Впихнув в онемевшие пальцы барда поводья, утопец быстро прошёл через густеющее кровавое болото, чтобы сорвать рубаху с наименее изрубленного трупа и обмотать ею свой меч, на ходу вытирая волны фламберга от налипшей дряни. Милош, всё ещё парализованный после произошедшего, только крутил головой, не выпуская из рук поводья. Лёгкая пощёчина привела его в чувства, хоть и не до конца. Казалось, для ведьмака произошедшее было самым обычным делом.

— Рядом должен быть лагерь, где они жили. Палатки, руины или какая-то хибара. На ночь остановимся там, — видя на лице барда животный страх, ведьмак выматерился и дополнил: — Хорошо, ты останешься. И забаррикадируешься там, чтобы я даже близко не знал, в каком ящике тебя искать, если такие меры тебя обнадёживают.

В этот раз уже Милош пришёл в себя благодаря чужой речи. Рефлекторно поднявшись и отряхнув уже безнадёжные штаны, он грузно плюхнулся в седло. Кобыла нервничала, но позволила утопцу вести себя под уздцы куда-то вниз по мшистому склону.

— А твой жеребец… где?

— Хер его знает.

— Надо бы его отловить?

— Плевать. Он мог рвануть куда угодно, ценного на нём не было. Только одежда и пища.

— Я не хочу оставаться с тобой дольше.

Впереди показалась полуразвалившаяся бревенчатая хижина. Из трубы вился слабый дымок, но людей в округе заметно не было. Зенон остановился сам и придержал кобылу, внимательно посмотрел на барда.

— Мне не стыдно за то, что я сделал с бандитами. Они были разбойниками, а я — слишком голоден, чтобы не развлечься с такой падалью. Но это не значит, что я могу поднять руку на своих спутников.

— Ты ёбаный садист! Такой же, как и все из вашей отмороженной школы! Почему вообще тебе вдруг так усралась моя компания?!

Зенон скрипнул зубами. Бард насыпал соли именно на ту рану, которая гнила и болела столько лет, никак не заживая. Захлестнула с головой обида за (незаслуженное ли?) оскорбление. Очень захотелось сдёрнуть его с лошади за тонкую ножку, приложить головой о ближайший ствол, а лучше — пень, чтобы торчащие щепки и сучья порвали глотку максимально больно в нескольких местах. Доказать правоту его слов, если Милош действительно так думает. Возможно, чтобы он умер не сразу, а трепыхался в тщетной попытке оторваться от пня, разрывая себя ещё сильнее… перед глазами вновь поплыл алый туман, рот наполнился слюной и сладко потянуло мышцы в предвкушении расправы. Зенон тряхнул головой и отвернулся, выпустив поводья кобылы из рук. Речь помогла отвлечься:

— Узнав, что ты бард, я обрадовался. У вас, трубадуров, есть удивительная способность: вы заставляете людей видеть плохое в хорошем и хорошее в плохом. Я думал, что смогу рассказать тебе свою историю, вдохновить на балладу или хотя бы маленький стишок. Может, эта баллада спасла бы чью-то жизнь однажды или помогла принять важное решение. Но ты прав, Милош. Здесь наши пути расходятся.

Бард уставился в его спину. После таких слов Милошу стало стыдно за свою грубость минутой ранее, но в памяти тут же всплыли куски плоти на волнах фламберга и размозжённый череп грабителя. «Манипулятор херов, он ещё будет высокой моралью прикрываться!» — подумал бард, неприязненно фыркнув.

— Вот и пиздуй к своим ведьмам. Расколдуют — тогда и будет тебе баллада. От кого-нибудь другого.

С точностью хирурга Милош ударил по второй ране. Алая волна накрыла с головой. Зенон не хотел реагировать на яд, которым в него так прицельно плюнули два раза подряд. Не хотел воспринимать слова шокированного человека так близко. Почему бард ему это сказал? Так хотел отомстить за каких-то бандитов и якобы поруганных девиц? Пелена бесновалась перед глазами, обида и непонимание захлёстывали целиком. Так глупо — обижаться на слова человека, сказанные в запале. Ведьмак ведь уже давно не ребёнок, чтобы реагировать на каждую глупость или колкость, оскорбления в свой адрес и прочую ерунду. Казалось, отнялось всё тело и даже время застыло, давая ему возможность успокоиться. Образы расправы в голове сменились образами леса и болот, нервы постепенно успокаивались.

«Просто промолчать и уйти, ничего сложного. Уйти подальше», — упрямо повторял он, даже порядочно удалившись от хижины, но продолжая перебирать ногами, пока вдруг не споткнулся о гнилую корягу. Равновесие сбилось — пришлось выставить перед собой руки, чтобы не ободрать лицо. В лучах заходящего солнца блестела на клёпках подсохшая кровь. «Я не чистил перчатки после стычки с бандитами…» — тяжело подумал ведьмак, поднимаясь на ноги. — «Не каждый такое выдержит. Вот Милош и сорвался. Хорошо, что мы разошлись», — Зенон отёр испарину со лба, рвано вздохнув. Среди смрада дрянной крови на перчатках ему померещился более свежий, почти сладкий след — и ведьмак поспешил убрать руки от лица. Смеркалось, а до хозяек леса ещё надо было добраться.

Болото под ногами чавкало и хлюпало, со всех сторон слышался рокот утопцев и водяных баб. Мелькали в густом пару и туманники, но никто из них не мог подойти к тонкой дорожке, украшенной сладостями. Из интереса Зенон сорвал и разломал одну из пряничных лошадок; стоило оболочке треснуть, как по ладони рассыпался ворох извивающихся опарышей. Ведьмак брезгливо стряхнул их с ладони и сошёл с тропы, предпочтя выбирать дорогу по кочкам самостоятельно: странные дома уже выделялись среди деревьев чёрным пятном, подходить к ним в открытую не хотелось.

До удивительно крепких деревянных избушек оставалась едва ли сотня метров, но Зенон не мог заставить себя сделать ни шага. Животный страх катил потом по спине, ощущение беспомощности навалилось на плечи. Хотелось бежать от этой искорёженной магии, от этого смертельного холода и отчаяния. Словно липкая грязь забивала все чувства и мысли, затягивала вниз, заставляла упасть на колени перед магией хозяек. Мороз пронизывал до костей, покрывал ветки деревьев инеем. Снежинки медленно кружились в ночной темноте, таяли, не долетая до земли.

— Эй, скорее! Помоги! — кто-то маленький резко рванул за руку в сторону домов. — Да не сопротивляйся ты, опоздаем ведь, так и сожрут девку!

— Какую ещё девку?! — Зенон встал скалой и рванул странного ребёнка назад, чуть не схватившись за меч при виде его лица. — Прибожек?..

— Да, прибожек я. А там девку жрать будут! — «ребёнок» снова дёрнул ведьмака за руку. — У неё медальон точь-в-точь у тебя, помоги!

— Веди.

Теперь утопец сам побежал за этим реликтовым существом, чудом не завязнув в трясине по горло. Откуда у девушки медальон школы Кота — вопрос, который следовало задать лично. Почему незнакомую девку нельзя оставить ведьмам — вопрос, на который ответа не было. Краем мозга он даже успел подумать, что после такого ведьмы точно не станут ему помогать…

Три искажённых голоса раскатами энергии пересекали болото, отдавались треском в засохших ветвях. Зенон прижался к стене дома, слушая, откуда исходят голоса. Женщины говорили друг с другом, спорили о сладких частях тела и крови смутьянки. Говорили об алых всадниках, заливисто хохотали и скрежетали. Ведьмак не видел их, но с каждым словом его будто ударяли по голове металлическим прутом и за шею тянули из укрытия. Звенящая магия ведьм давила и наверняка ввела бы в транс окончательно, если бы прибожек не пнул его в голень, указывая головой на окно без стекла и ставней.

Стряхнув наваждение, Зенон ловко скользнул в окно, не издав ни звука, и приземлился на корточки. В комнате не стояло никакой мебели, кроме стола, табурета и кровати. Дверь, к счастью, выглядела прочной и была крепко заперта. Высокая девушка с пепельными волосами лежала на кровати без сознания, вся переляпанная кровью, на спине у неё всё ещё был закреплён меч. Бежать с такой ношей далеко ведьмак вряд ли бы смог.

На грани слышимости раздалось приближающееся конское ржание. В окне засвистел ветер, закружились по комнатушке снежинки, дыхание обернулось паром. Не колеблясь ни секунды, Зенон сгрёб девушку с кровати, в одном движении метнувшись обратно к окну. Сгрузив на землю сначала свою ношу, а потом выскочив сам, он тут же перекинул её через плечо, следуя за прибожком куда-то вглубь болот.