Уббе, подливающий себе коньяк и полностью погрузившийся в страдания по своей шлюшке-жене. Ивар никогда не понимал, что он нашел в Маргрет: недалекая и трусливая, свой единственный достойный поступок она совершила перед смертью, и, по злой иронии судьбы, оценил его только Ивар. Уббе, не знавший, что его обожаемая женушка трахалась с Хвитсерком за его спиной, и в спине его торчало сразу три кинжала: один принадлежал Маргрет, второй — Хиту. Третий всадил ему аккурат между лопаток Ивар, потому что так и не нашел подходящего момента, чтобы раскрыть брату глаза.

И где-то там, в глубине души, его терзала за это совесть. Грызла, будто драуг впивался в плоть. Мучила. Ивар поморщился.

«Что меня задевает, братец? Твоя глупость. Легкость, с которой ты предаешь семью из-за девчонки, пусть красивой и хитрой. Твое век за веком не проходящее умение сменить братьев на пизду».

Сигурд смотрел прямо ему в глаза, и, несмотря на захлестывающее его раздражение, Ивар почувствовал, что упрямство глупого братца и его наивная (а наивность хуже глупости) вера в собственную счастливую звезду смешат. А ещё раздражают, ведь у него, Ивара, нет этой веры — только долг перед отцом и семьей, которому он повинуется.

И у него нет никого, кто стоял бы за него, как Блайя стояла за Сигурда, и наоборот. И тонкая игла ревности, боли и гнева вонзилась в сердце, разом лишая веселья. Но никто не должен был догадаться об этом.

— А ты думаешь, сможешь где-то быть полезным? — Ивар запрокинул голову и громко расхохотался, и никто не распознал бы притворства в его смехе. — Твое место — здесь, Змееглазый. Ты идиот, если не понимаешь этого!

Сигурд сжал губы, потянулся к оружию. Его движение не утаилось от Ивара, и он выхватил нож, всегда находившийся от него поблизости. Рукоять — деревянная, с вырезанными на ней защитными рунами, удобно легла в ладонь.

— Только попробуй вытащить оружие, Змей, — предупреждающе произнес он. — И лезвие войдет тебе в глаз.

О, ситуация принимала опасный оборот, как и всегда. Змееглазый не умел учиться на собственных ошибках — что ж, Ивар с удовольствием снова преподаст ему хороший урок. Хотя, конечно, можно ли считать хорошим уроком смерть — это большой вопрос. Впрочем, Хель объяснит его глупому братцу, что к чему.

Они смотрели друг на друга зло — того гляди, кто-нибудь сорвется. Ивар подозревал, что он будет первым, но…

— Ивар! Хватит! — Бьерн поднялся, заслоняя своей мощной фигурой Сигурда. — Если он хочет идти — пусть идет. Никто из нас не тюремщик, и никого заставлять мы тоже не будем.

— А с каких пор ты указываешь мне, Железнобокий? — Голубые глаза Ивара опасно прищурились. — С каких пор ты стал в этой семье главой?

— Я всё ещё твой старший брат. — Верхняя губа Бьерна дернулась, на мгновение обнажая крепкие белые зубы. — Может быть, в твоих руках компания, Ивар, но я лучше знаю, что нужно семье.

— Ну, конечно! — Ивар со звоном уронил свой верный кинжал на стол. — Давай, Змееглазый, — скривился он. — Вали! Я открою шампанское в тот момент, когда твоя задница покинет мой дом!

— Как и я, — отозвался Сигурд. Медленно, очень медленно он убрал оружие и вновь скрестил на груди руки. — Извини, Бьерн. — Он кивнул, — я не хотел выходить из себя. Просто я устал, что Ивар играет людьми, как марионетками.

Хотел, ещё как хотел, и от Ивара это не укрылось. Он поджал губы, прикрыл глаза на мгновение, считая про себя, но получалось, что считал он проблемы, свалившиеся на него за долгий день свадьбы Сигурда и Блайи. Раз — и бледное лицо Маргрет возникло перед глазами, на её губах засохла пена. Два — и коньяк льется в стакан, а Уббе всё дальше уходит в своё горе, и они теряют его. Три — и непонятно, нужно ли теперь раскрывать тайну Хвитсерка и Маргрет. Четыре — лицо Иды. Почему она так боится? Неужели сама в чем-то подозревает свою семью? Пять — как проверить Блэков, не вызывая подозрений и как можно меньше прибегая к помощи Иды? Шесть — Лагерта, Лагерта, Лагерта. Стервятница, которая только и ждет, что сыновья Рагнара дадут слабину, чтобы возвысить Бьерна или возвыситься самой. Тут и к гадалке не ходи, Лагерта Ингстад всегда была амбициозной. Семь — бизнес Блайи, уплывающий у него из рук. Восемь — Сигурд, предавший семью из-за собственной женушки.

Восемь. Восемь. Восемь — вот она, в лице трусливого братца.

Ивар открыл глаза.

Девять.

Сигурд уже стоял на пороге. И если только взять сейчас нож, метнуть в него, он не успеет уклониться и умрет на месте.

Десять.

Пусть идет.

— Вали, Змей, — произнес Ивар. — Вали и не возвращайся.

Он понимал, что разговор ещё не закончен, и перед отъездом сладкой парочки им еще предстоит как минимум один тяжелый разговор. Но сейчас у него действительно были более насущные проблемы, чем Змееглазый и его женушка.

— И ты его просто так отпустишь? — Хвитсерк уставился на Ивара.

— Я не собираюсь хватать его за руки или валяться у него в ногах, — Ивар откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. У него опять начала болеть голова от глупости его братьев. — Мне не нужен балласт на шее. Сигурд бесполезен.

— Бесполезен?! — Хвитсерк повысил голос. — То есть, ты забыл, как он спас твою задницу, когда один из людей Эллы чуть не застрелил тебя? Или ты предпочитаешь думать, что этого не было? Да, Ивар?!

Удар, пусть и словесный, пришелся прямо в цель. Разумеется, Ивар ничего не забывал, как не забывал ни совершенное ему добро, ни зло. Тем вечером, когда они ворвались в дом Эллы, расстреливая всех, кто вставал у них на пути, Сигурд застрелил охранника, целившегося Ивару в затылок. Тот упал на пол с аккуратной, дымящейся дыркой во лбу, а быстрая реакция Сигурда подарила Ивару второе рождение.

Но Ивар скорее бы умер, чем признался, что Змееглазый сделал для него что-то… значимое. Что-то настоящее. Будто они, правда, были братьями, а не врагами.

Их неприязнь друг к другу возникла ещё в детстве и с годами стала только сильнее, разжигаемая постоянными ссорами и абсолютной, тотальной несхожестью во взглядах и мыслях. Ивар не понимал, как Сигурд может быть таким глупым, оторванным от мира, где нужно уметь бороться и выгрызать желаемое. Сигурд ненавидел жестокость Ивара, и последнему доставляло невероятное удовольствие показывать брату, что власть есть только у тех, кто умеет быть жестким и не боится смерти и крови. Потому что, по его мнению, любая власть была замешана на чьей-то гибели и приправлена слезами тех, кто не умеет сражаться за то, что ему принадлежит.

Пусть слабак Змееглазый однажды спас его жизнь — он, Ивар, так и быть, отплатит ему тем же. Не убьет за предательство.

Может быть.

Хвитсерк смотрел на него, будто действительно ждал ответа.

— Змей держится за юбку женушки, — процедил Ивар. — Блайя выстроила кирпичную стену от страха, думая, что их могут попытаться убить ещё раз. Пусть бегут, как трусливые крысы.

Хмурый взгляд Бьерна сказал Ивару всё, и даже больше. Ни Хвитсерк, ни Бьерн не одобряли его слов.

Ради Одина, пускай. Они поймут, что он прав. Если дела семьи для Сигурда больше ничего не значат, и он рвет связь с братьями с такой легкостью, будто они не были рождены одной матерью — и от семени одного отца, в случае Бьерна, — туда ему и дорога. Пусть не забудет свои вещи.

— А ты у нас радеешь за семейные ценности. — Уббе отвлекся от своего коньяка и поднял взгляд на младшего брата. Язык его заплетался, и он едва выговаривал слова. — Как… забавно слышать это, Ивар, — он осоловело смотрел прямо в глаза Ивару.

— Уббе, тебе нужно принять душ и проспаться. — Подойдя к нему, Бьерн попытался отнять уже почти пустую бутылку дорогущего коньяка. — Хватит нажираться!

— Ты будешь указывать мне, что делать? — пьяно расхохотался Уббе. — Разве ты понимаешь, что значит похоронить жену?!

Лицо Бьерна окаменело. Ивар понял, что тот едва сдерживается, чтобы не приложить Уббе лицом о столешницу. Необдуманные слова задели его, пробудили воспоминания, которые Бьерн, возможно, хотел бы навсегда запереть в себе.