Девушка едва заметно улыбнулась: эту песню в различных интерпретациях она слышала чуть ли не каждый раз. Ринити стащила один блинчик и, свернув его в трубочку, немного откусила.

— Вкусно.

— Да, Генри — настоящее чудо… Из-за небольшого проступка в детстве от него отвернулся весь город и отказались родители. Десять лет он пытался учиться со всеми и поступить в институт, но не смог прижиться. Только здесь он нашёл приют и покой, понимание. Здесь он знает, что он нужен, что его всегда простят, — Родан приоткрыл веки, смотря куда-то за горизонт и явно погружаясь в какие-то образы прошлого. Не глядя свернув блин и обмакнув в мёд, он откусил сразу треть, опять медленно облизывая губы.

Девушка не стала спрашивать, из-за какого же маленького проступка все бросили ребёнка: почему-то ей вспомнилось облегчение на лице Генри, когда ксёндз отпустил его заниматься хозяйственными делами.

— Для людей важно быть нужными.

— Все они нужны Христу. Они должны знать и помнить об этом, — брюнет доел блин, свернул следующий.

— Даже если это те, кто в своей жизни совершает только грехи? — девушка тоже доела блин и налила себе лимонада, сделав большой глоток.

— Они показывают, как греховен человек. Показывают, кем мы станем без заповедей господних, — он повёл плечами, с интересом переводя взгляд на девушку. Видимо, философские споры доставляли ему удовольствие.

— В основном заповеди совпадают с банальными правилами жизни в социуме, — детектив потянулась и лениво прикрыла глаза. — Но в основном люди получают своё при жизни, ибо «на Бога надейся, а сам не плошай».

— Вера возникла раньше правил социума, раньше любого уголовного кодекса. Вера — те корни, из которых растёт человеческая душа, наша мораль и устои, — Родан поднялся, задвинув за собой стул и сложив свою посуду в раковину. Солнце совсем село, на небе загорелись первые звёзды, а кухня тонула в полумраке. — Уже поздно. Доброй ночи, дочь моя, — он сложил руки, покидая кухню и тихо закрывая за собой дверь комнаты.

— Доброй ночи… — Ринити тоже встала и, также сгрузив посуду в раковину, вышла из костёла на свежий воздух.

Выйдя за забор и достав сигареты, она тяжело выдохнула: можно сказать, что день выдался совершенно непродуктивный.

Докурив и выбросов окурок в мусорку, девушка вернулась в костёл и ушла в предоставленную ей келью, сразу же завалившись спать — даже переодеться не успела, как её сморил сон.

Словно она и не спала, перед глазами стоял костёл. Солнце и луна сменяли друг друга чертовски быстро, в итоге замерев на сером грозовом небе. Словно воспоминание из прошлого, которое девушка могла лишь наблюдать со стороны, по дорожке шёл молодой Генри. Его сильно качало и трясло, словно он своими глазами увидел ад. Перед самым порогом костёла он упал на колени, сжав голову руками. Тени деревьев и стен сгустились, погружая всё во тьму, и из этого мрака возник чёрный силуэт с бледным лицом.

Поднялся ветер; Генри отчаянно сжимал пальцами рясу и механически повторял: «я не хотел, она должна быть жива, мне надо…». Тьма сгустилась, поглотив всё, словно два человека плавали в пустоте.

«Это хорошо, что ты любишь кровь. Я буду кормить тебя, как только ты попросишь», — Родан наклонился и поцеловал его в лоб, садясь в призрачное кресло, словно сплетённое из тьмы. Левый рукав рясы истлел до плеча, открывая бледную руку с еле видным узором вен под тонкой кожей. В ладони у ксендза возник стальной скальпель, скользящее движение — и кожа разошлась от локтя до запястья, тут же окрашиваясь кровью. Родан протянул скальпель мужчине, закрывая глаза и прикусывая губу от удовольствия, когда тот трясущейся рукой оставил ещё один шрам, чуть короче первого.

Кровь текла тонкими струйками, капая на рясу, руки Генри и покрытую тьмой землю. Как голодный щенок, Генри принялся жадно слизывать густую кровь, оставляя всё больше порезов. Ксёндз поднял голову, словно заметил девушку, и недовольно нахмурился. Зрачки хищно сузились до вертикальных полосок.

Сильный толчок — и девушка проснулась, на её руках блестела липкая венозная кровь. Где-то за окном начинали петь птицы, солнце ещё только вставало. Первые лучи скользнули в комнату, попадая на её ладони и «смывая» кровь без следа. Ринити в молчаливой истерике смотрела на свои руки, и пусть видение исчезло, она будто кожей чувствовала тёплую вязкую жижу. Её передернуло, она все никак не могла взять себя в руки, поэтому, чуть ли не вскочив, выбежала из здания, чтобы побродить по улицам города и согнать остатки сна.

— Ну и сон… может, в лимонаде что-то было? Но и падре его спокойно пил… мда, — достав последнюю сигарету, детектив закурила, вспоминая, где же в городе архив. Нужно было просмотреть план города, чтобы проверить одну теорию.

К ранней визитёрше отнеслись радушно: архивом заведовала уже пожилая семейная пара, девушка уже разговаривала с ними ранее. Они предоставили ей план города и карту залежей различных ископаемых, так же карту труб.

— Мда, ничего… значит, природный газ исключаем, хотя многие глюки это бы объяснило, — пробормотав себе под нос, абсолютно невыспавшаяся после такой ночи девушка поморщилась и, отказавшись от предложения архивариусов позавтракать — аппетита вообще не было — нехотя поплелась обратно в костёл, намереваясь там отыскать помощника ксендза.

К счастью, Генри уже во всю работал на кухне, жаря к завтраку гренки, а в турке шипел ароматный кофе. При виде девушки мужчина замялся, явно желая провалиться сквозь землю и стараясь просто её не замечать.

— Доброе утро, Генри. Извините, что отвлекаю, но можно задать вам пару вопросов? — снова надев равнодушную личину следователя, Ринити прислонилась спиной к стене.

— Да, конечно… — мужчина старался не отвлекаться от работы, явно пытаясь выдумать ещё дела, лишь бы не смотреть на детектива.

— Давно Вы в этом городе? Если да, то знали ли Вы предыдущего патера? — девушка явно заметила поведение Генри, поэтому решила поскорее его расспросить и оставить в покое.

— Я здесь родился. Потом уехал в другой город на учёбу. Потом вернулся. До возвращения я не ходил в костёл, поэтому видел прошлого патера только мельком, на улице.

— И как же Вы оказались здесь? И что думаете о нынешнем патере Родане? — детектив прикрыла глаза и кончиками пальцев помассировала занывшие виски.

— Город меня помнит. Они меня ненавидят. Патер — единственный, кто всегда добр ко мне. Ему нужен был помощник, поэтому я живу здесь, — чуть не упустив кофе, мужчина снял турку с плиты, суетясь теперь вокруг гренок.

— Что ж, спасибо, что уделили время.

Девушка улыбнулась и тихо выскользнула из кухни, чтобы чуть позже устроиться на одной из чёрных лавок в дальнем ряду зала с блокнотом и ручкой. К этому часу в костёле было несколько человек — видимо, зашли помолиться перед работой. Ксёндз либо спал, либо уже где-то создавал детективу проблемы.

«Несмотря на заверения жителей, меня всё же не отпускает ощущение, что с падре что-то не так. Явился из другой страны и сразу же стал всеобщим любимцем, хотя сам очень странный… это вообще кроме меня кто-нибудь замечает? Ещё и этот сон… просто сон», — Ринити тряхнула головой, отгоняя неприятную мысль, и, вспомнив о работе, снова вышла в город, на этот раз направляясь к полицейскому участку.

На вахте скучал мужчина среднего возраста — классический матёрый полицейский. Он даже не успел спросить, кто она — девушка сразу же показала ему удостоверение следователя и направление в данный город.

— Мне нужна информация на патера Адама и патера Родана.

— Сомневаюсь, что могу вам помочь в рамках дела, — полицейский замялся, вставая и позвякивая ключами от архивов. — Я поищу хоть что-то, но сомневаюсь, что у нас есть интересующая Вас информация.

Через десять минут он вернулся, положив на свободный стол две довольно тонкие папки. Адам оказался уже пожилым человеком с приятными чертами лица и мягкой улыбкой, в серых глазах светилась доброта и мудрость. В анкете значилось, что он родился и провёл всю жизнь в этом городке. Родители были булочником и швеёй и уже давно умерли, детей у патера, естественно, не было. Родан же был немцем, родившимся у границы Франции. Его родители были военными, а сам он сразу после школы пошёл по пути служения богу. Сменил несколько приходов и в каждом жил не более года.