В серебряных кандалах, что сковывали его дымчатые руки, отражался он сам, словно тень, слегка подрагивающий и не имеющий четких очертаний. Единственное, что было в нем постоянно и нерушимо, так это озлобленно, но в тоже время печально опущенные уголки губ, и стекающие с лица столь же черные капли, похожие и на слезы и на чернила одновременно. Шагая по хрустящим осколкам собственного мира, его — точнее то жалкое подобие прежнего Вэриана, что осталось теперь темным силуэтом, едва ли напоминающим милого мальчика — неизбежно вели к деревянной повозке.

А он абсолютно точно знал, что его не удержат. Ведь ему больше нечего терять.

Вэриан резко распахнул глаза. Вокруг была кромешная тьма, казавшаяся почему-то очень густой и вязкой, словно старый кленовый сироп. Эта тьма была намного чернее и непрогляднее обычной. Даже воздух, и тот словно свернулся прозрачным невидимым комом, нехотя просачиваясь в тяжело вздымающиеся легкие. Сердце в истощенной груди быстро колотилось в такт каплям, барабанящим по крыше замка. Где-то далеко слышались тяжелые раскаты грома, и мальчик различал во мраке секундные вспышки света — похоже, снаружи во всю бушевал шторм. Зрачки потихоньку привыкали к темноте, но очертания комнаты четче не становились — глаза были плотно укрыты пеленой слез. Вэриан моргнул несколько раз: пара горячих струек покатились по его холодных, бледных щеках и попали в уши, вызывая неприятное, щекочущее ощущение. Тело ныло, словно он несколько часов выполнял какие-то жутко сложные упражнения, а кровать, на которой он лежал, казалась ужасно жесткой, словно была сделана ни из чего другого, как из камня.

Но все эти, честно говоря, не самые приятные чувства нисколько не волновали проснувшегося посреди ночи алхимика. В его голове шла непрекращающаяся борьба. Борьба с собственными мыслями. Каждая из них наперебой с другими пыталась занять главное место в голове своего хозяина. Но прежде, чем Вэриан успевал хорошенько обдумать очередную мысль, секунду назад появившуюся в его голове, как она исчезала, а на смену ей приходила другая, ещё более странная, шокирующая и непонятная. Мыслей были миллионы, одна сумасшедшее другой. Не меньше было и вопросов, заставляющих сердце то бешено колотится, то замирать от страха. И эти вопросы, казалось, уже долгое время таившееся на задворках его сознания, больше всего не давали ему покоя.

Значит, у него всё же были родители? Был отец? Отец, который никогда не мог понять его, которому был чужд его собственный сын, но который несмотря ни на что всегда был рядом…

«Чушь какая-то!», – внезапно воскликнул чей-то голос в голове. Этого просто не может быть! Где же тогда он был всё это время, пока его сын, потеряв память, торчал здесь, в замке? Почему он не явился и не забрал его отсюда? Почему не вспомнил о нем? Ответ незамедлительно пришел вместе с воспоминаниями о прошедшем сне и тупой пульсирующей болью в груди.

«Он не мог», – вновь сказал холодный, тихий голос в голове.

Перед внутренним взором появилась та самая комната, в которой он каждую ночь страдал в течении нескольких недель. И в первый раз Вэриан видел её так необычайно четко, словно сам смотрел на неё собственными глазами. Прямо в её центре нерушимо стоял всё тот же проклятый яркий камень, который, как алхимик каким-то образом хорошо знал, ничем нельзя сломать. Сквозь гладкую светящуюся поверхность виднелись очертания скованного прекрасными золотыми стенами мужчины, пленника вечной искрящейся тюрьмы.

«Но как это случилось?», – испуганно спросил всё тот же неведомый голос, что почему-то сейчас стал тонким и дрожащим. – «Что произошло?».

И снова ответа не пришлось ждать долго. Перед глазами возникла сцена, которую он видел лишь неясным обрывком, но которая предстала перед ним не менее четко, чем предыдущая: напуганный, отчаявшийся, выглядящий так, словно сейчас же расплачется, мальчик — в котором Вэриан с удивлением узнал себя — подбегает к ничего непонимающей златовласой принцессе и крепко хватается за её плечи, словно удерживаясь от падения. Алхимик ясно слышит собственный срывающийся на фальцет голос, изо всех сил умоляющий Рапунцель помочь ему спасти его отца, утверждающий, что лишь у неё есть связь с какими-то камнями и лепечущий, словно в лихорадке что-то про то, что у них мало времени. Но вместо ожидаемых слов о готовности помочь он слышит лишь невнятное мямленье принцессы о том, что она не может помочь ему сейчас и несколько не очень-то искренних извинений. Мальчик вновь бросается к ней, стараясь ухватиться за её плечи, но его тут же останавливает королевская стража и спешит немедленно увести его из замка. Последнее, что он успевает сделать — это издать громкий отчаянный возглас. «Ты обещала!», – крикнул мальчик надломившимся голосом, в котором ясно звучали слезы. Эти слова отдавались громким эхом в его голове.

«Нет-нет-нет! Это невозможно! Этого просто не может быть…», – отчаянно шептал уже тихий, жалкий голосок, тщетно пытаясь отрицать все сложившиеся в одну картину улики. – «Кассандра ведь говорила, что это просто сны! Она ведь обещала, что скоро всё наладится! Кассандра же…».

Вдруг что-то заставило его резко сесть на кровати, словно по пушечному выстрелу, и севшим, практически беззвучным голосом произнести в пустую темноту лишь одно слово, которое сейчас означало его единственное спасение:

— Кассандра.

Не теряя ни секунды, алхимик встал с кровати и в несколько четких и быстрых шагов преодолев расстояние между постелью и крепкой дубовой дверью, распахнул деревянное препятствие и с такой же целеустремленностью и неудержимой скоростью двинулся вперед по длинному коридору. Он жаждал правды. Он знал, что только один человек может дать ему то, что ему так необходимо.

Спустя несколько минут Вэриан остановился около уже знакомой ему двери, с которой, собственно, и началась его прекрасная жизнь. Прекрасная жизнь в неведении.

Здесь она и закончится.

Алхимик поднял сжатую в кулаке ладонь с четко поставленной целью постучать, но тут же нерешительно опустил её. Он вспомнил свои, казалось, совсем недавнее мысли о том, что он никогда в жизни, ни под каким предлогом, ни за какую плату

даже и не подумает разбудить Кассандру посреди ночи, ибо последствия, как показал опыт Юджина, будут весьма и весьма печальными. Но эта глупая мысль пронеслась в голове быстрее стрелы, так что, поколеблясь всего пару секунд, ученый глубоко вдохнул и довольно громко и настойчиво несколько раз ударил кулаком о крепкое дерево.

Как он и ожидал, в комнате спустя мгновение послышалась незамедлительная возня. Потом знакомые раздающиеся эхом отточенные шаги пары сапог с небольшим каблуком. И вот уже перед носом слегка напуганного, но уверенного в правильности своих действий мальчика, резко распахивается дверь, а перед ним стоит, глубоко дыша от злости, никто иная, как та самая до недавнего времени холодная леди, к жаркому теплу которой он так привык. Её глаза направлены на точку чуть выше его макушки. Видимо, она ожидала увидеть на месте паренька безумца постарше, но с куда более скудными мозгами, типа немалоизвестного Флинна Райдера. Но стоило фрейлине опустить взгляд на пару дюймов ниже и упереться им в сосредоточенное лицо своего юного друга, как раздражение на её лице сменяется удивлением.

— Вэриан? – шепотом вопрошает Кассандра, явно не ожидавшая увидеть алхимика у своей двери в столь ранний час. – Что ты здесь делаешь? Что-то случилось? – слегка обеспокоенно добавляет она, отметив явные признаки нервозности алхимика, который в данный момент уже не так уверенно глядел на неё снизу вверх, сильнее обычного трепая рукой рукав своей старой рубашки.

— Нам нужно поговорить, – стараясь сохранять твердость слегка надломившегося от волнения голоса, сказал Вэриан. Ему показалось, что даже при всей его нерешительности и хрупкости голос его прозвучал устрашающе и властно. Он никогда прежде не замечал в себе ничего подобного. – Сейчас, – ещё более грубо и настойчиво добавил он, заметив то, с каким замешательством застыла в дверях девушка.