Я расправил плечи, царственно складывая свои могучие лапы друг на друга, таким образом демонстрируя, что согласен с ним. Да и в конце концов, мне всегда было приятно слышать комплименты в адрес своей скромной персоны. Очень поднимает самооценку, знаете ли (хотя не то чтобы у меня с ней были проблемы).

— Облик, конечно, благородный, не спорю, — кивнул я, — да только с этой гривой ни черта не видно. И чешется постоянно. — Я потряс головой в доказательство собственным словам, и на мою величественную морду упало несколько закрывающих взор локонов.

Птолемей посмеялся, отложил свои записи в сторону и протянул ко мне свою руку. Я дернулся так, словно боялся обжечься и взглянул на него с недовольством и недоумением одновременно.

— Ты чего творишь? — спросил я.

— Хотел почесать тебя, — пожал плечами Птолемей, все-таки убрав руку обратно.

— Я мог бы тебе это позволить, если бы ты приказал мне. — Я еще раз гордо махнул головой, чтобы стряхнуть мешающие пряди с глаз и лучше его видеть. Мне показалось, что мои слова не будут звучать достаточно внушительно, если при этом моя грива будет взъерошенной, как у чучела. — А так прошу не распускать руки. Мы, джинны, не очень это жалуем.

Птолемей хмыкнул и вернулся к своим записям.

***

После путешествия в Иное Место Птолемей долго не мог очнуться. Он пробыл там несколько часов по земному времени, и это отразилось на его физическом теле. Он почти час лежал в своем пентакле, все еще сжимая в безвольных руках железный анкх, не в силах подняться. Я не знал, что конкретно произойдет с ним, когда его дух покинет тело, но подозревал, что ничего хорошего. И вот, доказательство. Впрочем, Птолемей, наверное, и сам понимал это, и пошел на риск сознательно. И что-то мне подсказывало, что он ни о чем не жалел.

Когда ему все-таки удалось кое-как совладать со своими конечностями, я помог ему подняться на ноги и довел до стоящего подле его стола кресла. Птолемей тяжело опустился в него, положив руки на подлокотники и закрыв глаза. Дыхание его было тяжелым и обрывистым, но постепенно оно выравнивалось. Я уселся перед ним и взглянул на своего хозяина. Волосы почти полностью поседели, от его темных, почти черных локонов осталось лишь несколько тусклых прядей. Вокруг глаз залегли глубокие морщины, которые, как я был уверен, не сгладятся со временем. Смуглая кожа будто бы посерела и выглядела так, словно ее только что сняли с мертвеца. Его руки стали еще более тонкими и костлявыми, чем были до этого. Ноги выглядели, как две сухие тросточки: казалось, если он на них наступит — они тут же сломаются. И тем не менее на его изможденном лице сияла слабая, но самая счастливая улыбка, которую я когда-либо у него видел.

— Я сделал это, Рехит? — первые его слова за все то время, что он вновь на Земле. Я видел, что даже шевелить губами ему было трудно.

— Сделал, — кивнул я. — И заслужил тем самым мое доверие. — Я без капли иронии поклонился ему. Птолемей устало усмехнулся. — А еще это. — Я подошел поближе и склонил перед ним свою львиную голову.

Птолемей застыл в нерешительности и уставился на меня с немым вопросом в карих глазах, которые несмотря ни на что, блестели также ярко, как и всегда.

— Можно-можно, — успокоил я его. — Ты ведь всегда хотел это сделать. Валяй.

Птолемей с большим усилием поднял свою правую руку и потянулся ко мне. Я, видя, как тяжело ему дается даже это незамысловатое действие, подвинулся вперед и сам подставил гриву под его ладонь. Его поглаживания были робкими и несмелыми, было такое впечатление, словно он все еще боялся причинить мне неудобства. Возможно, так, но я скорее склонялся к тому, что ему сейчас просто тяжело, и у него еле хватало сил на такие простые манипуляции. Наконец он ласково почесал меня за ухом (я понял, почему питомцам это так нравится), а после вновь уложил свою руку на подлокотник кресла. Выглядел он еще более уставшим, чем прежде, но и более счастливым, стоит заметить.

— Спасибо тебе, Рехит, — прошептал он, и я действительно услышал в его голосе искреннюю благодарность.

***

Я в обличье чибиса сидел на стопке бумаг перед Птолемеем и угрюмо смотрел на то, как он аккуратным почерком что-то выписывает на листе пергамента. Прошло уже несколько недель с того дня, как он вернулся из Иного Места, а он все продолжал красочно описывать свое путешествие на желтых свитках, не жалея чернил. За это время он так и не сумел оправиться от произошедшего: Птолемей едва стоял на ногах, а сил у него еле хватало на то, чтобы держать перо. И тем не менее, он пребывал в хорошем расположении духа и продолжал работать. Правда, это самое расположение духа я ему частенько портил вопреки своей веселой натуре. Вот и сейчас я был настроен на новый серьезный разговор.

— Я думаю, тебе стоит уехать из Александрии, — твердо произнесла птица.

Птолемей даже не взглянул на меня, продолжая выводить греческим языком красивые каракули на бумаге.

— Мы уже обсуждали это, Рехит, — поставив очередную точку, ответил он. — Я не уеду.

— Но это глупо! — взвыл я. До меня все никак не доходило, почему он продолжал отрицать очевидное. — Почему нет? Потому что здесь твоя драгоценная библиотека? Да этих библиотек в мире пруд пруди! Выбирай — не хочу! Ты видел, какая в Праге? А вот я видел. И скажу тебе, она повеличественней твоей раз так в пять. — Птолемей тяжело вздохнул и все-таки отложил свои записи. — Или дело в гордости?

Юноша покачал головой.

— Тогда в чем же? — не унимался я.

— Здесь мой дом, Рехит, — ответил принц. — Я люблю этот город, люблю его виды и запахи. Если мне суждено погибнуть, я хочу, чтобы это произошло здесь. Тем более, — быстро продолжил Птолемей, заметив, что я хочу возразить, — я не желаю всю свою жизнь бежать и прятаться. У меня на это как минимум не хватит сил. — На этих словах он выронил из пальцев перо и серьезно посмотрел на меня. — Так что нет, я не покину Александрию. А теперь помоги мне подняться. Я хочу сходить на рынок.

Птолемей, оперевшись руками на стол, попытался встать, но у него не получилось и он обессиленно плюхнулся назад в кресло. Я же остервенело спрыгнул со своей стопки, опрокинув несколько листов, и приземлился прямо на свиток, над которым уже минут двадцать корпел мой хозяин. Тот уставился на меня недовольно.

— Да послушай же ты меня хоть бесов раз! — Я притопнул своей птичьей лапкой и возбужденно взмахнул крыльями. — Твой дражайший кузен сейчас только и ждет возможности от тебя избавиться! На твою жизнь покушались трижды за последние пять месяцев. И каждый раз тебе просто везло, что я был рядом, чтобы спасти твою шкуру! Так было, потому что каждый раз убийцы приходили к тебе домой и им приходилось играть по нашим правилам. Но если ты шагнешь в толпу, спасти тебя будет не так просто. Враги могут напасть когда угодно и откуда угодно. А ты собрался на рынок! — Я закончил свою тираду громким негодующим криком.

Птолемей только нахмурился.

— Да, собрался. Я устал. Мне нужен свежий воздух.

Я просто не мог в это поверить. Он ведь так умен, и когда дело касается духов, о них он всегда волнуется в первую очередь, а вот чтоб позаботиться о своей безопасности — так нет же! Идем на рынок, светить своим царским профилем у двоюродного братца на виду!

— Да какой к чертям свежий воздух, если тебя в любой момент могут убить?! — заорал я.

Тут, видимо, его терпение закончилось. Птолемей был зол. Он, несмотря на свою физическую беспомощность, вдруг словно бы сделался выше, чем был на самом деле, его глаза опасно блеснули, глядя на меня. Еще никогда прежде мне не удавалось вывести его из себя, сколько бы я не старался.

— Бартимеус! — Мое имя прозвучало, как гром среди ясного неба. Птолемей почти никогда не называл меня так. Он произносил мое истинное имя до этого лишь тогда, когда призывал меня на Землю, и то, что он вновь обратился ко мне так в состоянии гнева ничего хорошего значить не могло. Оттого мою сущность невольно пробрало неприятной дрожью. Я сложил ощетинившиеся перья и отступил назад, признавая свое поражение. После этого Птолемей заговорил спокойней. — Хватит. Помоги мне встать.