисовку с этой незабываемой эпохи. Сразу, как только началось восстание большевиков в России, а в Киеве был создан Верховный Краевой Комитет, однажды ночью, где-то часа в 4-ре утра, в дом Ц. Рады пришла делегация от войскового съезда, чтобы заявить дежурным представителям Краевого Комитета о своих желаниях. Члены этого Комитета по очереди дежурили каждую ночь, чтобы отдавать приказы по охране революции. В этот раз было несколько членов, и к делегации вышел в коридор Петлюра и другие. Делегация была немаленькая – почти сто казаков и матросов, которые заявили, что съезд требует от Ц. Рады как высшей власти немедленно провозгласить Украину республикой. Петлюра начал сладенько уговаривать делегатов, что Ц. Рада сделает это тогда, когда прояснятся обстоятельства, ибо, теперь, мол, неизвестно, как будет с российским правительством, упадет оно, или нет, а если не упадет, то оно пойдет на нас войной, у нас же силы не велики, еще не организованы, на Украине и в тылу стоит почти пять миллионов русского войска и т. д. и т. п. Делегаты перебивали его речь и добивались “немедленно” и начали кричать, что если Ц. Рада не провозгласит вскоре Украину республикой, то они ее подымут на штыки! При всем огромном уважении казачества к Ц. Раде (почетным председателем войскового съезда был сам М. Грушевский!) все же военные люди говорили угрюмо и сердито о “штыках”. Угрозы от любви! О, как грустно было украинским революционерам годами работать в подполье, вести пропаганду в украинских темных массах, которые даже своего национального имени не знали, за царя и попов горой стояли! Казалось, конца и края этой темноте нет, но вот революция их, рабочих и крестьян украинских, разбудила, и они за ¹/₂ года организационной суеты уже просто пошли к цели и первые в своей душе пришли к ней – давай республику и все тут! Радостно трепетало у нас внутри, тепло переполняло сердце – наш народ не отдает нас в руки российской полиции, как “студентов” или “сицилистов”, как это случалось до революции, а требует полного самоопределения, требует Украинской Республики! Слезы радостно наплывали на глаза, голова клонилась к радостному плачу…»[215]