Огненные папоротники расцветали над свечами, становясь тоньше, выше, прозрачнее. Они танцевали по потолку, и Ленора могла увидеть в их свете картины прошлого, двух людей, которые когда-то жили здесь и любили друг друга. Теперь они были мертвы. Папоротники съежились, опадая тленом, а Кристофер навис над ней и снова поцеловал. Его пах прижимался к промежности Леноры, и, к ее собственному удивлению и слабой досаде, она почти не испытывала от этого дискомфорта. Наоборот, когда Кристофер терся об нее, покрывая ее шею поцелуями, она ощущала приятную тяжесть. Ее тело хотело большего: больше контакта, больше давления. Тонкая ткань дешевых хлопчатобумажных трусов была сомнительной преградой. Ленора с трудом сконцентрировалась на том, что чувствовала, прогоняя эти ощущения через свой опухший разум: Кристофер разделся? Или еще нет? Казалось, будто фрагмент выпал из ее памяти, потому что ее широкая футболка с «Children of Bodom» оказалась задранной, а одна нога — закинутой на спинку дивана. Лифчик был приспущен, а чашки вывернуты, чтобы обнажить грудь. Кристофер нависал над ней, опираясь на одну руку, а его вторая рука медленно путешествовала по ее животу, выписывая узоры и опускаясь все ниже. Когда он задел выступающую тазовую косточку, Ленора задрожала. Внутри нее, внизу живота, все сжалось от жажды прикосновения. Даже когда она втихую смотрела ролики на Редтьюбе, без звука, прислушиваясь, не идет ли кто к ее комнате, и мастурбируя, она редко испытывала что-то подобное.

Странная эссенция, выключавшая ее голову, включила что-то другое. Омерзительно. Это должно было быть омерзительно — оно и было.

— Милое дитя, — нежно сказал Кристофер, — сладкое дитя. Как я рад, что время можно растягивать и сжимать. Прямо как… — он убрал руку с ее живота и сжал ее грудь, и Ленора выгнулась, замычав. Она неловко взмахнула руками, как в замедленной съемке, пытаясь оттолкнуть Кристофера, но всего лишь заставила огоньки свечей задрожать.

Кристофер улыбнулся. Подцепив растянутую резинку ее трусов, он опустил пальцы ниже, поглаживая складки влагалища. Ленора вздрогнула и снова издала бессвязный стон, пытаясь протестовать. Один из длинных пальцев мягко проскользнул внутрь, и Ленора содрогнулась от отвращения и наслаждения одновременно. Она никак не могла перестать думать о пауке, бледном и противном, ползающим по ее промежности, но одновременно мысли об этом заводили ее. Чужой палец стимулировал ее, поглаживая, медленно протискиваясь вглубь нее, и Ленора подалась ему навстречу, зажмурившись и чувствуя себя ужасно, будто оплеванной. Ее мышцы сжались вокруг пальца Кристофера, и он, ухмыльнувшись, согнул его, вызвав одновременно садняще-болезненные и приятные ощущения внутри.

— Сердце ведьмы и тело девственницы, — пробормотал он. — Разве я не везунчик?

Он резко убрал руку, и Ленора захныкала от унижения и желания вновь почувствовать приятную дрожь от его прикосновений.

— Лежи смирно, Ленора. — Кристофер сдвинул ткань ее трусов в сторону, и Ленора, последним движением в ускользающей ясности ума попыталась отодвинуться, отвернуться, но Кристофер ухватил свободной рукой ее за лицо и прошептал:

— Смотри на меня.

И Ленора почувствовала как его член толкается в нее, как что-то инородное, что ее воображение наделило отдельным разумом и жизнью. Ей казалось, будто нечто держит ее за руки и не даёт сбежать, а саднящая боль внизу нарастала. Ленора чувствовала каждый сантиметр, на который Кристофер втискивался в нее, в глазах все расплылось от слез, и наконец он остановился, и она смогла вдохнуть с тихим всхлипом.

— Не плачь, — сказал Кристофер ободряюще. — Это только начало.

Так оно и было. И Кристофер вновь начал двигаться, наращивая темп, тяжело и горячо дыша. Сквозь боль, которую приносило Леноре его вторжение, проступало ещё что-то, как полустертые рисунки на бумаге. Будто Ленора раздвоилась, каждая из этих двух девушек воспринимала происходящее по-разному, будучи в ужасе или в упоении.

Кристофер закинул одну ее ногу себе на плечо и начал двигаться медленнее, наблюдая, как его член погружается внутрь Леноры. Он отпустил ее лицо, и Ленора отвернулась, глядя на дрожащие свечи. Медленные движения были не такими болезненными, и она почти смогла отстраниться от этих ощущений, если бы не Кристофер. Его пальцы вновь начали движение по ее телу. Казалось, что их не пять, а десять, двадцать, и когда Ленора зажмурилась, все стало только хуже. Ее воображение рисовало ей пауков, рисовало ей отвратительных змей, проникающих в ее тело, бесполезное и разбухшее, как набравшая воды губка, ей казалось, что она врастает в пыльное покрывало под ней, пускает корни и покрывается почками, сочащимися не смолой, а кровью и гноем.

— Открой рот, — прошептал Кристофер, и Ленора послушно разомкнула губы. Она почувствовала на языке чужой палец, шершавый и горько-соленый.

Ладонь Кристофера обхватила ее подбородок, палец двигался в такт движениям члена внутри.

— Открой глаза, Ленора, — прошептал Кристофер. — Открой.

Ленора приоткрыла глаза, и на ужасное мгновение ей показалось, что все так же, как и в ее видениях, и Кристофер — отвратительная помесь, одушевленное сонмище пауков и змей, многоножек и мокриц. Но в дрожащем свете свечей перед ней предстал человек с глазами черными, как глубокие колодцы. Черты его лица заострились, он казался бледнее, но на губах у него блуждала та же рассеянная улыбка.

— Смотри на меня, Ленора, — повторил он и наклонился, чтобы поцеловать ее, рукой удерживая за подбородок, не давая Леноре отвернуться. Он целовал ее и трахал жёстко, почти лёжа на ней всем своим весом. Их тела тёрлись друг о друга во влажной духоте, и, медленно, боль сменилась тянущим желанием. Не осознавая этого, Ленора подавалась бедрами ему навстречу, обливаясь слезами. С каждым движением она чувствовала себя лучше, просто пиздец как хорошо. Ее разум умолк, погребенный под физическими ощущениями, и ненадолго она превратилась в стонущее животное, ловящее каждый отголосок ускользающего наслаждения.

Кристофер хрипло дышал и уже не пытался целовать ее — он как будто пытался продолбить ее насквозь. Чем ближе он был к разрядке, тем более беспорядочными и быстрыми становились его движения, и каждый раз, когда он вколачивался в нее до основания, Ленора чувствовала как нарастает приятное томящее ощущение между ног. Было все еще больно, но боль притупилась, и Ленора балансировала между ней и удовольствием, стремясь достичь последнего, вцепившись пальцами в обивку дивана и закрыв глаза. Глубже, сильнее — ее разметанный разум мог концентрироваться только на этих простых понятиях. И когда очередной толчок довел Ленору до пика удовольствия, она выгнулась, вскрикнув сквозь сжатые зубы.

— Ты… молодец… Ленора, — выдохнул Кристофер в перерывах между толчками. Он погладил Ленору по животу, и она содрогнулась — до того чувствительной стала кожа, по ней будто провели ногтями. А немногим позже Кристофер кончил и сам, сдавленно охнув, вжавшись в Ленору так сильно, что ей стало больно.

— Вот и все, — сказал он рассеянно.

Кристофер быстро отстранился и сел рядом с Ленорой, вытирая пот со лба и задумчиво глядя на огоньки свечей. А она чувствовала себя, будто по ней грузовик проехался, будто ее выставили на поругание перед всем городом, но в то же время, она чувствовала удовлетворение, ужасную внутреннюю сытость, будто какая-то ее часть получила то, чего так давно хотела.

Это было унизительно.

Кристофер принялся одеваться, рассказывая о каких-то деревьях, которые смотрят, а Ленора лежала, не шевелясь, чувствуя желание заползти в какую-нибудь нору и сжаться там, чтобы никто не трогал ее, не смотрел на нее, не вспоминал о ней. В темноте, сырой и влажной, где есть только корни и дождевые черви, где спят личинки, ожидая того момента, когда превратятся в жуков…

В реальность ее вернул яркий металлический блеск. Кристофер достал из рюкзака нож, и его гладкое лезвие бросило светлые блики на стены, поймав свет свечей. Выложив нож рядом со ступкой, Кристофер достал ещё один поменьше, аккуратно, почти торжественно поднимая его на руках.