К животному реву вьюги незаметно примешивается раздражающее тиканье часов, каждый звон которых вселяет неописуемый страх того, что этот самый звон был последним и его время вышло. По его телу пробегает ещё более сильная волна ужаса, когда Вэриан чувствует чье-то леденящее прикосновение. Однако стоит ему обернуться, и пред взором предстает единственная четкая, вероятно отпечатавшаяся в его сознании столь сильно, что даже потеря памяти не способна её стереть, картина захламленной, до боли знакомой ему лаборатории и огромной, яркой каменной глыбы золотистого цвета, которая, почему-то ассоциациируется с отчаянием и нестерпимой болью. Болью внутри, что вместе с криком рвется наружу. Шум снежной бури сменяется на оглушающий грохот каких-то механизмов и чьи-то яростные крики, доносящиеся откуда-то снаружи, но заставляющие барабанные перепонки болезненно ныть. Слишком громко.

Ведомый неясными чувствами, мальчик с содроганием подползает к слепящей тюрьме, не имея более сил, чтобы подняться. Взгляд его голубых глаз, что уже неминуемо наполнялись слезами, был намертво прикован к лицу мужчины, заточенного в янтаре. Он проводит ладонью по гладкой каменной поверхности, а мир вокруг уже безнадежно уничтожен. Его мир. Его жизнь трескается и опадает острыми осколками, словно разбитое стекло или разбитый юноша, что когда-то являлся хозяином этой самой жизни. И лишь адский янтарь всё никак не трескался.

Шум становился всё сильней с каждой секундой, и Вэриан отчего-то знал, что сможет вернуть умиротворяющую тишину лишь если произнесет единственно оставшееся в его сердце родное имя. Имя человека, которого он заточил в камень. Имя, которое он не помнит.

Мальчик бессильно роняет слезы, пытаясь возродить в развалинах своей памяти хоть что-то, что помогло бы предотвратить полное уничтожение собственной души. Кто этот человек? Что с ним произошло? Почему он так важен? И почему ни того ослепляющего света принцессы, ни того желанного тепла фрейлины нет именно тогда, когда он нуждается в них больше всего. Когда всё вокруг рушится, а он не способен даже понять, почему ему так больно. Почему так невыносимо понимать, что он не можешь даже вспомнить его имя. И ничто не способно заглушить душераздирающий гам голосов, криков, мольбы и рева механизмов, что сводит его с ума.

И он не выдерживает. Он просто хочет, чтобы это прекратилось. Чтобы боль ушла. И иного выхода, кроме крика, он не видит…

*

Вэриан резко садится на кровати, проснувшись от странного видения. По его лбу катится холодный пот, а тяжёлое, прерывающееся дыхание всё не хочет успокоится. Он убирает со лба мокрую голубую прядь и запускает руку в свои волосы, попутно массируя череп, стимулируя мозг думать. Алхимик старается вспомнить всё, что видел во сне, но детали ускользают, просачиваются, словно песок сквозь пальцы. Образы исчезают из головы, события теряются в памяти, и уже через несколько минут он не помнит почти ничего. Вэриану удалось запомнить лишь то, что он видел в самом конце своего сна: человека, заточённого в светящейся янтарной тюрьме. Парень не имел ни малейшего понятия о том, кто бы это мог быть, но кое-что он всё же смог заметить: этот янтарь находился в комнате, в которой он очнулся в день, когда потерял память.

Прислушиваясь к собственному учащенному дыханию, Вэриан просидел в темноте ещё несколько минут. И пока он пытался сложить воедино те немногие кусочки пазла, что имел, в голове мелькнула дельная мысль. «А почему бы не рассказать об этом Кэсси?» – подумал он. Алхимик перевёл взгляд на часы, висящие на стене около его кровати и тяжело вздохнул. Стрелка была лишь на цифре три и будить Кассандру так рано было если не самоубийством, то полным сумасшествием. Парень мог поклясться, что никогда в жизни бы не стал пытаться поднять фрейлину на ноги посреди ночи, ведь сам прекрасно слышал, какими словами она угрожала Юджину, который, как-то раз всё-таки добившись своего, разбудил Кэсс своим громким храпом. Но Вэриан, конечно же, не мог знать, что ещё буквально несколько недель назад сам устроил взрыв, из-за которого и проснулась дочь Капитана Королевской Гвардии, что в тот день едва не прикончила его на месте.

Осознав, что следующие двадцать четыре часа, а может, и больше, ему не светит сон ни в каких его проявлениях, алхимик встал с кровати и, включив свет, принялся за работу над той самой пурпурной жидкостью и фиолетовым порошком, что ещё вечером он назвал «сюрпризом». Вэриан решил, что обязательно поговорит с Кассандрой об этом странном происшествии, но лишь тогда, когда та проснется. Сейчас её не стоит беспокоить, да и у него есть дела поважней.

*

Утром, когда в замок стали пробиваться первые лучи, в комнату, а теперь уже и полноценную лабораторию, постучал посетитель. После хриплого и довольно-таки вялого «войдите», в дверях появилась никто иная, как Кассандра. Сперва на её лице была радостная, словно что-то предвкушающая улыбка, но стоило ей заметить хозяина комнаты, сидящего за своим столом, как её брови сдвинулись к переносице.

Алхимик, подпирая голову рукой, корпел над какими-то бумагами, на которых очень беспорядочно и неаккуратно были написаны расчёты и формулы. Вокруг, на столе и полу, валялся различный мусор, в основном состоящий из неудачных чертежей и сломанных перьев для письма. Колбы и мензурки, стоящие рядом, были в сплошь заляпаны чернилами.

Кассандра, подойдя ближе и оглядев весь этот беспорядок, окликнула его:

— Вэриан?

Тот, словно очнувшись от её голоса, поднял голову со своих “мемуаров” и, увидев, кто стоит перед ним, постарался улыбнуться. Нельзя было сказать, что у него это получилось — улыбка выглядела настолько вымученной, словно кто-то просто взял и растянул губы парня руками. Ярко-голубые глаза смотрели на девушку устало и в них уже не было тех задорных искорок озорства и радости, что фрейлина так привыкла видеть в них. Волосы алхимика были растрепаны в какую-то странную прическу, словно он только что встал с кровати. И вообще, весь его вид не внушал восхищения.

— Доброе утро, Кэсси, – как ни в чём не бывало поздоровался парень. И потом, мельком заглянув в окно, слегка рассеянно добавил: – Сейчас ведь утро, да?

Кэсс, сложив руки на груди и скептически изогнув бровь, с неодобрением и недовольством в глазах, посмотрела на него.

— Доброе, – ответила она и, ещё раз скользнув взглядом по заваленному бумажками столу и торчащей в разные стороны копну волос своего друга, сказала:

— Я смотрю, работа кипит.

— О, да, – также устало улыбнулся алхимик, не заметив иронического тона Кассандры. – Я столько всего успел сделать! Я даже закончил своё новое изобретение, – радостно сообщил учёный, но, осмотрев ту кучу мусора из неудавшихся вариантов механизмов и реакций, почесав затылок, пробормотал: – Ну, почти… Мне так и не удалось правильно составить уравнение для состава. Да и детали никак не сходятся… Наверное, я что-то опустил. Но зато…

— Ты опять не спал, – грубо перебила его фрейлина, строго окинув юного изобретателя взглядом.

После этих слов алхимик отбросил в сторону свои попытки делать вид, что всё в порядке и виновато опустил голову. Не стоило даже пытаться заговорить Кассандре зубы, а врать о том, что он видел этой ночью радужные сны было бы полной глупостью. Девушка всегда видела его насквозь. Читала все его эмоции, чувства, переживания по глазам, словно в них появлялся видимый лишь для неё текст. Удивительно, но она умудрялась делать это даже тогда, когда парень отводил взгляд или вовсе поворачивался к ней спиной. Что ж, ему уже давно пора понять, что не стоит скрывать от Кассандры что-либо — всё равно любой секрет выплывает наружу тем или иным способом.

— Мы уже это обсуждали, Вэриан, – продолжила Кэсс, сохраняя свой привычный для остальных, но чужой для алхимика, холодный взгляд. – Ты не должен работать ночью. Никакой сюрприз того не стоит.

Вэриан тихо вздохнул и измученно взглянул на все свои ночные труды, которые даже за несколько часов тяжкой работы над ними не изменили ровно ничего. Он не добился ни одного толкового результата за всю свою бессонную ночь. Но вся эта работа, что так и не увенчалась успехом, была лишь попыткой не думать об увиденном во сне, ведь стоило ему вспомнить ту картину, которая так и засела в памяти, как внутри словно застывала глыба льда, а по телу пробегала волна мурашек. Все эти странные чувства его правда пугали, ведь он не мог ничем их объяснить, но парень не хотел, чтобы девушка подумала, что он так переполошился из-за обычного кошмара. Он не хотел казаться трусом в её глазах.