Дело, конечно, совсем не в количестве страниц, отведенных выявлению природы изучаемого объекта, объяснению его сущности, оценкам динамики и результатов процесса, а в выкристаллизовывавшейся фабуле изложенного. Она же, вообще-то, незатейлива: серьезных причин для национальной революции в Украине не существовало. Руководители украинства – преимущественно психически неуравновешенные люди, стимулировавшие деструктивные порывы масс, способствовали развалу страны, потому общая оценка содеянного, случившегося на этом направлении может быть только отрицательной. Встречаются и весьма солидные издания, авторы которых вообще обходят национальный фактор в свершавшихся в революционный год событиях[16].
Конечно, речь не вообще о существе концепции Великой российской революции во всех ее параметрах и слагаемых, а о производной от нее позиции относительно научной интерпретации событий в Украине в 1917–1920 гг.
Подходы украинских историков предельно четко, лапидарно сформулировал директор Института истории Украины Национальной академии наук Украины, академик В. А. Смолий. Он утверждает, что в годы независимости, то есть с 1991 г., «получил убедительное обоснование феномен Украинской революции как исторического явления, которое, развившись в недрах Февральской революции, приобрело самодостаточные черты, реализовало собственную политическую программу и после Октябрьского переворота превратилось в антипода российской революции, которая согласно экспрессивному, но точному выражению Михаила Грушевского “потянула нас через кровь, через руину, через огонь”»[17].
Принципиальное отличие обозначенного подхода от теоретических изысканий и выводов российских историков обнаруживается сразу и достаточно выпукло. Украинская революция генетически связывается лишь с Февральской революцией (то есть лишь с начальным этапом Российской революции) и превращается в антипода Российской революции после Октябрьского переворота (то есть, по меньшей мере, не вписывается в контекст Российской революции, входит в противоречие с ней). Основная и самая крупная новация, содержащаяся в московском издании, заключается в том, что «в последние годы господствующей историографической тенденцией стала трактовка событий 1917–1921 гг. как единой Великой российской революции, прошедшей в своем развитии несколько этапов, включая Февральскую, Октябрьскую революции и Гражданскую войну. При этом особенно внимательно исследуется роль Первой мировой войны в нарастании революционной ситуации.
Важным достижением стало утверждение в научной среде представления о революции как о сложном и многофакторном процессе, а не одномоментном событии. Гражданская война ныне рассматривается как прямое следствие и продолжение 1917 г., как особый этап революции»[18].
Сравнивая изложенное с положениями предисловия к украинскому двухтомнику, в котором обозначены исходные позиции его авторов, приходится констатировать, что основной упор здесь делается на декларировании отличий революционных процессов в Украине от общероссийской поступи. «История Украинской революции имеет все признаки научной концепции, – утверждается в книге. И аргументируется: а) руководящую идею – возрождение и консолидацию украинской нации для созидания собственного государства;
б) историческое время – эпоху 1917–1921 гг.;
в) руководящего двигателя социального и национального прогресса – украинский этнос и его политическую элиту;
г) систему аргументации, опирающейся на основательное историографическое наследие и могучую источниковую базу (архивный, археографический, мемуарный и другие сегменты)»[19].
Оставляя за пределами анализа и оценки специфическое понимание сущности научной концепции как таковой, системы ее элементов, надо отметить, что главный результат вышеприведенных сентенций авторы считают достигнутым: тут все было свое, отличное от общероссийского, а еще точнее – от российского – и точка. Особое ударение делается при определении характера «отношений Украинской революции с Октябрьской российской революцией»: «Они развивались самостоятельно и параллельно, хотя и имели мощные взаимовлияния. На государственно-институционном уровне это было военно-политическое противоборство, как правило, инспирированное большевистскими агрессиями. Поражения украинцев оборачивались установлением на ихних землях советских режимов, слегка закамуфлированных в автохтонно-этнические одежды. Недооценка руководителями Украинской революции социально-освободительного компонента нередко рождала проявления склонности украинского крестьянства к популярным лозунгам большевиков» [20].
Хронологически несколько опередив своих московских коллег, киевские историки по-своему решили и приобретший ныне большую остроту и актуальность вопрос о Гражданской войне. «В советской, современной российской, а частично зарубежной литературе понятия “революция” и “гражданская война” рассматриваются в тесной взаимосвязи, – констатируется в украинском издании. – Очевидно, – говорится далее, – относительно российского исторического фона такой подход имеет основания. Новейшая отечественная (то есть – украинская. – В. С.) историография фактически отказалась от использования термина “гражданская война” в контексте событий Украинской революции. Мотивируется это тем, что в Украине не было масштабных внутренних войн на идеологической почве. УНР приходилось вести оборонные или наступательные военные действия на своей территории против вооруженной экспансии армий с преимущественно инонациональным контингентом. Участие на их стороне этнических украинских элементов не дает оснований для квалификации этих войн как гражданских. Только определенные их проявления можно наблюдать в крестьянских вооруженных выступлениях против гетманского режима.
Однако и тут им противостояли, кроме внутренних факторов, чужеземные оккупационные силы. Учитывая массовость и противоречивость махновского движения, можно говорить о крестьянской противовластной войне»[21].
Изложенная позиция неизменно присутствует в печатных и устных выступлениях (на конференциях, в лекциях) заведующего отделом Украинской революции 1917–1921 гг. Института истории Украины НАНУ В. Ф. Верстюка [22].
Естественно, сформулированные исходные цели, те способы их достижения, которых придерживаются авторы и российского и украинского двухтомников, реализуются затем в весьма обширных материалах. Если в позициях первого издания улавливаются отзвуки им-перскости, прорываются чувства сожаления по поводу разрушения крепкого, централизованного государства, содержатся порицания по поводу зачинщиков этого процесса, то в ретроспективном варианте второго проекта проглядывают рецидивы хуторянства, так остро критиковавшегося в свое время В. К. Винниченко, но, судя по всему, не изжитого окончательно и поныне. Следует сказать, что и первый, и второй подходы не представляются идеальными, вызывают немалые сомнения, детерминируя потребность приобщения к поискам более конструктивных теоретико-методологических приемов, обоснования собственного видения исследуемого объекта.
Можно было, конечно, осуществить критический анализ как установочных моментов, мотивировок (они выше частично упомянуты, приведены), так и непосредственно исторических реконструкций картин, событий, процессов, посюжетно сопоставляя получаемые результаты, выйти на определенный уровень оценок.
Получилось бы некое подобие специального противопоставления рецензий, откликов на два издания, искусственного сопряжения объективно возникшей дискуссии между ними. Несомненно, определенный историографический эффект это имело бы. Однако, кроме отмеченных двух изданий, есть немалое число публикаций, авторы которых обращаются к сюжетам, связанным с развитием событий 1917–1920 гг. как в стране в целом, так и в национальных регионах в частности, и попытавшихся представить свои оригинальные взгляды на затронутые проблемы в обобщающем, концептуальном ключе[23]. Различные подходы характеризуют и специальные сюжеты в изданиях, охватывающих хронологически более широкие исторические периоды [24].
